На следующее утро, после двухчасового марша по обширной долине Унгеренгери, мы подошли к стенам столицы Узегугга — Зимбамуэни. Первое впечатление, которое произвел на нас обнесенный стеною город, расположенный у подножия гор Уругуру, среди восхитительно-прелестной долины, орошаемой двумя реками и множеством прозрачных потоков, вырывающихся из окружающих ее высот, было одно из таких, которое мы никак не рассчитывали получить в восточной Африке. В Мазандеране, в Персии, подобный вид вполне отвечал бы нашим представлениям, но здесь он был вполне неожидан. Город, населенный 3,000 жител., насчитывает до 1,000 домов; население его, впрочем, так густо, что число жителей, вероятно, достигает до 5,000. Дома города — архитектуры преимущественно африканской, но построены по наилучшим образцам ее. Укрепления построены по арабско-персидским моделям, в которых мысль или план персиян слился с красотою отделки, присущею арабам. На протяжении 950 миль, которые мне довелось проехать по Персии, за исключением, конечно, больших городов, я не встречал ни одного города, который был бы так хорошо укреплен, как город Зимбамуэни. В Персии все укрепления сделаны из глины, даже в таких городах как Казвин, Тегеран, Испаган и Шираз; в Зимбамуэни они построены из камня с амбразурами в два ряда для пушек. Четырехугольный город занимает пространство приблизительно около квадратной полумили. Каждый угол защищен крепкими башнями; четыре заставы, обращенные к четырем сторонам света, занимают середину между башнями и составляют единственный вход и выход для жителей города. Заставы запираются массивными воротами, сделанными из африканского тика, необыкновенно искусно украшенными резьбою и сложными арабскими надписями; ворота эти, вероятно, были сделаны в Занзибаре и по частям доставлены в Зимбамуэни, но так как сообщение между Багамойо и Зимбамуэни почти постоянно, то очень возможно, что создателями этих резных работ были туземные плотники, тем более, что подобная же, хотя и не столь искусно исполненная резьба красовалась на воротах богатых домов. Дворец султана, с покатою длинною крышею, и с верандою на фасад, построен по образцу прибрежных дворцов.

Нынешняя султанша, есть старшая дочь знаменитого Кизабенго, возбуждавшего некогда ненависть всех окрестных стран: Удоэ, Уками, Уквере, Кингару, Уквени и Киранга-Ванна, своею склонностью к похищению людей. Кизабенго был в миниаитюре вторым Федором Абиссинским. Незнатный родом, он добился своего положения с помощью своей личной силы, своего могучего красноречия и своею находчивостью и ловкостью, которая помогла ему подчинить своему влиянию беглых рабов, выбравших его своим главою. Скрывшись от суда, предавшего его в руки занзибарского султана, он прибыл в Уками, простиравшийся в то время от Уквере до Узагары, и начал свои завоевательные подвиги, окончившиеся тем, что племя ваками уступило ему огромное пространство плодородной земли в долине Унгеренгери. На самом лучшем месте, по соседству с рекою он построил себе столицу, и назвал ее Зимбамуэни, что означает «Лев», или сильнейший город. В преклонных летах победоносный разбойник и похититель людей изменил своему столь известному имени Кизобенги и стал называться Зимбамуэни; умирая, он пожелал, чтобы ему наследовала с этим же названием города его старшая дочь, за которой, таким образом, осталось название султанши Зимбамуэни.

При переправе через поток, который, как я говорил, протекал близ стен города, жителям Зимбамуэни удалось вполне удовлетворить своему любопытству и разглядеть «великого мизунгу»: опередившие меня, мои многочисленные караваны, совершенно непростительно и неосновательно успели распространить слух о моем громадном богатстве и имуществе, вследствие чего я сделался предметом всеобщего внимания. Одно время берега были покрыты тысячами глазеющих туземцев; глагол «глядеть», как имя существительное, мог быть перечислен с самыми разнообразными прилагательными, как напр.: — взгляд решительный, наглый, скрытный, скромный, лукавый и мимоходом брошенный. Воины султанши, держа в одной руке копье, лук и ружье, другою, обнимая своих почтенных друзей и напоминая собою классические группы, тихо передавали им свои впечатления относительно моей одежды и цвета кожи.

Так как нам необходимо было пересмотреть багаж, починить седла и полечить некоторых животных, спины которых пришли в самое жалкое состояние, то я решил продлить нашу стоянку на два дня. Провизии в Зимбамуэни было вдоволь, хотя она получалась по сравнительно дорогой цене.

Распаковав кладь, находившуюся под присмотром Макандат мы, против ожидания, нашли ее в хорошем состоянии: то, что недавно было смочено благодаря полному разгару сезона мазики, успело уже высохнуть. Зато многие другие ценные вещи, как например чехлы для амуниции, футляры для ружей и чай сильно испортились; недосмотр этот я отнес к небрежности Шау, который при переводе ослов через глубокие, наполненные водою равнины, не подумал о том, чтобы облегчить им груз. Когда призвал Шау к себе в палатку, чтобы показать ему все причиненные мне убытки, он неожиданно пришел в большое раздражение, упрекнул меня в требовании от него непосильной работы, в невозможности угодить мне, и окончил свою грозную речь высказанным желанием покинуть меня и вернуться с первым встретившимся караваном. В ответ на это я заметил ему, что, так как он выказал себя вполне беззаботным и нерадивым, любящим свой покой больше труда, то поэтому я не имею ничего против того, чтобы он меня покинул, оставив, конечно, у меня весь свой багаж в счет денег, забранных им у меня еще в Занзибаре. Это категорическое объявление моего намерения быстро успокоило Шау, не прошло и нескольких часов, как он уже снова деятельно исполнял мои приказания, вполне примиренный со мною. На следующий день я впервые убедился, что моя акклиматизация к лихорадкам, свирепствующим в болотах Арканзаса, оказалась бессильной против мукунгуру восточной Африки. Первые симптомы этой болезни африканского характера у меня проявились в 10 ч. пополудни. Я почувствовал во-первых полное недомогание и склонность ко сну, во-вторых боль спины, которая, начиная с поясницы, поднималась по позвоночному столбу, распространялась по ребрам и с сильною болью отзывалась в плечах; третий припадок проявился в ознобе всего тела, который быстро сменился тяжелою болью и кружением головы, биением висков и бредом, который сопровождался роем видений и искажал все окружающие меня предметы. К десяти часам этот последний припадок мукунгуру, достигший страшной силы, оставил меня.

Лекарство, принимаемое мною после припадка последовательно три утра кряду, было то же, которым я успешно излечил себя в Арканзасе: пятнадцатигранное количество хинина я делил на три дозы, по пяти гран каждая; первую дозу я принимал тотчас после действия принятого мною на ночь слабительного, а затем в продолжение дня остальные приемы. Я должен заметить, что это лекарство чрезвычайно помогало и мне и другим, заболевшим в лагере. Прием этого лекарства может безбоязненно продолжаться во все время мукунгуры и после в продолжение нескольких дней по исходе болезни.

На третий день наш лагерь посетили послы ее величества султанши Зимбамуэни; они явились от ее имени с требованием дани, которую в случае надобности могли потребовать даже силою. Им, а следовательно и госпоже Зимбамуэни, было передано, что нам известен их обычай, которым владетель караванов обязывается оплачивать дань один раз, что сколько помнится, было уже исполнено мусунгой (Фаркугаром), и потому платить другой раз у меня нет желания. Послы ответили на это «нгема» («очень хорошо») и удалились, обещая передать мой ответ своей госпоже. Это вовсе не было однако «в действительности очень хорошо»; в следующей главе, мы увидим, как женственная Зимбамуэни, воспользовавшись неблагоприятными для меня обстоятельствами, заставила меня заплатить. На этом я покончу главу различных приключений, испытанных нами во время нашего прохождения по приморской области.