Распрощаться с ними двумя — лучше и представить нельзя.

Квартира встретила знакомыми и родными стенами, атмосферой напитанной только мной. Я, прикрыв глаза, стояла в гостиной, приходя в себя.

— Значит, их поймали? — спросила я, взглянув на Этеля.

— Нет. Но это вопрос нескольких часов. Я решил, что нечего мучить тебя, зная, как ты воспринимаешь компанию Лойда и Крэйна. А для подстраховки выставил временный барьер, чтоб границы данной квартиры мог пересечь только я.

— Спасибо. — благодарно выдохнула я.

Этель обнял меня. Я прижалась к нему, ища, то ли поддержку, то ли утешение.

— Ты дорога мне, Нэйс. Хочу, чтоб ты это знала.

Я обняла его сильней. Этель через минуту отстранился с улыбкой на устах.

— Защиты хватит ровно на сутки. Продлять, я думаю, не придётся и ты будешь свободна в своих передвижениях. Твой отец в курсе, что твои проблемы уже почти позади.

Этель чмокнул меня в щеку и удалился, скрывшись в тумане. Я некоторое время стояла, разглядывая пустое пространство, где секунду назад он был. А потом направилась в свою спальню и как была, сняв лишь обувь, забралась с ногами на постель.

В груди нещадно разливалась жгучая колкость, словно кто-то подсыпал льда под рёбра, и он не давал мне покоя. Споры, пари, жребии. Я думала, что-то ценное было на той стороне весов. С первого раза определить мою сговорчивость наиглупейшим выбором… Хотя чего я ждала? Я для них не более, чем проходной балл, для дальнейшей учёбы. Никто и не вспомнит, каких трудов он стоил до сдачи.

Я боялась, что не смогу уснуть, но тело на удивление быстро расслабилось и погрузилось в сон.

Я сидела на собственной постели, в собственной квартире. Тишина отдавалась пустотой на всех многоярусных этажах памяти и сознания. Мне было невыразимо тошно. Гулкая тишь полосовала по живому. В груди во все стороны множилась пустошь. Я сидела в ступоре. Я знала, что ещё немного и сорвусь, рыдая, закусывая губы и сжимая костяшки пальцев до боли и белёсой кожи. Тошнотворное состояние покинутости, одиночества, забытости, стойко порабощали меня.

Лишь с усилием я заставила себя встать с постели и дойти до кухни. Я не собиралась искать помощи у Этеля. Его ласки потопят только верхний ярус айсберга, что нарос за эти дни. Необходимо было прибегнуть к радикальным мерам и как можно скорее.

Отец был в винном погребе. Увидев меня, он тут же улыбнулся и проговорил:

— Нэйс, я знал, что ты вот-вот появишься. Этель мне сообщил, что все твои заключения наконец закончены. Я решил к такому случаю достать бутылочку вина. У меня как раз есть подходящая.

Я молча подошла и обняла его. Папа несколько раз погладил меня по волосам и спине.

— Ну, какие твои дальнейшие планы? — спросил отец, когда мы позже перешли в сад и он начал разливать вино по бокалам.

— Провести недельку другую с тобой, а там видно будет.

Отец широко улыбнулся. Мы долго говорили о прошлой жизни, о настоящих моментах, о будущих событиях. Лишь в конце я попросила его о том, что должно было облегчить моё состояние. Отец долго сидел, смотря на меня.

— Нэйс, я, конечно, выполню твою просьбу, но прошу тебя, давай это будет в последний раз. Не стоит прибегать к таким кардинальным мерам столь часто. Одна часть твоей натуры смотрит на вещи с человеческой точки зрения, но ты не должна забывать, что имеешь дело с демонами. Помни об этом. И принимай всё в соответствующем ключе.

— Я постараюсь, пап. — поговорила я.

Отец в этот раз изобразил пентаграмму на носовом платке, используя грифельный карандаш. Я облегчённо выдохнула — всё-таки в глубине души я опасалась, что отец не согласится. Лишь ещё час спустя он отправил меня назад в мой мир.

Я боялась, что забытье сна будет удушливым кошмаром и, положив платок на кухонный стол, решила раз и навсегда покончить с этим делом. Я долго искала, где взять иглу — набора для штопки одежды у меня не было, а нанесение крови предполагало более тонкий инструмент. В конце концов, откапала в залежах мелочёвки невесть откуда взявшуюся булавку.

Руки чуть подрагивали, когда я приступила к делу. Внешний контур запылал алым, когда где-то в спальне раздались знакомые голоса и стали неумолимо приближаться к моему местонахождению. Я скомкала платок в карман, обсосала палец, а булавку бросила под стол. Едва я успела сделать вид, что пью чай — напиток остыл ещё за ужином и так и остался на столе в кружке. Противная настоявшаяся жидкость обволокла рот и горло терпким холодком, когда на кухню вошли Лойд и Крэйн.

— Где ты была? — воскликнул первый. — Мы уже раз десять к тебе приходили.

Крэйн, как раньше, молча смотрел на меня, оставшись в стороне. Лойд, усевшись рядом, поморщился.

— Не припомню, чтоб от тебя когда-то так несло вином.

— Это юбилейный выпуск. Отец угощал в честь моего возвращения.

Лойд смотрел на меня хмуро.

— То есть, как с ним пить — это завсегда, а когда мы тебя зовём составить нам компанию в баре, это уж извините.

Я ненароком улыбнулась.

— Вот когда у тебя будет свой винный погребок, тогда и поговорим.

Лойд отчего-то просиял. Крэйн по-прежнему стоял и смотрел, не говоря ни слова.

— Чем ты собиралась завтра заняться? — спросил Лойд. — Теперь, когда твоё перемещение не ограничено, мы можем съездить к морю.

— Папа завтра ждёт меня с вещами, чтоб наскучить мне своими отцовскими байками и воспитательными мерами. — проговорила я.

Лойд вздохнул и перевёл взгляд на Крэйна. Крэйн молчал, разглядывая меня с глубокой морщинкой между бровей.

— Что ж. — нехотя проговорил Лойд. — Тогда позже обсудим это.

— Налей мне тоже чай, Нэйс. — произнёс Крэйн, усаживаясь на свободный стул.

Я с дрожью в коленях встала и прошла, чтоб вскипятить чайник.

— Чем ты тут занималась, позволь узнать? — произнёс Крэйн.

Я перевела взгляд на него и нервно дёрнулась — Крэйн сумрачно тёр пальцем красный развод в том месте, где стояла кружка, которую он держал в руках.

— Чай пила. — неуверенно произнесла я.

— Эту бурду? — проговорил Крэйн, молча выливая давно остывший чай в сахарницу, после чего поднёс руку к лицу, которой только что тёр столешницу, и облизал указательный палец. — А вот это уже больше похоже на правду. Опять проворачиваешь махинации с пентаграммой?

Я сглотнула и промолчала. Казалось, произнеси я сейчас слово, так оно и выдаст меня с головой. Крэйн встал и подошёл ко мне. Его руки обвили талию, а губы прикоснулись к устам. Мозг запылал. Грудь зажгло. Крэйн целовал долго и настойчиво, не спеша лаская руками тело. Отстранившись от меня, он вдруг выудил из собственных рук отцовский платок, который неизвестно как оказался у него в пальцах. Он отошёл и положил его перед Лойдом.

— Взгляни, чем наша девочка занимается у нас за спиной. — произнёс он, глядя на меня с улыбкой, в которой на удивление не было сердитости, а только нежность, теплота и мягкость.

Вот из-за этих звуков голоса во мне провернулось что-то. Я погрузилась в себя, с пониманием, что может моё восприятие мира не совсем уж безнадёжно разбитое в надеждах? Лойд вырос передо мной, когда погружение в мысли было полным. Его губы коснулись моих в продолжительно длинном поцелуе.

— Не занимайся глупостями, Нэйс. — произнёс он. — Тебе всё равно от нас не избавиться.

Это было сказано с такой любовью, с такой убедительностью, что осознание ошибочности закрепилось прочным и твёрдым каркасом, на который ты можешь нарастить всё что угодно, нагромоздив его десятками лет. Руки обвили торс Лойда, губы с неутолимой жаждой заняться обустройством этого нового мироощущения, приникли к его устам. Минуты текли, уверенно обвивая железобетонный каркас стальным прутьями лоз моих надежд, чаяний и желаний. Мечта разрасталась из тонких стеблей в тугоплавкие сплавы узорчатых обвитии. Ширилась, множилась, крепчала…

— Я люблю тебя. — прошептали уста, когда в душе не осталось сомнений, а в сердце неуверенности в завтрашнем дне.