Рука задрожала, и я указала на сосуд.

— Что это?

— Все, что осталось.

Я пыталась схватить бутылку. Но это было как удар о стену. Непостижимо. Когда я попробовала еще раз, стена сдвинулась. Вот она здесь, вздох и все исчезло. Появилась комната с музыкальными шкатулками. Все они заведены. Каждая шкатулка проигрывала свою мелодию, но все они расстроены. Бросившись на Грея, я схватила его за рубашку и встряхнул его.

— Ты позволил моему брату умереть!

— Нет, Уилла, — с холодным спокойствием ответил он. — Это ты убила своего брата. Я лишь забрал то, что мне принадлежит.

Тошнота подкатила к горлу, но я не собиралась показывать свою слабость. Это галлюцинация. Ложь. От Леви ничего не осталось. Он умер и исчез.

Я пошла прочь, ракушки и камни хрустели под моими ногами. Я побежала. Повернулась спиной к Грею, маяку и попросила остров помочь мне. Потому что я не хотела участвовать во всем этом. Надеялась, все, что здесь произошло, станет для меня мифом.

— Я обещал быть честным с тобой, Уилла! Ты не можешь скрыть от меня правду. Твой брат стал одним из тысячи! Но он был счастливой случайностью. Я пытался этому помешать.

Кусая губы, я молчала. Сдерживала все — слова, которые просились наружу, тошноту, подкатывающую все сильнее к горлу. Если бы могла проплыть милю в ледяной воде, сделала бы это и не садилась в проклятую лодку.

Я сидела на носу и смотрела на воду. На берег. Куда угодно, только не на Джексон-рок.

Я никогда не вернусь на остров.

Грей

Когда ковш Большой Медведицы перевернут, дождь будет идти три дня.

В это верил мой давно уже умерший отец. Моя мать так не считала. Она уже давно гниет в земле. Все, что я знал, превратилось в пепел. Улицы, по которым я когда-либо ходил, теперь вымощены. Никого из тех, кого я знал, кто мог бы поприветствовать меня, не осталось.

Звезды поменяли расположение и ледяной дождь не прекращался с тех пор, как ушла Уилла. Он помогает мне представлять свое тело. Думаю, что спасаю себя от худшей из земных реальностей. Я чувствую холод, но не цепенею от него. Ощущаю тепло, но никогда не потею.

Я мертв. Призрак.

Она не думает обо мне. Я никогда не буду свободен.

Уилла

Каждый раз смотря на остров, я чувствовала себя дезориентированной. Погода вела себя странно, и очень трудно было себя контролировать. Хотя проблема заключалась не только в ней — в тумане.

Он беспорядочно перемещался туда-сюда. Сирена работала постоянно, иногда в течение десяти минут, а порой в течение четырех часов, словно стробоскоп в замедленном действии. Белый, потом прозрачный и наоборот. Легко обмануться.

Родители считали, что после суда я исчезла на три дня. Они заявили о моей пропаже в полицию. Когда я подходила к дому, подъехала патрульную машина.

Я находилась в гостиной и, опустив голову, терпеливо слушала лекцию Скотта Уошберна. Он говорил настолько серьезно, будто мне следовало забыть, что он мой кузен только потому, что носил значок.

— Безответственное поведение заставляет людей волноваться, — сказал Скотт. — В этом году и так достаточно неприятностей в «Сломанном Клыке», тебе не кажется?

Я огорчила родителей, и поэтому не поднимала голову.

— Знаю. Я сказала, что мне очень жаль.

Скотт пристально посмотрел на меня, на его лице промелькнуло сочувствующие выражение.

— Где ты была? У тебя какие-то неприятности?

— Недалеко.

Папа издал звук отвращения. Мать отреагировала также, к тому же она была раздражена.

— Недалеко, — повторил отец.

— Я не выходила в море.

— Ты только усложняешь себе жизнь, — сказал Скотт.

— Мне часто это говорят, — отрезала я. Бросив взгляд на родителей, развела руками. — Я провела эти дни в хижине дяди Тоби, ясно? Там тихо, а мне нужно было подумать.

Все заметно расслабились. Именно поэтому я решила им соврать — идеальный вариант ответа. Хижина дяди Тоби — охотничий домик в лесу, окруженный бесплодными землями и затаенный среди деревьев. Это место забросили в пятидесятые годы. Домик был общим, и почти каждый житель «Сломанного Клыка» провел там одну-две ночи. Внутри и снаружи все разрисовано граффити.

— Это опасное место.

Скотт обязан был так сказать, но ему никто не поверил.

Несмотря на то, что я извинилась, все прекрасно понимали, что я не сожалею. Я не хотела вот так исчезать, но время на острове шло иначе. Я забыла об этом в самый неподходящий момент. Интересно, а стала ли я на три дня старше? Мой организм продолжал стареть или все же на некоторое время этот процесс приостановился. Важный вопрос и Грею следовало на него ответить прежде, чем он сбежит с острова. Думаю, он был бы счастлив остаться там, если бы узнал, что превратится в пыль сразу же, как покинет маяк.

— Я свободна? — спросила я, потому что не хотела думать о Грее. Мне хотелось поскорее выбраться из дома.

Посмотрев на моих родителей, Скотт пожал плечами. Мама тут же начала говорить. По крайней мере к ее нотациям я привыкла.

— Ты ходишь только в школу и обратно. Если потребуется, я буду тебя провожать.

Я пожала плечами.

— Хорошо.

Мама и папа замолчали, поскольку они не ожидали такого ответа. Скотт был маминым родственником, и она проводила его до машины. Папа раскрыл шторы и наблюдал за мамой, которая остановилась на дорожке, разговаривая со Скоттом. Отец повернулся ко мне.

— Я решил, что тебе нужен годовой отпуск.

Несмотря на то, что отец обращался ко мне, мне показалось, это не совсем так. Настолько неожиданно, что я не знала, как себя вести. Посмотрев на него, заметила, что он постарел. Кроме седины и морщин, он казался ниже ростом. Сгорбившийся, с впалыми щеками и кругами под глазами. Его голос был мягким и хриплым. Отец стоял возле окна рядом с креслом-качалкой.

— Я не собирался вечно держать тебя подальше от лодки, — произнес он. — Думал, что к следующему лету ты придешь в себя.

Я наклонилась вперед, не понимая, о чем он.

— Папа, со мной все хорошо.

Отмахнувшись от этого заявления, как от черной мухи, он продолжил:

— Я так не считаю. Никто не в порядке. И нет ничего хорошего. Я должен был защищать вас. Тебя и Леви. Но Леви я не смог сберечь.

Мне стало больно, и я поспешила прервать его:

— Ты ни в чем не виноват. Мы все это знаем.

— Послушай, — сказал он. Отец сел в кресло, скрестив руки на груди, и заморгал. Он говорил со мной дольше, чем когда-либо. — Ты Диксон. Мы не такие, как родственники со стороны твоей матери. Ты продолжаешь считать себя виноватой, и это засело в твоей голове. Со мной тоже самое и по тем же причинам, Уилла.

Глаза щипало, а слезы катились по щекам.

— Что мы будем делать до тех пор, пока мне не вернут лицензию?

Вновь уйдя в себя, папа качнулся в кресле.

— Я займусь своими делами. А ты своими.

— Папа.

— Я рассчитываю на то, что ты закончишь школу. — Натянув кепку на глаза, отец сделал вид, что собирается вздремнуть. — А это значит, у тебя много работы.

Он притворился, что спит как раз вовремя, потому что моя мать вернулась в дом. Она захлопнула дверь и пронзила меня взглядом. Кажется, мама считала, что просто сидеть в доме это не строгое наказание, поэтому указала в сторону кухни.

— Помой посуду. Я слишком зла, чтобы на тебя сейчас смотреть.

Поднявшись с дивана, направилась на кухню. Обычно Леви либо споласкивал посуду, либо тыкал меня локтем, порой сжимал бутылку со средством так, что оттуда вырывались мыльные пузыри, окутывающие нас. Но даже несмотря на тот факт, что Леви больше нет, я чувствовала себя почти нормально. Есть некоторые нюансы, но в принципе все начинает налаживаться.

Музыка играла на моем компьютере, а блокноты Бейли покрывали мою кровать. Мне стало страшно от осознания того, сколько хлама она хранит в своем рюкзаке.

Она делала заметки для каждого урока, записывала каждое задание и всегда знала, как и что должно быть.