— Дивин, так что там с Кощеем, — окликнул задумавшегося экспата полковник. — Жив или погиб?

— Живой, — нехотя выдавил Григорий.

— О, здорово! — обрадовался полковник. — Значит так, сейчас еще посидим маленько, поедим-попьем, а потом проводишь нас к вашему комполка. Будем брать за жабры вашего Кощея! — свита угодливо засмеялась. Штурмовики же ограничились натянутыми улыбками. Дивин то и дело ловил на себе удивленные взгляды товарищей. Но покамест помалкивал.

— А если не захочет он в ваш полк переходить?

— Что значит не захочет? — разом взбеленился полковник, багровея. — Да ты хоть знаешь, кто я такой? Нет? Я — Сталин! И мне не отказывают!

Ох ты ж, то-то лицо знакомым показалось. Как же — как же, Василий, свет, Иосифович. Сын вождя народов. Сам! Со свиданьицем.

…Сходили, бл…дь, на рыбалку!

Разрывы от «эрликонов» заполнили небо. Казалось, снарядам не хватает в нем места. Побежали, побежали, как пузырьки в газировке через всю необъятную синь, расчертили ее, выплеснулись за границы. Близкие взрывы бросали многотонную махину Ил-2, словно легкую лодочку на крутой волне. Двигатель то начинал отчаянно реветь, то глох. Кругом все горит, взрывается, трассы огня распарывают небо, зенитки — того и гляди — смахнут штурмовик, будто крошку со стола. Сущий ад.

А внизу были немецкие танки. И к ним надо было прорваться любой ценой. Любой. Прорваться и ударить бомбами, ПТАБами, эрэсами, «приласкать» огнем пушек. И Дивин упрямо заходил на боевой курс. Раз за разом. Хотя прекрасно знал, что каждый лишний заход — это еще один шанс для фрицев сбить его. И так вылет за вылетом.

— Осатанел ты, командир, — пенял ему Свичкарь, разглядывая многочисленные пробоины. — Смерти что ли ищешь?

— Сатана не пугало, — нетерпеливо отмахивался от него экспат. — Скажи лучше, когда машина будет восстановлена?

— Если запчасти вовремя подвезут, то, думаю, к утру управимся, — завздыхал механик. Понятное дело, опять ему всю ночь вкалывать без сна и отдыха. Экипаж уже глухо ропщет, моторист грозится уйти на обслуживание другого самолета. Хотя, куда идти — в полку осталось всего шесть машин. Полэскадрильи. За минувшие пару дней фрицы еще троих смахнули. Хромов ждет со дня на день приказ о переформировании. Техперсонала и «безлошадных» летчиков и воздушных стрелков больше, чем исправных штурмовиков.

А пока, напоследок, их гоняют на поддержку наземных частей в хвост и в гриву. После удачного сражения за Прохоровку появилась возможность развить наступление и танки Ротмистрова рванули вперед. Направление понятное: Белгород, потом — Харьков. А там, глядишь, и о Киеве можно помечтать. Авиация же должна была расчищать им путь.

Экспат водил малочисленную группу уцелевших «илов». Больше некому — комэск-1 и комэск-3 выбыли из строя. Один сгорел под Прохоровкой, другой пропал без вести под Обоянью. Среди выживших летчиков-«старичков», обладающих боевым опытом, большинство оказалось из эскадрильи Дивина: Рыжков, Куприянов и Валиев. Получается, не зря учил. Хотя, банальное везение тоже не стоит сбрасывать со счетов. Иногда и летчик-ас может погибнуть по-глупому там, где новичок не получит ни царапины.

Но Григорий старался изо всех сил увеличить шансы своих товарищей. Использовал любые приемы, шел на всевозможные ухищрения, чтобы каждый их вылет оказался удачным. Готовился, продумывал каждую деталь, уделял внимание даже мелочам. Вот и сейчас, комэск внимательно наблюдал за тем, как на его «ильюшина» подвешивают бомбы.

— Командир, шел бы отдыхать, — крикнул ему оружейник. Но Григорий лишь покачал головой.

— Если бы тебе понадобилось снарядить диск автомата, ты бы сам это сделал, или кого-нибудь другого попросил?

— Конечно сам, — удивился оружейник. — Мне ж потом с ним в атаку идти.

— То-то и оно, — усмехнулся экспат. — Не поверишь, но мне тоже. Только вместо ППШ — «илюха».

— Жил на свете добрый «ил», — дурашливо запел моторист, тягая очередную кассету с ПТАБами. — На задания ходил. Сзади, спереди — броня. Остальное все — херня!

— Это еще что куплеты? — Карпухин опять возник точно привидение. Даже Дивин с его феноменальным по местным меркам слухом снова позорно пропустил появление полкового контрразведчика. Может, он тоже пришелец? — Антисоветчину разводишь?! — Красноармеец испуганно шарахнулся в сторону под дружный мат остальных членов экипажа.

— Придурок, сейчас все на воздух взлетим! — орал разъяренный Свичкарь. — Крепче кассету держи, бестолочь! Уронишь — я тебя самолично закопаю!

— Да ладно вам, товарищ майор, — заступился Григорий за подчиненного. — Устали люди. Пусть маленько улыбнутся.

— Поговори мне еще, — возмутился Карпухин. Но так, больше для порядка. Было видно, что его занимает что-то другое. — Распустил балбесов. Забыл, что со шлангом было? А все из-за твоего ненужного панибратства.

— Так а я здесь почему? — оскорбился Григорий. — Смотрю вот теперь в оба глаза, проверяю все. Каждую гаечку, каждый болтик.

— Вот-вот, правильно, — закивал контрразведчик. — А то ведь как получается: не довернет такой лодырь гайку всего на один виток, не зашплинтует болтик или, быть может, позабудет о каком-нибудь электропроводе и все, пиши пропало. А мне потом дело заводить. Правильно еще Чкалов говорил: самолет фамильярности не терпит. С ним нужно исключительно на «вы» общаться.

Экспат угрюмо промолчал. Спорить с Карпухиным было бессмысленно. Говорит-то он правильные вещи, не подкопаешься. Вывод только того…плохо пахнет. Ямой расстрельной. Или штрафбатом.

— Я чего, собственно, пришел, — хлопнул себя по лбу майор. — Тут, в общем, такое дело. По поводу твоего перевода в полк Василия Сталина. — Дивин насторожился. Не то, чтобы он особо рвался под командование сына вождя народов, но, по здравому размышлению, пришел к выводу, что, вполне вероятно, такое развитие событий может оказаться ему на руку. А что, нехилый карьерный рост, известность, ордена-медали. Другое дело, что грыз червячок сомнений по поводу возможной реакции Махрова. А ну как решат контролеры времени, что он пытается пролезть к Верховному через сынка? Поэтому особой инициативы сам экспат решил не проявлять, но при этом и не возражать сильно против перехода. Ребят, правда, жалко было бросать. Да и Таисию. Разве что потом попросить Сталина-младшего и их перетянуть вслед за собой.

— Неужто приказ пришел?

— Пришел! — криво улыбнулся Карпухин. — Только не о твоем переводе. Представляешь, оказывается, буквально пару дней назад Василий Иосифович опять на рыбалку намылился. Понравилась ему, видать, местная ушица. А там неприятный инцидент произошел. Всех деталей не знаю, но, в общем, взрывчатка у них рванула, которой собирались рыбу глушить. И не в воде, а на суше. Начальника вооружений в клочья, лучшего летчика полка покалечило — говорят, инвалидом останется, еще двоих ранило.

— А полковник Сталин? — осторожно поинтересовался Григорий. — Что с ним?

— Жив, — сплюнул контрразведчик. — Легкая контузия и пятка раздроблена.

— Так а что за приказ? — удивился экспат.

— О, брат, тут самое интересное начинается, — засмеялся Дмитрий Вячеславович. — Приказом Самого — майор многозначительно ткнул пальцем вверх — Василия сняли с командования полком и отстранили от полетов. Пока — до полного выздоровления, а там, как пойдет. А уж формулировка вообще закачаешься: «Освободить. И без моего личного распоряжения до самостоятельной работы не допускать». Подпись догадываешься, чья?

— Ничего себе, — зябко поежился Дивин. — Сильно.

— А то, — согласно кивнул Карпухин. А потом построжел лицом и внушительно добавил с угрожающими нотками в голосе. — Так что, забудь о переходе. Понял?

— Есть забыть, — равнодушно пожал плечами экспат. — Вы же в курсе, я сам никуда не рвался.

— Ну-ну, — особист посверлил его несколько секунд тяжелым взглядом. Так, словно пытался влезть в голову. — Да, — вдруг спохватился он. — Чуть не забыл. К нам же еще телеграмма от командующего фронтом пришла. Тебе личную благодарность объявил. Там под Прохоровкой специальная комиссия работала, и результаты работы наших штурмовиков оценены как очень и очень высокие. Ну а ты у нас еще и с данными разведки не подкачал. Так что жди со дня на день новую звездочку на погоны. Это, как минимум. Так пойдет, скоро меня в звании догонишь. Или перегонишь. А что, я бы послужил под началом полковника Дивина — ты парень головастый, за понюшку табака пропасть не дашь.