- Ближе? - уточняет он шепотом и опускается на кровать. И она принимает его, слегка скрипнув под тяжестью веса.

Он сидит близко, локтем касается моего голого плеча. Мне так хорошо и спокойно становится, сразу закрываю глаза.

Засыпаю в уверенности, что теперь все будет хорошо, и неважно от кого ребенок у Тины, главное - я не жалею о своем и знаю, отец у моего малыша все равно будет самый замечательный.

Снова глаза открываю, когда в окно уже светит солнце, плотные шторы, которые мы повесили вместе с мужем теперь всегда открыты, лежу и щурюсь.

Шарю ладонью по постели и резко сажусь в подушках.

Пусто.

Я одна.

И в доме, кажется, тихо, никого нет.

Прокручиваю в голове ночь.

И встряхиваю волосами.

Все правильно, значит, так надо.

Пока умываюсь представляю - приготовлю на завтрак кашу. Овсяную. И, вообще, теперь больше буду думать о себе, о своем питании, сегодня же поеду в магазин и накуплю специальной литературы, я буду готовиться.

Буду ждать.

Спускаюсь вниз.

И нос тут же улавливает аромат тостов, который тянется с кухни. Поправляю полотенце на мокрых волосах и ослабляю поясок халатика на пока еще тонкой талии.

Крадусь через столовую и заглядываю в кухню.

Виктор снимает с плиты турку с кофе. Вчерашней бутылки на столе уже нет, зато есть графин с соком. А еще каша, от которой поднимается пар. Творог в красивой вазочке.

И оладьи.

Виктор поворачивается вместе с кофе. Отпивает из кружки, глядя на меня и улыбается.

- Доброе утро. Игру детскую знаешь? - спрашивает, подходя ближе. Говорит. - Ладушки-ладушки, испекли оладушки, - свободной рукой он касается моей ладони, показывая, будто лепит из теста. - На окно поставили, остывать заставили, - он машет рукой в сторону окна, и я уже смеюсь с этого зрелища, как взрослый суровый мужчина играет со мной, будто с ребенком. - А остынут - поедим, - он подцепляет на вилку оладушку. Подносит к моим губам. И когда я пытаюсь откусить убирает руку.

Ест сам.

- Продолжение потом расскажу. Малышу уже, - обещает.

А я сажусь за стол и не могу отделаться от глупой улыбки. Глаз от него не отрываю. Придивигаю к себе стакан с соком.

Делаю большой глоток.

- Завтракай, сладкая, - предлагает Виктор и отходит. Его голос меняется, и во взгляде от нежности ничего не остается, он смотрит серьезно. - Поешь. И мы все таки поговорим. На счет нашего с тобой будущего.

Наше будущее я представляла не только с ним, поэтому слушаю громкое урчание в животе, но голод терплю, смотрю на Виктора.

- Сейчас говори.

- Сначала поешь, - настаивает он.

- Сначала скажи.

- Алиса, - давит он взглядом. - Ты голодная. Думай не только о себе. Завтракай и поговорим.

Усилием гашу раздражение. Я и сама знаю, что теперь не одна, но почему он указывает.

Они все мной вечно командуют.

- А ты мне кто? - само собой вырывается. - Мой муж? Может, отец моего ребенка? Кто? - с грохотом отодвигаю тарелку и встаю, настроение скакнуло так полярно, от нежной любви к этому мужчине до лютой ненависти в один миг. - Иди к себе домой, Виктор. И раздавай свои приказы там. Или на работе. Если тебя восстановят после тех зверств, что ты устраивал.

Последнее я точно говорить не хотела. Его глаза полыхнули таким удивлением, словно я ему только что смерти пожелала в лицо.

Больная тема среднего брата, что вечно соревнуется со старшим за власть.

- Слушай, - шагнула ближе, подбирая слова, - я…

Бам - это тарелка с кашей, которую он едва не расколотил об стол, ставя передо мной. Машинально пячусь, хоть и знаю, что он не тронет меня.

- Ешь.

Рубит он кратко.

Висит молчание.

И в тишине слышно гул машины и лязг разъезжающихся ворот. Война наших взглядов длится еще секунду, и мы одновременно поворачиваемся к окну.

Перед воротами стоит такси. Из открытой двери выскакивают мои собаки. Следом за ними Николас со спортивной сумкой через плечо.

Генерал с Бубочкой с лаем несутся на участок. Муж идет неспешно, на ходу что-то высматривает в телефоне.

- Сам его провожу, - говорит Виктор и обходит меня, мимолетно задевает бедром.

Пораженная, качаю головой.

Он только что едва ли не силой заставлял меня есть. А теперь идет выгонять моего мужа.

И мне плевать уже, в общем-то.

Куда делся тот мужчина, что сидел со мной ночью пока я сплю и в ладушки-оладушки играл перед завтраком.

Сейчас выставлю отсюда обоих, хватит, достали - решаю. Сдираю полотенце с волос, пробегаюсь по ним пальцами, расчесывая и шагаю в прихожую.

Дверь на улицу открыта, Виктор стоит на крыльце. В зелени сада вижу фигуру мужа, он и машину брата заметил, и его самого - в телефон больше не пялится, к ступенькам подходит с мрачным видом.

Щенки семейного настроения не улавливают, крутятся рядом с Николасом, и я тихонько, стараясь не привлекать лишнего внимания, машу рукой собакам, маню их пальцем.

Выдыхаю, когда Генерал с Бубочкой взлетают по ступенькам и, едва не сбив с ног Виктора, несутся мимо него в дом.

Я так соскучилась, но сейчас отпихиваю их в сторону, чтобы снова не выпрыгнули на улицу, подхожу к двери и, не сдержав эмоций, все таки высказываю:

- Проваливайте отсюда оба и поскорее.

Взгляд Николаса сразу метнулся ко мне. Виктор же, не оборачиваясь, бросает через плечо:

- Иди завтракай.

- Иди сам! - швыряю полотенце в него, а попадаю в Николаса.

Муж перехватывает его одной рукой и кидает обратно в меня.

- В дом зашла, - командует.

От шока не найду слов. Моргаю. И под собачий лай хлопаю дверью.

Тут же запираюсь и бегу по комнатам, закрывать окна. Щенки думают, что мы играем и носятся вместе со мной, а у меня внутри от возмущения все кипит, закипает.

Как я могла думать, что хоть с одним из Рождественских у нас получится семья, если они все тираны и деспоты, монстры, не знакомые с человеческими чувствами, это же как должно сорвать крышу от соперничества, если я для них, как игрушка теперь.

Захлопнув окна сажусь за стол в кухне и прижимаю ладошку к груди, пытаюсь унять сердце, что колотится так неспокойно, так бешено.

Оно, глупое, все еще к ним рвется, но я больше не одна, мне нельзя нервничать, мозг включился и стоит на страже, давит все чувства.

Пусть к черту идут.

Орудую ложкой и вкуса каши не ощущаю, жую машинально, будто бумагу и упорно смотрю в прямоугольник телевизора на стене, на собачьи миски, на картины, куда угодно, главное - не в окно.

Ложка брякает, но я слышу - кто-то все таки уезжает.

А кто-то остался.

Ну вот и пусть этот “кто-то” в саду торчит каждый божий день, сутки напролет, до потери пульса - в дом я никого больше не пущу.

И чуть не давлюсь кашей, когда в холле открывается и закрывается дверь.

Тут же вспоминаю про ключи под ковриком на крыльце.

Откладываю ложку и вместе со стулом разворачиваюсь к выходу из кухни, на звук шагов.

Виктор проходит в кухню и небрежным жестом кидает на стол ключи от моего дома. Смотрит в почти пустую тарелку, на отброшенную ложку. И кивает.

- Молодец. Сразу так было нельзя? Надо было обязательно сначала поругаться.

- Уходи из моего дома, - поднимаюсь на ноги и отодвигаю щенков, что снова крутятся между нами.

- Сядь, Алиса. Надо поговорить.

Обхожу его и шагаю к лестнице.

Как будто я что-то непонятно сказала, не будем мы уже ни о чем разговаривать, конец.

- У меня осталось то видео, - вдруг бросает он мне в спину. - В сентябре, помнишь? В студии Николаса. Которое вы в первую брачную ночь смотрели в номере.

Продолжаю подниматься, но все таки замедляюсь.

Каких угодно слов ждала сейчас, но при чем тут видео? С чего вдруг он о нем вспомнил.

- Мне терять нечего, - слышу, что Виктор идет за мной. - Я хочу, чтобы ты была рядом. И на всё готов. На шантаж в том числе.