Ливингстон поместился в лодке Саида бин Маджида, которая была на треть или около того короче моей, и поехал впереди; на корме его лодки развевался, подобно красному метеору, британский флаг, прикрепленный на высокой бамбуковой палке. Моя лодка — экипаж которой состоял из ваджиджи, нанятых для обратной перевозки лодок с мыса Тонгве к Уджиджи Бундер — шла позади; флагшток ее был гораздо выше, и на нем развевался прекрасный американский флаг, испещренный звездами и полосками. Его необычайная вышина задела за живое патриотизм и верноподданнические чувства доктора, заметившего мне, что он срежет для своего флагштока самую высокую пальму, так как неприлично, чтобы британский флаг был гораздо ниже флага Соединенных Штатов.

Наши солдаты с тою же радостью, как и мы, помышляли об обратном пути в Унианиембэ. Они затянули веселым хором бойкую песню занзибарских лодочников «Кинан де ре ре Китунга» и стали с бешенством грести, пока не вынуждены были сложить весла; пот с них лил градом. Отдохнувши, они снова налегли на весла, при звуках песни Мрима «О мама, ре де ми ки», которая имела на них сильное возбуждающее действие, так что они снова принялись грести как шальные. Такою-то бешеной гонкой, криками, песнями и хохотом выражали наши люди свои радостные чувства при мысли, что мы возвращаемся домой и при том дорогой, которая не представляла ни малейшей опасности.

пели гребцы с дикими взрывами хохота, сопровождаемыми сильными и частыми ударами весел, так что наши старые лодки дрожали от носа до кормы.

Наш береговой отряд находился в таком же возбужденном состоянии и повторял дикий припев шальной африканской песни. Он старался поспевать за нами в то время, как мы огибали мысы и переплывали бухты, берега которых поросли осокой и тростником. Стада коз, овец и ослов, принадлежащие к каравану, тоже разделяли, по-видимому, общую радость и весело неслись вдоль берегов узкой и быстрой Киалулу, небольшой Билали и Маджвара.

И природа — гордая, дикая природа — с высоким лазоревым сводом, терявшимся в бесконечности, с ее густою и яркою зеленью, раскинувшеюся на громадное пространство, с ее необозримым блестящим водяным покровом, с ее величественным и невозмутимым спокойствием — тоже разделяла и усиливала нашу радость.

Около 10 часов утра мы были у Кириндо, одного старого вождя, известного радушием, с которым он принял Ливингстона, и ненавистию к арабам. Для арабов это было непонятно, но для Ливингстона совершенно ясно; он действовал в отношении его всегда ласково и искренно, между тем как все арабы обращались с ним с крайним пренебрежением, точно не считая его за человека.

Владения Кириндо расположены у устья Лиухе, весьма широкой реки, которая протекает через чащу кустарника. Здесь назначено было rendez-vous между сухопутным и морским отрядами, с целию перевести всех людей на противуположный берег, отстоявший на полторы мили. Устье Лиухе образует бухту Уваранга, так названную потому, что на другом берегу, на который мы готовились перевести наш отряд, расположено селение Укаранги, в расстоянии нескольких сот ярдов от озера. Весь груз был вынут из большой лодки и переложен в маленькую; несколько избранных гребцов заняли в ней свои места и двинулись в путь вместе с Ливингстоном, под надзором которого предстояло устроить лагерь в Уваранге; я же остался присмотреть за упрямыми ослами, которых нужно было перевезти на большой лодке и позаботиться о том, чтобы последняя не опрокинулась, так как в противном случае животные сделались бы добычей крокодилов. Затем мы поместили в лодке наших коз и людей, сколько в ней могло поместиться. Последним отправился я и остальные люди, в числе тридцати человек.

Переправа наша в Укаранга совершилась благополучно, хотя нам пришлось на довольно близком расстоянии встретить стадо бегемотов. Она потребовала около четырех часов времени, так как Лиухе была в разливе.

На следующий день мы в том же порядке как м при выезде из Уджиджи продолжали наш путь на юг, придерживаясь возможно ближе к берегу, а когда пошли ветер и погода, смело пересекали многочисленные и небольшие бухты, которыми изрезаны берега Танганики. Последние были сокрыты прекрасною зеленью, результатом недавних дождей. Воды Танганики служили верным отражением голубого небесного свода. Бегемотов было видимо-невидимо. Встреченные нами в этот день экземпляры имели красноватые кольца у основания ушей и на шее. Одно из этих чудовищ, не успевшее вовремя уйти, изумленное столь неожиданным появлением лодки, с испугом скрылась под водой. На половине дороги между устьями Малагарази и Лиухе мы увидели на берегу лагерь, построенный Магометом бин Харибом, одним из мсавагили, о котором мне часто упоминал Ливингстон, описывая свои приключения и путешествия; он называл его самым лучшим из мусульман центральной Африки. Магомет бин-Хариб показался мне весьма любезным господином, и что главное — лицо его дышало откровенностью, качество, которое так редко мне встречалось видеть.

Берега, мимо которых нам приходилось проезжать, были покрыты вполне тропическою растительностию; при каждом повороте взорам нашим представлялись новые красоты. Прибой волн исчертил самыми странными узорами прибрежные скалы, состоящие главным образом из мягкого известняка.

Мы достигли устья Малагарази около двух часов пополудни, проплыв около восемнадцати миль от Укаранга. Сухопутный отряд настиг нас около 5 час. пополудни, изнемогая от усталости.

Следующий день был посвящен переправе нашего каравана через широкое устье Малагарази в наш лагерь, находившийся в расстоянии двух миль к северу от реки. Цивилизованному обществу эта река оказала бы громадные услуги для сокращения расстояния между Танганикою и берегом. Около ста миль можно проехать этой рекой, которая круглый год судоходна до самой Киалы в Увинца, откуда можно устроить прямой путь в Унианиембэ. Из нее тоже могли бы извлечь пользу множество караванов для своих поездок в Увинца, Угга и Угала.

XLII. Племя угга в бою.

Продолжая наш путь 30-го числа и обогнув живописные мысы Кагонги, Мвига и Кивоэ, мы достигли после трехчасового плавания селений, расположенных у устья быстрой и мутной Ругуфу. Здесь нам снова пришлось перевозить караван через устье реки, наполненное крокодилами.

Утром 31-го числа мы послали лодку с людьми за съестными припасами в два или три селения, видневшиеся на противоположном берегу. На четыре доти мы приобрели четырехдневный запас пищи для нашего каравана, состоявшего из сорока восьми человек. Затем мы снялись с якоря, сказав кирангоци, что целью нашего назначения служит Уримба, и поручив ему держаться как можно ближе берега. От истока Ругуфу, через которую мы переправлялись уже во время нашего пути в Уджиджи, до Уримба, на расстоянии шестидневного плаванья, не встречается селений, а следовательно и нет возможности добыть пищи. Впрочем, сухопутный отряд, перед отъездом из Уджиджи, запасся рационами на восемь дней, да сегодня получил четырехдневный запас, так что нечего было опасаться, что люди станут голодать, в случае если бы начинавшийся ряд крутых возвышенностей помешал им соединиться с нами. Нужно заметить, что подобного путешествия еще ни разу ни совершал ни один араб или мзавагили, и наш сухопутный отряд шел по совершенно незнакомой местности. Обогнув крутой мыс Кивоэ, сплошь поросший до самой поверхности воды лесом, и которого изящные заливцы и углубления имели весьма поэтический характер, мы направились через бурные волны бухты Кивоэ и затем очутились прямо перед следующим мысом Мицогаци, за которым мы должны были бросить на ночь якорь, вследствие ветра и сильного волнения.