Экспат с трудом выровнял Ил-2. Мотор рявкнул последний раз и затих. Григорий быстро выключил магнето и затаил дыхание, ожидая тот самый страшный, первый момент касания с землей. Не прозевать, не упустить — сделать его максимально мягким, иначе машину не удержать в правильном горизонтальном положении и она повалится на левую плоскость. А там, что характерно, никакой опоры!

Как не старался, но момент соприкосновения колеса с землей Дивин позорно упустил. «Илюха», будто осторожничая, дотронулся до полосы неуловимо, почти невесомо. А потом начал было заваливаться, словно обессилев, но здесь уже летчик не сплоховал, быстро переложил ручку, создавая нужный крен. Машина стремительно бежала на одном правом колесе. Но с каждым мгновением элероны обвисали, а левое крыло начало опускаться. И сделать с этим экспат уже ничего не мог. Штурмовик катился, скорость гасла.

Пора! Григорий начал тормозить. Крыло все ниже. Еще ниже. Совсем низко…Касание!..Тормоз!...

Надо же, оказывается, руки совсем затекли. Дивин тупо разглядывал резиновый наконечник ручки управления и никак не мог заставить себя взглянуть из кабины. Резкий сигнал подъезжающего автомобиля вывел его из оцепенения. Черт возьми, он сел!

Экспат облегченно выдохнул, выпустил ручку управления и сильным рывком сдвинул фонарь кабины назад. Выскочил наружу и постучал ладонью по борту.

— Эй, боец, вылезай, приехали! Ты как там?

— Норма.

— Вот и гут!

Ловко соскользнул на землю и первым делом пошел посмотреть на поврежденное крыло. Надо же, а не все так плохо, как он думал. В принципе, после аварийной посадки достаточно было лишь поменять слегка помятую консоль и штурмовик будет в порядке. Относительном, разумеется, хватало ведь у него и иных повреждений. Но, все же не как в известной авиационной песенке: «Прилетели, мягко сели, высылайте запчастя. Элероны, лонжероны, фюзеляж и плоскостя»! Некоторые остряки, к слову, умудрялись существенно расширить список требуемых деталей в этом шуточном стихотворении.

Первым, кто соскочил с подножки подъехавшей полуторки, был Свичкарь.

— Командир, ты как? — За ним горохом посыпались из кузова техник, моторист и оружейник.

— Нормально, — скупо ответил Дивин. Выпрыгнувшей из кабины медсестре он успокаивающе махнул рукой: «Все в порядке. Цел».— Глянь лучше, что там с нашей ласточкой.

Механик понятливо кивнул и быстро нырнул под плоскость. Пробежался вдоль нее, ощупывая вмятины и пробоины, похмыкал задумчиво. Потом подошел к хвостовому оперению. Уверенным жестом сдернул со стабилизатора задравшийся лист дюрали, заглянул под него и многозначительно цокнул языком.

— Богато тебе прилетело, командир.

— Ну извини, — усмехнулся экспат, стаскивая шлемофон. — Забыл гансов предупредить, чтобы поменьше сыпали.

— Да ладно, — смешался механик. — Извини, командир, ляпнул не подумав. А за «четверку» нашу не переживай. Сегодня заклепаем стабилизатор, наклеим перкалевые заплатки. А потом займемся шасси. Надо только поставить «илюху» на козлы.

— Смотри у меня, чтобы, как в прошлый раз не получилось! — пригрозил Григорий. Техник, что болтался возле Свичкаря, густо покраснел и быстро юркнул под крыло. Подальше от начальственного гнева.

— Не волнуйся, командир, все проконтролирую лично! — вскинулся механик. — Если сомневаешься, потом могу пригласить инженера полка, пусть он сам все перепроверит и примет машину после ремонта.

— А что, хорошая мысль, — не дал слабину Дивин. Ишь чего удумал, поросенок, на жалость и сочувствие давить! Главное, физиономия такая обиженная. Тоже мне, униженный и оскорбленный. — Обязательно пригласи «сухаря».

Свичкарь резко поскучнел. Инженер полка Валерин отличался повышенной педантичностью во всем, что касалось обслуживания самолетов. И спуску никому не давал.

— Есть пригласить «сухаря».

— Вот и славно.

— Ваши бегут, — указал механик на летчиков эскадрильи, что неслись шумной веселой гурьбой к месту приземления штурмовика.

— А ты разговор не переводи, — мигом разгадал его нехитрую уловку экспат. — За каждый винтик отчитаешься!

— Да понял я, понял, — мрачно пробурчал Свичкарь и тоскливо шмыгнул носом. — Сделаем все в лучшем виде.

— Гриш, ты бы Звезду прицепил, а? — Прорва с видимым сожалением наблюдал за экспатом, который наводил блеск на своих хромовых сапогах.

— Отвяжись, — недовольно буркнул Дивин. — Не хочу.

— Да почему? — Изумился товарищ. — Ты ж ее честно заслужил. Так носи!

— Сказал же, не хочу, — отмахнулся от него Григорий. — Кого я там на этих деревенских танцульках удивлять должен? Обойдутся твои столетние поклонницы без лицезрения моих регалий.

— Но ведь положено, — не сдавался Рыжков. — По положению обязан на форме иметь медаль Героя.

— А ведь ты прав, — задумчиво произнес экспат. — Ладно, черт с тобой, сейчас привинчу.

После вылета, что закончился такой нервной посадкой, экспат вдруг взял, да и решил составить компанию Прорве в его почти ежедневных походах в ближайшую деревню. Тем более, что Таисия неожиданно уехала на несколько дней за продуктами в компании с заведующим их летной столовой и делать в расположении по вечерам Дивину было решительно нечего. К тому же, «четверка» благополучно ремонтировалась, и на задания Григорий в лучшем случае вылетал на чьей-нибудь машине от силы раз в день.

Что поделать, пополнение полка новыми самолетами в ближайшее время не предвиделось. По крайней мере именно так шепнул Зотов экспату, когда тот забрел на КП.

— Отдыхай пока, — посоветовал загруженный работой по самую маковку начштаба, прикуривая бог весть какую по счету папиросу. — После того цирка, что ты устроил, будет не лишним. Сходи куда-нибудь, развейся. А будешь доставать, — нахмурился Алексей Алексеевич, заметив, что Дивин открыл было рот для возражений. — Я тебе мигом работенку отыщу. Вот, к примеру, не желаешь на наш передовой пункт наведения съездить? Поработаешь денька три-четыре авианаводчиком.

Григорий поежился. Те его однополчане, что отправлялись в подобные «командировки», возвращались обычно молчаливыми и весьма мрачными. И, как правило приходили в себя по нескольку суток. Отсыпались, глушили водку и смолили папиросы одну за одной. Тяжко приходилось пехоте, ой как тяжко.

— Могу съездить, — нейтрально пожал плечами Дивин. Показывать свою слабость или страх он не хотел.

— Да? — цепко взглянул на него начштаба. — Ловлю на слове. В следующий раз ты первый в списке.

Ну и как это называется? Правильно: довыпендривался! Забыл старую солдатскую мораль: подальше от начальства, поближе к кухне — вот и огреб. Ладно, чего уж теперь. Решив больше не искушать судьбу, экспат тихонько смылся. А потом вдруг решил последовать совету Зотова. Обилия вариантов на горизонте не наблюдалось, поэтому, по здравому размышлению, идеальным был признан поход на танцы.

— Гриш, а чего от тебя корреспонденты хотели? — поинтересовался Рыжков, когда они миновали пост при въезде на аэродром и вышли на дорогу, ведущую в деревню. — Мы с ребятами со стороны смотрели-смотрели, потом плюнули и ушли в столовку. Что так долго можно выспрашивать?

— А, забудь, — скривился, как от зубной боли Дивин. — Одно и то же по кругу двадцать пять раз. Почему решил не прыгать, о чем думал во время посадки, что испытывал, когда понял, что приземлился успешно, а встаньте вот сюда — здесь снимок удачный получится…достали, если честно. Знаешь, я бы лучше еще раз на штурмовку слетал, чем снова с этими акулами пера связался.

— Да ладно тебе, — засмеялся Прорва. — К нему из самой «Красной звезды» и «Сталинского сокола» приехали, а он кобенится! На всю страну прогремишь, неужто не понимаешь?

— И что, мне от этого как-то веселее летать будет? — угрюмо осведомился экспат, безжалостно сшибая подобранным прутиком верхушку какого-то полевого цветка. — Да и не люблю я всю эту шумиху. Голова сразу болеть начинает.