— Правильно! — облегченно заулыбались товарищи.

— А потом с тобой что случилось, как ты от этих упырей вырвался? — толкнул в бок старого приятеля неугомонный Рыжков.

— Плохо было, — печально сказал сержант. — Я когда понял, что дело нечисто, попробовал убежать. Но куда там, — Челидзе махнул рукой, — они свою землю хорошо знали. Лучше меня. На следующий день поймали, избили и в землянке заперли. Обмундирование летное отобрали, дали эти обноски, — грузин с брезгливостью хлопнул по телогрейке. — Сказали, что в следующий раз пристрелят, как собаку. До сих пор не пойму, что им от меня нужно было? Для чего-то ведь они меня кормили, поили, иногда даже по лагерю своему на прогулку водили.

— Действительно, странная история, — призадумался Григорий. — Но в итоге ты от них ушел?

— Нет, — мрачно буркнул Реваз. — Меня разведчики освободили. Они на этих бандитов наткнулись случайно, незаметно выследили, доложили командованию и позже привели туда десант.

— А когда это случилось?

— Где-то в середине марта.

— Подожди, но сейчас июль на дворе, — изумился Валиев. — Почему раньше в полк не вернулся?

— Не лезь к нему, Ильмир, — негромко приказал Григорий. — Чай, не маленький, понимать должен, куда его могли отправить. Скажи, Реваз, теперь к тебе претензий ни у кого нет?

— Нет! — стойко выдержал его испытующий взгляд Челидзе. — Вот, справку выдали, — он полез в карман гимнастерки, но экспат жестом его остановил.

— Это ты Бате отдашь. Я тебе верю. И, так понимаю, что раз тебя обратно в наш полк направили, значит, будешь летать. Подучишься немного, навыки восстановишь и снова будем фрицев громить. Как прежде. Держи пять! — он протянул грузину руку.

Сержант как-то странно всхлипнул, что-то хотел сказать, но вдруг вскочил и выбежал из землянки.

— Чего это он? — недоуменно спросил Прорва. — Наверное, догнать нужно. Я схожу.

— Сядь, где сидел! — жестко скомандовал Григорий. — Пусть один побудет, ему сейчас не нужно мешать.

[1] ДРАП — Дальняя разведка авиационного полка

[2] Твоя жопа говорит (груз.)

Вылеты... вылеты... вылеты...

Красная Армия выдержала удар. Выстояла. А потом перешла в контрнаступление. И авиация играла в нем отнюдь не последнюю роль. Командование бросало в бой сразу целые полки истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков, стремясь окончательно перехватить инициативу у гитлеровцев, сломать их, заставить бежать. Ожесточенные бои шли на всех высотах, вплоть до самых малых.

Дивин выключил двигатель и устало откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Черт, какой за сегодня это был вылет: четвертый или пятый? А, опять сбился со счета!

— Командир, ты в порядке?! — Пономаренко вылез из кабины со своего места и нетерпеливо барабанил в форточку, с тревогой вглядываясь в застывшее лицо летчика.

— Нормально, Андрюх, нормально все. — Экспат нехотя открыл глаза и слабо улыбнулся. — Умаялся просто.

— Товарищ лейтенант, замечания по работе материальной части имеются? — Свичкарь запрыгнул на плоскость с другой стороны и запыхтев, с натугой, отодвинул назад фонарь. — Давайте помогу ремни отстегнуть.

— Ага, спасибо, Миш. По машине претензий нет, все работало как часы.

— Вот и хорошо. Вы бы пошли, перекусили, пока мы «илюху» заправлять будем.

— И то верно, — смущенно кашлянул стрелок, — вылезай, командир, а то, не ровен час, если ты еще немного в кабине посидишь, то Таисия твоя заподозрит что неладное и самолет по винтику разберет!

Григорий засмеялся.

— Лады, ваша взяла.

Он сбросил с плеч опостылевшие лямки парашюта и, чуть покачиваясь от усталости, выбрался наружу. Спрыгнул на землю, с наслаждением потянулся всем телом, до хруста в суставах, до звона в ушах, сделал несколько энергичных махов руками, разгоняя кровь.

— Гришка, завязывай с гимнастикой, компот прокиснет! — окликнул приятеля Прорва. Он уже уселся на расстеленный неподалеку от «ила» брезент и плотоядно потирал ладони, наблюдая за тем, как Тая хлопочет возле многочисленных бачков, раскладывая нехитрую снедь.

Вот засранец, когда только успел подойти?

Батя, видя, какая нагрузка легла на летчиков, распорядился, чтобы еду им доставляли прямо к самолетным стоянкам. А что, оказалось очень удобно — время не нужно тратить на поход в столовую. Поел, отдохнул чуток, пока вооруженцы и техники подвешивают бомбы и эрэсы, заправляют самолеты сжатым воздухом, бензином, водой и маслом, а потом снова в бой.

Экспат стянул с головы шлемофон и расстегнул ворот гимнастерки. Жарко! Солнце палило беспощадно, воздух и земля накалялись так, что даже не успевали остыть за ночь. А еще над аэродромом круглые сутки висела горячая густая пыль. Пропитанные потом гимнастерки и комбинезоны побелели от выступившей соли, все время хотелось пить. Но никто не жаловался, летная работа шла своим чередом.

Дивин подошел к стоящему возле импровизированного стола ведру с водой.

— Полейте, что ли, кто-нибудь, — попросил он подтягивающихся «на огонек» товарищей.

Мылся шумно, с наслаждением фыркая, точно кит, освежая разгоряченное боем лицо прохладной водой.

— Что у нас сегодня на обед? — лениво осведомился Дивин, вытираясь полотенцем. — Вот, зараза, вымотался так, что даже и есть-то ничего не хочется.

Тая осторожно поставила перед ним котелок с кашей и котлетами, кружку компота и положила кусок хлеба.

— А ты через не могу, — попросила она и ласково провела мягкой ладонью по щеке Григория. — Вон как исхудал весь, кожа да кости.

— Так на то он и Кощей! — жизнерадостно заржал Прорва. — Каким ему еще быть?

— Ох, договоришься ты у меня когда-нибудь, — пригрозил ему экспат, доставая из кармана папиросы. Есть на самом деле совершенно не хотелось. — Что там про Карманова слышно?

Их «чудо-командир» пару дней назад вдруг свалился с приступом то ли язвы, то ли аппендицита и его срочно увезли в дивизионный госпиталь. А Дивина вполне ожидаемо поставили временно исполнять обязанности комэска.

— Вот ты спросил, — искренне удивился Катункин, бережливо вытирая стенки котелка хлебной корочкой. — Нет его, да и слава богу, надоел хуже собаки. Хоть бы он вообще не вернулся!

— Ты говори, да не заговаривайся, — осадил его Куприянов, нервно оглядываясь по сторонам. — Услышит кто чужой, замучаешься доказывать, что не верблюд.

— А кто тут чужой? — возмутился Катункин, вскидываясь. — Нет, ты скажи, не отводи глаза! Ильмир, может, или Реваз?

— Хватит, Валера! — прикрикнул на него экспат, досадуя сам на себя за то, что спросил про капитана. Знал ведь, что недолюбливают его в эскадрилье и только рады тому, что он теперь далеко. — Выпей вон компотику, успокойся. Скажи мне лучше, друг ситный, куда тебя понесло, когда мы от цели отвалили?

— Так это, — смутился Катункин, заливаясь краской, — компас вдруг врать начал.

— Компас? Эх, голова садовая, — улыбнулся лейтенант, — предупреждал ведь, что из-за Курской магнитной аномалии девиация действует на компас и стрелка крутится, как сумасшедшая. Поэтому все внимание нужно уделять карте и наземным ориентирам. Забыл что ли?

— Забыл, — пристыжено отвернулся Валерка.

— Реваз, ты, кстати, тоже лопухнулся, — нашел себе новую жертву экспат. — Сколько раз говорено: при выходе на боевой курс нужно время от времени менять высоту, чтобы фрицевские зенитчики по тебе не пристрелялись. В который раз «на одних тряпках приходишь». Смотри, угробишь машину, останешься «безлошадным».

— Сделаю, командир, — согласно кивнул Челидзе.

— Да оставь ты их в покое, дай ребятам покушать нормально, — Тая закончила с раздачей пищи и села рядом с Дивиным, прижалась к его плечу. — И сам хоть что-нибудь съешь, нельзя все время голодным ходить. Как ни посмотрю, ты только очередную папиросу смолишь.

— Веришь, кусок в горло не лезет, — тихо пожаловался ей Григорий, жадно затягиваясь. — Штурмовка за штурмовкой, атака за атакой. Мне иногда кажется, что я не вышел еще из пике даже когда сижу на земле. Это какой-то один длиннющий, непрекращающийся бой и днем и ночью. А внутри все словно завязано в тугой узел, да так, что аж звенит! Кажется, дерни еще чуть-чуть сильнее, и взорвусь к чертовой матери, разлечусь на куски. И в горле горечь какая-то, до тошноты.