«Ильюшины» заходят в атаку. Срываются из-под плоскостей эрэсы, врезаются в цель. Одна из копен вдруг взрывается. Во все стороны летят клочья сена, какие-то обломки, две изломанные, будто куклы, человеческие фигуры в черных комбинезонах. А в клубах дыма и пламени виден скособочившийся силуэт танка.

Штурмовики вьются над полем, поливают каждое подозрительное место из пушек и пулеметов. И у немцев не выдерживают нервы — копны разлетаются и танки начинают расползаться в разные стороны. Экспат приказал товарищу продолжить их гонять, а сам тщательно заснял все на камеру.

Теперь можно и домой. К линии фронта летели с чувством выполненного долга. Настроение хорошее, душа поет и потому, когда Рыжков предложил пройтись над фашистскими окопами, Григорий мгновенно согласился. Помочь пехоте — святое дело!

Выпустили по вражеским траншеям остатки боезапаса. На нашей стороне люди повылезали на бруствер, кидали в воздух шапки, приветственно махали руками. Вот теперь точно все, пора домой. Облачность усилилась, начала прижимать почти к самой земле. Дивин забеспокоился, сажать машину в таких условиях непросто.

Показался аэродром. Зашли на круг, покачали крыльями, а потом поочередно стали заходить на посадку. Экспат приземлился первым. Самолет пробежал по земле, раскидывая в разные стороны снежную пыль, лихо развернулся и порулил к своему капониру. Лейтенант заглушил мотор, откинул фонарь и принялся расстегивать ремни.

Прорва, тем временем, тоже начал садиться. Он выпустил шасси, зашел на полосу, снизился, и... пара тупоносых истребителей появилась будто чертик из табакерки. Пробила низкие облака, пристроилась в хвост практически беспомощному штурмовику. Стрелок ударил по ним длинной, на расплав очередью, но поздно, слишком поздно — нос идущего первым «фоккера» уже расцвел вспышками и к «илу» потянулись дымные шнуры.

— Газу! — заорал экспат, даже не сообразив, что товарищ его все равно сейчас не слышит. — Добавляй, ну же!.. А, черт!

Ил-2 клюнул носом и буквально вонзился в землю. Встал на нос, какую-то долю мгновения постоял так, а потом с грохотом упал на спину, разваливаясь на части.

«Фокке-вульфы» стремительно пронеслись над аэродромом, ввинтились в серые облака и исчезли, будто их никогда и не было.

К месту падения, гудя сигналами, рванулись пожарная и санитарная машины — на подножке последней фигурка в белом халате. Следом за ними бежали летчики и техники. Экспат дернул, матерясь, тугие защелки, выпрыгнул на плоскость, соскочил вниз и, не чуя под собой ног, припустил к месту падения штурмовика.

«Только попробуй мне сдохнуть, — билось в голове подстреленной птицей. — Прорва, зараза, только попробуй!»

— Пропустите! Да пропустите же! — Григорий распихивал столпившихся вокруг разбитого самолета людей. Кто-то попытался его остановить, но Дивин на ходу, не останавливаясь, злобно оскалился и от него мигом отстали.

«Ильюшин» выглядел неважно. На первый взгляд казалось, что он разлетелся на тысячу деталей. Мотор улетел в одну сторону, плоскости — в другую. Хвостовое оперение от удара глубоко ушло в землю. Несколько человек разбрасывали обломки, искали экипаж.

— Вот стрелок! — крикнул кто-то.

— Жив?

— Какое там, — красноармеец из БАО безнадежно махнул рукой. — Его, видать, еще в воздухе наповал.

— Летчик! Летчика ищите! — экспат оттолкнул стоявшего на дороге человека и полез в искореженную кучу металла.

— Эх ты ж, мать-перемать!

Прорву вытащили из изувеченной, смятой и простреленной кабины всего в крови. Врач торопливо расстегнул куртку, припал ухом к груди. Потом полез проверять пульс.

— Что? — не выдержал кто-то. На него зашикали — не мешай доктору!

— Жив! — Врач ловко сделал укол. — Срочно на носилки и в медсанбат!

Проводив санитарную машину, экспат опустился на подножку пожарки и зашарил в карманах куртки, отыскивая папиросы. Доктор коротко сказал, что вроде бы ничего страшного с Рыжковым нет. Сильно ударился о приборную доску. Но это на первый взгляд, точно будет известно позднее, после всестороннего осмотра. Что ж, и на том спасибо.

А вот стрелок действительно погиб. Пушечный снаряд «фоккера» угодил прямо в голову. Страшное зрелище, не для слабонервных. Хоть и привыкаешь на войне к смерти, видишь ее в самых разных обличьях, но каждый раз, когда дело касается кого-то знакомого — пусть даже мимолетного — к этому примешивается острая горечь утраты. Григорий встречал людей, которые придерживались совсем иных взглядов и относились к гибели товарищей равнодушно, с холодной отстраненностью, и даже где-то немного завидовал такой способности закрыться, но сам нет-нет, да и обнаруживал, что панцирь души получал болезненные пробоины.

Вот и сейчас. Смерть стрелка прошла где-то на периферии и оставила внутри лишь крохотную зарубочку, а вот ощущение, что погиб и Прорва неожиданно взорвало сознание. Надо же, вроде и не были так близки, как с Малаховым, и ругались частенько, и убить даже один раз готов был Рыжкова на полном серьезе, а вот поди ж ты!

— Как же так, лейтенант?

Экспат поднял голову. Батя. Стоит рядом, руки нервно теребят застежку куртки. Григорий нехотя поднялся и изобразил нечто, отдаленно напоминающее уставную стойку.

— Товарищ майор...

Хромов устало присел на подножку и хлопнул по ней ладонью.

— Сядь, не маячь. Давай по делу. И папиросы не прячь, давай сюда!

Дивин облокотился на крыло автомашины, собрался с мыслями.

— Чистой воды психология, товарищ майор.

— А поподробнее?

— Экипаж при возвращении с задания всегда расслаблен. Возбуждение от атаки спадает, опять же, утомление после боя, вот бдительность и притупляется. А фрицы очень умело этим пользуются и подлавливают на посадке.

— Ты мне брось прописные истины втирать, эту муть я и без тебя знаю. Скажи, лучше, что можно противопоставить таким атакам, ты же вечно что-то придумываешь, вот и пошевели мозгой!

— А что тут думать, — удивился экспат. — Решение на поверхности: надо наладить патрулирование истребителей над аэродромом, тогда и противник нас врасплох не застанет.

— Вот ты голова! — мрачно глянул на него Батя. — Где их взять, истребителей-то? У них тоже потери будь здоров.

— Усилить зенитное прикрытие аэродрома? Странно, честно говоря, что нас всего две счетверенных пулеметных установки охраняют, толку от них, как от козла молока!

— Просил уже, — майор с силой провел рукой по лицу, словно паутину смахнул. — Обещали прислать что-нибудь посолиднее, но когда еще это произойдет!

— Тогда можно попробовать организовать охоту на самих «охотников», — предложил Григорий.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Хромов. — Что ты имеешь в виду?

— При получении информации о том, что в каком-нибудь районе барражируют «фоккеры», направляем туда группу штурмовиков. А потом несколько «маленьких» начинают имитировать атаку на них. Крутятся вокруг, наскакивают, может быть даже стреляют — все зависит от того, насколько опытные будут на наших истребителях пилоты. Вертимся над землей, чтобы вовлечь их в маневренный бой, где они слабоваты. Если немцы клюнут и попытаются помочь своим, то вторая группа — лучше всего, если это будут «лавочкины» — бьет их сверху. Без высоты и скорости им придется очень не сладко. Вот как-то так, если вкратце.

— Любопытно, — задумался майор. — Где-то я подобное уже слышал. Кто-то из бомбардировщиков рассказывал что ли? Знаешь, а ведь может сработать, — загорелся он. — Особенно, если «лавочки» под фрицев перекрасить — они, если спереди глядеть, на «фоккер» здорово смахивают.

— А свои не собьют? — осторожно поинтересовался Дивин.

— Своих заранее предупредить можно, — отмахнулся Хромов. — Ты вот что, проработай хорошенько детали, изложи в письменном виде и сразу ко мне. А я пока тоже подумаю над этой идеей, посоветуюсь кое с кем. Все, жду рапорт. — Батя поднялся и энергично зашагал на КП. Лейтенант задумчиво посмотрел ему вслед. Смущала его во всей этой ситуации одна подленькая мыслишка, зудела в мозгу противным комариком, но экспат постарался прогнать ее прочь.