— С этим всё в порядке, — сказал он. — Теперь иди сюда, Ро. Давай поедим, я умираю с голоду.

Решимость в его взгляде подтолкнула меня вперед. Он смотрел на меня так, будто я сделаю что-то для него, если дам ему эту единственную вещь. Итак, я подошла до того места, где он был, и позволила себе упасть к нему на колени. Через наносекунду Лукас обхватил мою талию сильной рукой и слегка сжал.

— Кронат тебе, — сказал он так тихо, что я чуть не пропустила это.

И этот благодарственный код, который был только наш, сделал что-то со мной, что-то мощное и совсем не ожидаемое. Что-то, что заставило меня желать, чтобы это был код для чего-то кроме благодарности.

Я попыталась сосредоточиться на удивительной еде, разложенной перед нами, а не на мужчине, на коленях которого я сейчас сидела.

— Все это выглядит невероятно, Лукас.

Я скорее почувствовала, чем услышала его вздох облегчения, очень близко к моему уху. И мое тело немедленно отреагировало на прикосновение его дыхания к моей коже. Так сильно, что он, вероятно, почувствовал это, потому что сказал мне: — Ешь.

— О Господи, этот батат, — Алексия застонала. — А что это за соус? Йогурт с...

— Жареным чесноком, лимоном и тахини, — ответил Лукас, наливая немного соуса, который Алексия расхваливала, на мой картофель.

Алексия разинула рот, откусив новый кусочек.

— Ты зажарил всю головку вместе с картофелем. А потом использовал ее для соуса? — Лукас кивнул, и она добавила: — Хорошая работа.

И вот так Алексия взяла разговор в свои руки, допрашивая Лукаса о каждом шаге, который он проделал с обжариванием мяса, красным чимичурри и тем, что, как я выяснила, было нашим десертом: ревень и грушевый мильохас. Это был совершенно восхитительный вариант испанского десерта.

— О’кей, — сказала Алексия, когда вся еда была убрана, а десертные тарелки вытерты. — Я подозревала, что ты знаешь, что делаешь, но я не представляла, что ты настолько хорош.

Лукас ответил ворчанием и движением своего тела, которое еще больше притянуло меня к его коленям. Я попыталась отодвинуться, но его рука прижала меня к его груди, и каждая часть меня, соприкасавшаяся с каждой его частью, ожила.

— Итак, что на счёт тебя, Лукас? — Алексия не отступала, пока я пыталась перевести дыхание. — Ты работаешь в ресторане в Испании? И часом ты не посещаешь кулинарную школу?

Лукас разразился недоверчивым смехом.

— Ничего подобного. Я никогда не думал о кулинарной школе. Пожалуй, не было... времени.

— Ты мог бы пойти, сейчас. Если ты этого хочешь, — сказала я, не удержавшись. — Ты потрясающий повар, Лукас.

Его рука сжалась на моей талии, тепло его тела теперь невозможно было игнорировать. Его тон смягчился, когда он сказал мне: — Спасибо, Ро. Но... я не знаю. Я немного староват для школы.

— Ты не слишком стар, — глаза Алексии сузились. — Где ты научился так готовить? Цельнозерновое слоеное тесто из мильохас было божественным и определенно не покупным. И я уверена, что это точно не был первый раз, когда ты готовил вырезку. Я видела, как люди, которые ходили в школу, умудряются испортить её.

Ладонь Лукаса опустилась на мое бедро, заставив меня перевести дыхание.

— Я учился у моей бабушки, моей матери... не знаю даже, везде где только можно. Полагаю, я самоучка. Мне нравится экспериментировать, пробовать новое. В Интернете дикое количество информации. Так что я просто... ну, знаешь, учусь на ходу. Ничего особенного или достойного сравнения с кем-то с образованием. Или с кем-то, у кого есть настоящий талант. Моим призванием было... было кое-что другое.

Я не согласна, Лукас не был определен чем-то одним, но я промолчала и позволила своей руке лечь на его руку. Он переплел свои пальцы с моими, и я готова поклясться, что все мои нервные окончания вспыхнули от этого простого контакта.

Именно поэтому я почти пропустила следующие слова Алексии.

— Я исполнительный шеф-повар «Zarato», поэтому знаю, о чем говорю. Ты талантлив. Кулинарная школа не станет для тебя прогулкой по парку, потому что она никогда не бывает лёгкой. Но она не вне твоей досягаемости.

— О, вау, — выдохнула я. Повернувшись, чтобы посмотреть на Лукаса через плечо, я объяснила: — «Zarato» — это настоящий обитель в Уэст-Виллидж. Люди ждут месяцами, чтобы забронировать столик. Думаю, сейчас он входит в тройку лучших ресторанов Нью-Йорка.

Алексия усмехнулась.

— В пятерку, но конкуренция на Манхэттене жестокая, поэтому никогда не знаешь, куда опустишься в следующем году.

Она была скромна. Если даже я — человек, который ничего не смыслит в кухне и обедает лишь от случая к случаю, — слышала о «Zarato» и мечтала о нем, значит, шумиха вокруг этого места была настолько сильной, насколько это вообще возможно.

— Это действительно потрясающе, — сказал Лукас, и по его голосу я поняла, что он имел в виду каждое слово. Он повернулся к Адель. — Вы, должно быть, так гордитесь своей дочерью.

— Я не могу быть более гордой, — ответила Адель, ее глаза слезились. — Но ты знаешь это, не так ли, Матео?

При этих словах Адель, которая молчала во время ужина, вокруг нас воцарилась тишина, и атмосфера сразу стала тяжелой от напоминания о надвигающейся болезни Адель.

— Да, — наконец сказал Лукас. — Конечно, да.

Алексия обняла маму, сжала ее плечи и поблагодарила Лукаса. Затем она сказала более твердо: — Лукас, я серьезно. Я знаю, как распознать талант. Именно так я встретила свою жену. Она начинала на кухне с нуля, весь потенциал был сырой, а теперь она су-шеф в «Zarato», так что никогда не знаешь наверняка, — она наклонила голову. — Знаете, я думаю, вам двоим стоит прийти к нам. Это будет за счет заведения, за все, что вы сделали.

О, вау.

— Ты не обязана, Алексия, — ответил Лукас, озвучивая мои мысли. Хотя в его словах я услышала искру любопытства. — Правда.

— Я настаиваю, — твердо ответила она. Затем она достала из сумки открытку, положила ее на стол и добавила: — Рози это понравится.

Как будто этот факт что-то менял.

И рука Лукаса оставила мою и потянулась за открыткой.

***

Уже намного, намного позже, глубокой ночью, меня разбудил шум. Он был похож на хныканье, но глубже. Гортанный.

Сначала я подумала, что мне это снится, но потом звук повторился. На этот раз громче. Более настойчивый.

Я села в кровати, оглядывая тускло освещенное пространство, и остановилась там, где, как я знала, Лукас должен был спать на диване. Но он не спал. Он не мог спать, так беспокойно ворочаясь.

Еще одно хныканье вырвалось у него, теперь уже в такт его неровному дыханию, и это заставило меня замереть на месте. Потому что это звучало как... как будто он изо всех сил пытался набрать воздух в легкие. Как будто он не мог дышать.

Ледяной страх подтолкнул меня встать с кровати. Пока я не оказалась на коленях на полу возле дивана.

Я прошептала: — Лукас? — но Лукас метался из стороны в сторону, когда мои руки потянулись к его плечам. Я повысила голос до мягкого, но твердого тона. — Лукас, проснись.

Он что-то пробормотал, но, должно быть, по-испански, потому что я ничего не поняла.

Со всей нежностью, на которую я только была способна, я провела руками по его щекам.

— Лукас, пожалуйста. Тебе нужно проснуться. Тебе снится кошмар.

Его дерганые движения внезапно прекратились, и его глаза широко распахнулись, открыв два коричневых колодца страха.

Моя грудь сжалась от этого зрелища, мне было трудно сохранять спокойствие перед ним и еще труднее не думать о том, как он мне дорог и как я ненавижу видеть его боль.

— Тебе приснился плохой сон, — сказала я ему, нервы закрались в мой голос. — Но теперь все в порядке. Ты проснулся.

Его взгляд начал проясняться очень, очень, очень медленно. Но страх, отчаяние все еще были там. Впечатались в его выражение.

Моя хватка на его лице стала немного отчаянной.

— С тобой все хорошо. Это был плохой сон, ты в порядке, — повторила я.