Около 6 часов пополудни весь наш лагерь был взволнован известием, что убиты все арабы, сопровождавшие Суда бин Саида и что больше половины его отряда погибло.

Некоторые из моих людей вернулись; от них я узнал что Уледи, прежний слуга Гранта, Мабруки Каталабу (убийца своего отца), Мабруки (младший), Барути из Узегугги и Ферахан убиты. Они сообщили мне также, что им удалось очень быстро завладеть Вилианкуру, где находился Мирамбо с своим сыном.

Когда они вошли, Мирамбо собрал своих людей и, оставив деревню, засел в траву по обе стороны дороги между Вилианкуру и Зимбизо. Ограбив деревню, победители стали возвращаться домой с добычей из 100 слоновых клыков, 60 тюков платья и 200 или 300 невольников; в это время люди Мирамбо внезапно бросились на них с двух сторон и принялись колоть их пиками. Храбрый Суд выстрелил из своего двухствольного ружья и подстрелил двух человек, но, заряжая во второй раз, он упал под ударами пик, которые проволоки его насквозь; других арабов постигла та же участь. Но неожиданное нападение неприятеля, которого считали побежденным, так деморализировало войско, что оно, побросав добычу, ринулось бежать и, сделав большой крюк по лесу, вернулось в Зимбизо рассказать печальную весть.

Впечатление, произведенное этим поражением было ужасно. Невозможно было спать вследствие крика женщин, потерявших своих мужей. Всю ночь раздавались жалобные вопли, среди которых можно было по временам расслышать стоны раненых, приползших в лагерь по траве, незаметно от неприятеля. Новые беглецы постоянно являлись ночью, но ни один из моих людей, названных выше, не подал о себе вести.

7-ое было днем беспорядка, горя и бегства; арабы обвиняли друг друга за то, что начали войну, не испробовав всех мирных средств. У нас были бурные военные советы, на которых предлагалось воротиться в Унианиембэ и запереться в своих домах; Камисc бин Абдулах гремел подобно оскорбленному монарху, против подлой трусости своих соотечественников Эти бурные совещания и предложения отступления скоро стали известны в лагере и способствовали более чем что-либо другое к полнейшей деморализации соединенных сил ваниамвези и невольников. Я послал Бомбая к Саиду бин Салиму с советом не думать об отступлении, так как в противном случае Мирамбо непременно перенесет войну в Унианиембэ.

Отправив Бомбая, я заснул, но в половине второго ночи меня разбудил Селим, говоря: «Господин, вставайте, они все бегут, даже Камисc бин Абдулах уходит».

Я оделся с помощью Селима и подошел к двери. Первое, что я увидел был бегущий Тани бин Абдулах; заметив меня, он закричал: «Бана — скорей — Мирамбо идет». Затем он продолжал бежать, напяливая в тоже время свой камзол; его глаза от страха готовы были выпрыгнуть из своих орбит.

Камисc бин Абдулах тоже уходил последним из арабов. Двое из моих людей хотели уйти с ним; я велел Селиму привести их назад с револьвером в руках.

Шау оседлал своего осла моим собственным седлом и приготовлялся убежать, оставив меня тут на нежные попечения Мирамбо. При мне остались только Бомбай, Мабруки Спика, Шанда, спокойно доедавший свой обед, Мабруки Унианиембэ, Мтамани, Джумо и Сармен — семь человек из пятидесяти. Остальные убежали и были в это время уже далеко; Уледи (Манва Сера) и Заиди, Селим привел с заряженным пистолетом. Селим отправился затем седлать моего осла, а Бомбай помочь Шау справиться с своим. Через несколько минут мы были на дороге, люди постоянно оглядывались назад посмотреть, не видно ли неприятеля; они очень усердно подгоняли ослов, так что те бежали крупной рысью, причиняя мне нестерпимую боль. Я бы рад был лечь на месте и умереть, но жизнь была заманчива, я еще не потерял всякую надежду исполнить взятое на себя поручение. Мой ум деятельно работал, строя различные планы, во время длинной безмолвной ночи, употребленной нами на дорогу в Мфуто, куда, как я узнал, ушли арабы. Ночью Шау свалился с осла и не вставал сам, умоляя нас поднять его. Я не отчаивался сам и не хотел, чтобы Шау отчаивался; его посадили на осла и люди поддерживали его с обеих сторон; таким образом, мы подвигались вперед впотьмах. В полночь мы достигли благополучно Мфуты, и нас приняли в деревню, из которой мы вышли с таким торжеством, чтобы вернуться через несколько времени таким постыдным образом.

Я узнал, что все мои люди пришли сюда раньше сумерек. Улименго, храбрый проводник, хваставшийся своим оружием и нашим числом, так сильно жаждавший победы, совершил 11-тичасовой путь в 6-ть часов; смелый Шогире, которого я считал самым верным из моих людей, прибежал только получасом позже Улименго, а веселый Камизи, денди, оратор, демагог появился третьим; верные Спика показали себя такими же трусами, как и прочие бедные негры. Только Селим, арабский, мальчик, из Иерусалима, оказался храбрым и верным. Шау, хотя и европеец, выказал душу не менее, если еще не более низкую и черную, чем негры.

Я спросил Селима: «отчего ты также не убежал и не оставил твоего господина умереть одного?»

«О, сэр,» отвечал наивно арабский мальчик, «я боялся, что вы меня прибьете».

XXI. Типы племени ваниамвеца или ваниамвези.

Арабским магнатам никогда не приходило в голову, что я могу быть недоволен ими, чувствовать неприязнь за их поведение, за низкое бегство, и оставление на произвол судьбы человека, который в благодарность за гостеприимство поднял за них оружие. На следующее утро их «салаамы» были так любезны, как будто ничего не случилось такого, что бы могло помешать нашей дружбе. Они были, следовательно, очень удивлены, когда я высказал им все, что у меня было на душе: «война ведется только между вами и Мирамбой; я боюсь, что вы привыкли бегать от неприятеля после каждой легкой неудачи и вследствие этого протянете войну гораздо дольше, чем я могу тут остаться; притом вы убежали, оставив своих раненых на поле, и больных друзей заботиться о самих себе, а потому не считайте меня больше в числе ваших друзей. Я очень рад, что видел вашу манеру сражаться и уверен теперь, что война не кончится в такой короткий срок, как вы полагали. Вам надо было пять лет, чтоб победить и убить Манву Сера; с Мирамбо вы, конечно, не справитесь, менее чем в год. Я белый человек и привык к другому способу войны; я понимаю кое-что в этих вещах и никогда не видал, чтобы бежали из такого сильного укрепления, как наше в Зимбизо и после такой ничтожной неудачи. Убежав, вы только пригласили Мирамбо следовать за вами в Унианиембэ; можете быть уверены, что он явится в скором времени.»

Арабы протестовали один после другого, уверяя, что не хотели бросить меня, что ваниамвези из Мказива прокричали будто «Музунгу» ушел, и этот слух произвел такую панику между людьми, что сдержать их было невозможно.

Через день арабы продолжали свое отступление к Таборе, находившейся в двадцати двух милях от Мфуты. Я решился действовать совершенно самостоятельно; на другой день после бегства из Зимбизо моя экспедиция, со всеми запасами и багажом направилась назад в Мазонги, а на третий день пришла в Квигару.

Следующее извлечение из журнала покажет лучше всего, в каком я находился состоянии после нашего постыдного бегства.

Кфихара. Пятница 11-го августа, 1871 года. Сегодня мы пришли из Замбизи, деревни Бомбамы. Я совершенно не в духе и готов впасть в отчаяние. У меня только одно утешение, то, что я заплатил долг благодарности арабам, за доброту, с которою они приняли меня; теперь я больше не связан с ними, и могу свободно продолжать свое путешествие, По некоторым причинам я даже очень рад, что заплатил им такой небольшой жертвой с моей[стороны. В сущности, если бы я потерял жизнь в этом бегстве, наказание было бы вполне заслужено. Хотя, с другой стороны, кроме чувства благодарности к арабам меня побуждала к этой войне необходимость испытывать возможный путь для отыскания Ливингстона. По дороге, сделавшейся недоступной вследствие войны с Мирамбо, можно дойти туда в месяц, если бы ее можно было очистить с моею помощью; отчего-ж мне было не попытаться? Попытка была сделана два раза и оба раза неудачно. Мне нужно было испробовать другую дорогу; идти по северной было бы безумием. Южная дорога кажется самой удобной. Мало кому известна местность к югу; все, кого я расспрашивал о ней, говорят о недостатке воды и хищниках вазовиро, как серьезных препятствиях; говорили также, что селения здесь попадаются очень редко.