— Ты, — его сын? — спросил он.

— Да. Мбек, — мой отец! Он ценой своей жизни, спас мою. — максимально доходчиво объяснил я.

— И ты, хочешь отмстить?

— Хочу! — уверенно выкрикнул я.

— Но как?! — ошарашенно уставился на меня усач. А затем перевёл взгляд на огромного зверя. — Ты ему, на один зуб!

— Увидишь! Но я тебя прошу, что бы не случилось, — не вмешивайся! Это наши с медведем, старые разборки.

— Как тебя зовут, сын Мбека?

— Комар. Меня зовут, Комар! — гордо выпятив грудь, как и положено настоящему волку, я немного оскалил зубы и представился.

— Ты очень смелый, Комар, сын Мбека. Мы за тебя будем молиться. Ахмет, будет за тебя молится! Пусть небо нас услышит и ты всё же одолеешь своего грозного врага! — он поднял свой лук. И что то выкрикнув на своём языке, тут же был громогласно поддержан остальными мужиками с луками и длинными копьями.

***

От настоящей драки, я никогда не бегал. Будь то в детстве, безусым юнцом удравшим на фронт. Или в преклонном возрасте, пройдя через всё, что только можно было пройти. Я так и не покорился злой судьбе, в забытой богом деревне. Не спился, не сошёл с ума, а боролся до последнего. Радуясь каждому мгновению, отпущенному мне всевышним. Хоть и наполненных болью и полной безнадёгой последних лет жизни, загубленных взорвавшейся подомной миной..

Чудом не потеряв нижние конечности в очередном, никому не нужном военном конфликте. Я, всеми забытый и брошенный, передвигался лишь благодаря неимоверному усилию воли, с большим трудом переставляя свои, почти безжизненные ноги. А просыпаясь от хватающих моё бедное тело судорог, я каждое утро снова и снова, разминал изувеченные взрывом мышцы, что бы продлить ещё на один день, мои невыносимые страдания. И только каждодневные, изнурительные тренировки и плаванье в любую погоду в быстрой, никогда не замерзавшей реке, да ещё рыбалка с игрой в шахматы, — не позволяли мне окончательно сойти с ума. И находить в моём существовании, хоть какой-то, маломальский смысл…

А сейчас, когда у меня ничего не болело, не тянуло, и даже не скрючивало через раз. Кроме, пожалуй, измученной болью и горем потерь, души. Я чувствовал себя более чем уверенно. Даже в таком, не шибко большом теле. Тем более, что у меня теперь наконец-то был он. Мой медвежий коготь. Такой же острый и эффективный, как и тяжёлая медвежья лапа… Но коготь, пожалуй, оставим на потом. А сейчас, пройдёмся по нашему одноглазому людоеду, небольшой артподготовкой. Выдохнув остатки животного страха, я взял из колчана ещё одну, вдобавок к моим двоим зажатым в руке, мелкую стрелу…

***

Первая стрела вонзается великану в шею. Почти в метре от того места, куда я только что целился. Сильно не расстроившись, на возвратном движении перехватываю пальцами древко, и тут же выпускаю следующую, по вдруг увеличившемуся черному пятну. По пятну стрелять не страшно. Не обращая внимания на оглушительный рёв, всё так же прищуриваясь, размываю цель, и на бегу загоняю третью стрелу в ставшее во весь рост, огромное тело.

Уверенным движением, достаю с колчана следующие три стрелы. Две прочно зажаты между пальцами, третью мгновенно вкладываю в лук. Пробегая сзади мишки, снова щёлкаю три раза, загоняя одну за другой эти булавки, под толстую кожу. Ни о какой меткости не может быть и речи, поэтому целюсь куда-то в средину. Хорошо хоть, кое-как попадаю в ревущую, снова развернувшеюся в моём направлении тушу. Отбежав на очередной десяток шагов, снова обстреливаю друга детства, весело свистящими деревянными дротиками, хоть и не причинявшими мишке видимого урона, но зато знатно выводившего из себя, и так разъярённого зверя. При очередной попытке взять стрелу, рука нащупывает в колчане пустоту.

— А где же десятая? — быстро перевожу взгляд на колчан. — Вот дурень! Она же в лисице осталась! — да и зачем она тебе, если эти торчащие с горы мяса зубочистки, уже сделали своё дело. И выступившая из ревущей пасти пена, ясно об этом говорила.

Откинув лук в сторону от ничего не соображающего, набегавшего на меня зверя, резко ухожу с его пути в сторону выбитого глаза. Мгновенно исчезая с поля зрения грозно уставившейся на меня мохнатой головы. И тут же с разгона плюхаюсь на задницу, скользя под медведем, всё ещё склизким от рыбы телом. Но делаю это, не забавы ради. А крепко сжав свой невероятно острый ножик, легко проникаю под толстую шубу и глубоко прорезаю лезвием, обе передние лапы. Да так, что мишка тут же падает мордой в траву. Что я ему там перерезал, — я не знаю. Но при попытке подняться, он снова плюхается всем своим немалым телом в траву. Но уже через секунду, проревев отборные медвежьи ругательства и собрав всю волю в задних лапах, он с помощью головы, всё же поднимается во весь рост, и в перевалку шагает в мою сторону. Кто-то из конной братии не выдержал страшной картины, где еле дотягивавшийся до колен медведя, пацан, стоял и заворожённо смотрел как огромный лесной зверь шёл на него, размахивая висящими словно плети лапами, и тут же выстрелил в огромного медведя.

Но Ахмет, всё ещё державший наготове лук, тут же сбил своей быстрой стрелой, летящую в голову медведя мгновенную смерть, заодно, грозно прикрикнув на непослушного торопыгу. А я, если честно, очень даже был не против, парочки острых железок в голове огромного зверя.

Отступать было некуда. Эта громадина, в один шаг меня тут же нагонит. И я, оскалив зубы и подняв мой страшный ножик над головой, с грозным рычанием сам бросился на могучего исполина. Но в самый последний момент, уходя от удара тяжёлой лапой, снова проехался между расставленных ног топтыгина, резанув в конце, по до предела напряжённому сухожилию. Заревевшая от очередной порции боли туша, тут же завалилась на бок, и ломая торчащие древка, рухнула на землю. Оказавшись позади лежащего медведя, я сразу же влез на эту мохнатую гору. Хватаясь за его шерстяную шубу, я со всех сил старался побыстрей добраться до мохнатого горла, убийцы названного отца. Ухватившись одной рукой за вонзившуюся в шею, мою первую стрелу, а другой вытащив из ножен медвежий коготь, я тут же вонзил его рядом. Мишка как подорванный снова встал на ноги. И пританцовывая на единственной здоровой лапе, со всех сил задёргал своей мордой со стороны в сторону, при этом громко клацая зубастой пастью, в надежде откусить мне, как минимум, мою детскую голову. Чтобы удержатся на взбесившемся от боли звере, я отпустил ножик и схватился двумя руками за поломанную стрелу, чем вызвал просто неимоверный по своей амплитуде, взмах головой. Тут же подбросивший меня на пару метров вверх. Перевернувшись в воздухе, я увидел под собой уже раскрытую и готовую меня с радостью сожрать, зубастую пасть.

— Что бы ты мной подавился! — выкрикнул я, и зажмурившись, выставил впереди себя крепко сжатую в руках, вырванную с медвежьим мясом, мою обломанную стрелу…

Острый наконечник вместе с не менее острым древком, вошёл в пасть медведя, а я перевернувшись, тут же почувствовал удар, об его слюнявую морду…

Открыв глаза я понял, что повис на стреле, как на турнике, не давая закрыть челюсти, в который раз ошалевшему от боли мишке. Уходя от удара лапой, я наконец-то отпустил стрелу и отскочил в сторону, при этом не совсем удачно упав на землю. Сильно забив спину, я лежал и не мог пошевелится. В отличии от огромного зверя. Всё ещё не в силах закрыть пасть, он тут же свалился набок и с помощью уцелевшей ноги, упёрся в засевшую между челюстей стрелу. Быстро её сломав, он с торчащим из пасти обломанным древком и ревя от боли, неумолимо подползает ко мне. А мне, что бы оклематься, нужно хотя бы пару минут полежать. И всё снова заработает! Но у меня нету этих пары минут…

Через пару секунд, окровавленная медвежья морда, приблизилась ко мне вплотную и нехотя проглотив кровавую пену, уже во всю капавшую мне на лицо, тут же, с диким рёвом набросилась на меня…

А я, в этот страшный момент, почему-то снова вспомнил моего настоящего отца. Того бухого бородача с охотничьей сторожки. Интересно, вступился бы он за меня, как этот, совсем чужой мне человек. Отдал бы свою жизнь, ради своей кровинушки? Не знаю… Да видно теперь, и не узнаю…