— Нет, Комар-р! Не подплывай ко мне! — зарычала зло, огромная собачка. — Я с тобой по дурости своей волчьей, однажды уже связался! Больше ты меня своими мелкими размерами не проведёшь!
— Но почему, нет-то? — не понял я.
— Почему-у-у-у?! — завыл на огромную, висящую над нами луну, раздосадованный волк. — Прекрасная Ри обещала создать со мной крепкую семью, если я стану вожаком. И надо же! Я стал вожаком! И мог обзавестись милым, пушистым потомством… Но нет! Тут появился ты, Комар-р, и всё мне испортил! А теперь Ри с одноглазым Дро волчат заведут… — чуть не заплакал с досады, в конец расстроенный волк…
— Хо! Да чего-ты в самом-то деле! — подплыв совсем уж близко, попытался я приободрить его кислую морду. — Таких Ри, знаешь сколько в лесу! Давай выберемся, и я тебе ещё лучше найду!
— Хо, не хочет лучше! Хо, хочет Ри… — я тяжело вздохнул.
— Ладно… Будет тебе Ри! — теряя терпение, проорал я на него, глядя как неумолимо приближается искрящаяся молниями дорога в небо, явно не предвещая ничего хорошего…
— Что, правда?! — обернулся ко мне обрадованно, волк. — Но как?! Стая Ри, даже побольше нашей будет! И чужаков они не жалуют. А от нашей огромной семьи и половины не осталось. Да и те кто выжил, после того как противный, мелкий медоед мне чуть хвост не откусил, никогда меня вожаком не признают! Засмеют…
— Да, не скули ты! — брызнул я на него чёрной, совершенно не прозрачной жидкостью. — Решим как-нибудь вопрос! Нам главное, на берег вырулить. Я пятой точкой чую, что дальше по течению нам с тобой, будет полная задница. И это вовсе не пушистая попка твоей драгоценной Ри. Так что, давай женишок, поплыли к берегу пока одноглазый Дро, к ней приставать не начал. Сам знаешь для чего. Вернёмся домой и отгрызёш его похотливое хозяйство, что бы на чужих волчиц больше не заглядывался…
Волк с наслаждением представив процесс лишения Дро наследства, довольно улыбнулся и позволив схватить себя за уши, на всех парах помчался к берегу…
— Ну же! Давай Хо, ещё чутка поднажмём! — я вместе с волком со всех сил грёб к манящему нас берегу. И надо сказать, у нас почти получилось к нему пристать. Но тут уже я, после того как в воздухе что-то очень знакомо мэкнуло и громко шлёпнулось в воду, потерял всякий интерес к нашей спасательной операции. Я оглянулся назад. Мой смелый братец со всех своих лап пытался не пойти на дно вместе с вцепившейся ему в голову, очумевшей от окружающей её страшной обстановки, мокрой белкой.
— Братишка, а немножко раньше, ты не мог с неба свалится… — пробурчал я, и держа за одно ухо запыхавшегося волка, погрёб обратно в бурлящую реку.
— Что случилось?! — не понял волк. — Нам же в другую сторону!
— Надо ещё одного пассажира с собой прихватить. — спокойно ответил я, дожидаясь пока очередной вихрь не вернёт нас к барахтающемуся медвежонку, с ярко-алым комком на голове.
— Какого ещё, пассажира? — возмутился Хо. — Комар! Нам с Дро нужно срочно разобраться! Пока он к моей Ри подкатывать не начал. Ты же сам говорил! А не-пойми-кого, спасать…
— Ну почему же, не-пойми-кого… — поправил я. — Ты его, очень даже хорошо знаешь…
И тут Хо, увидел моего молочного братца.
— Так это же тот самый, противный, мелкий медоед! — возмутился волк. — Это он гад, мне мой хвост чуть не перекусил! Нет уж! Лучше я утону, чем вместе с ним что делать буду!
— Успокойся! — заорал я ему в ухо. — Не он это… Другой.
— Точно? — замялся волк. — Уж больно он, на того жуткого монстра похож!
— Точнее не бывает! Братец это мой. Самый младший. Я то уж своих братьев, различу как-нибудь!
— Ладно… — согласился Хо. Пускай хватается, но только… — Не успел он договорить, как завыл от страшной боли, — не за хвост!!!
Дружно гребя к берегу, наша отважная четвёрка почти что доплыла до шумного, наполненного очень страшными криками водопада…
— Брат! — орал я на медвежонка, — ну же! Давай! Всеми лапами греби! А ты чего отлыниваешь?! — перепало на орехи и белке. — Тоже помогай! Вертихвостка… А то быстро в воду полетишь!.. — но та, вместо того что бы меня послушаться и исполнить свой беличий долг, не долго думая прыгнула мне на голову и больно укусив за детское ухо, вернулась на относительно безопасную медвежью голову, гордо задрав при этом свой нос. Больше я к ней претензий не предъявлял. Но твёрдо решил по возвещению, непременно сварить из неё наваристый, беличий суп.
Не смотря на все наши усилия, у нас ничего не получалось. Проклятое течение вместо того что бы успокоится и отпустить нас с миром, всё сильнее разгонялось, закручивая и снова унося от берега.
— Меняем тактику! — проорал я заглушаемый криками и стонами разбивавшихся о камни существ.
— Какую ещё, тактику?! — не понял меня Хо. — Ты можешь на нормальном, волчьем изъясняться! А то я тебя через слово понимаю. И то, не всегда.
— Порычи мне ещё тут! — пригрозил я детским кулачком, вконец растерянному волку. — По моей команде плывём не к берегу, а от него!
— Это ещё зачем? — не понял Хо.
— Увидишь! — не стал я объяснять. Уже кожей чувствуя как вместе с моей смелой троицей, лечу на острые камни. — Всё! Погнали!
— Кого погнали? — снова не понял Хо.
— Тупица! — стукнул я его по второму, не занятому моим детским кулачком, уху. — Назад! Погнали! — и мы, попав в очередной, ходивший кругами водоворот, в нужный момент сделали небольшой рывок к следующей за ним круговерти, и все дружно причалили к берегу. Но сколько Хо не хватался зубами за растущую там, маслянисто-скользкую траву, ничего у него не получалось.
— Хо, друг. Ты только не нервничай… — успокаивал я выбившуюся из сил, чёрную собачку. — Но мы с медвежонком и белкой, сейчас прямо по тебе на берег выберемся, а потом и тебя вытащим. Хорошо? — и не дожидаясь согласия вконец измученного волка, я дал команду медвежонку.
— Давай брат! Не жалей этого земляного червяка! — и не смотря на страх и усталость, он дал… Вонзаясь острыми медвежьими когтями в уже ничего не чувствующую тушу, всё сделал как надо. И так рванул по широкой волчьей спине, что наглая белка не удержавшись, шлёпнулась в воду, а несчастный волк полностью исчез в бурлящей чёрной мути. Я тоже медлить не стал, и взяв в руки ржавый ножик, вонзил его в берег, предварительно ткнув свой кожаный поясок, вынырнувшему волку в зубы. И вслед за умчавшимся медоедом, с помощью гнилой стали и волчьей головы, выбрался на сушу.
Упираясь и падая, мы вместе с медвежонком держали эту неимоверно уставшую, пытающуюся залезть на отвесный берег, огромную тушу. И если бы не похожая на облезлую, мокрую крысу, вынырнувшая белка, которая умудрилась схватится острыми зубами за всё ещё торчащий из воды многострадальный хвост, — у нас точно бы ничего не получилось. Заскулив сквозь зубы от невыносимой боли, Хо вместе с рыжим, промокшим зверьком, словно ошпаренный выпрыгнул из никак не хотевшей нас отпускать, быстрой реки.
Наконец-то мы все на берегу. Дружно радуемся нашему успеху и можем перевести дух. Если бы не одно, но… Такие мы, оказались не одни… Проплывающие рядом с нами, две страшные, бородатые рожи, неотрывно следуя за нами, тоже удачно выбрались на берег. И достав из ножен за спиной, сразу четыре огромных, кривых меча, пошли в нашем направлении с одной, ясно читавшейся целью…
— Бежим, Хо. — пропустив медвежонка вперёд, я с вцепившейся в меня белкой на плече, тут же дал дёру к водопаду, до которого было метров двести, не меньше. Полуголые, одетые в бычью кожу, огромные воины, от нас не отставали. Но через полсотни метров, всё ещё звеня своими, свисающими до самых коленей, ремнями-юбками с металлическими накладками, почему-то вдруг замедлились. А затем и вовсе остановились, услыхав сзади какой-то странный, до боли знакомый звук…
Мы тоже остановились. Не из-за звука, конечно. А просто бежать было некуда. Мы и так, считай, уже прибежали. Перед нами была огромная пропасть, буквально опоясывающая этот небольшой участок суши со всех сторон, и обернувшись на приближавшийся писк, ещё больше обалдели от увиденной нами картины… На двух великанов с кривыми мечами, напали комары. Ну, или то, что отдалённо напоминало этих милых и безобидных насекомых. Мужики стоя спина к спине, довольно профессионально, что есть сил махали своими мечами, стараясь не подпустить странные создания слишком близко. Но имевшие длинный, словно змея хвост, парящие шары, ловко от них уворачивались и тут же всаживали в несчастных своё длинное жало, всасывая в себя всё, вплоть до последней, медной пуговицы.
