— Меня удивляет то, что ты считаешь, словно я могу здесь что-то контролировать.
— А разве нет?
По нему было заметно, что он начинает злиться. Грей вскинул руки, сверкнул глазами, а его голос загремел.
— Это все проклятье. Я проклят и это место тоже. Разве ты не можешь отличить иллюзию от реальности? Ты проснулась в комнате, в которой хотела, в одежде, которую желала.
У меня отвисла челюсть.
— Это не мое воображение.
— Я клянусь тебе, это твои желания. — Наконец Грей повернулся ко мне. Руки метнулись вверх, они дрожали, Грей был в ярости. — Я не вижу тебя как человека, Уилла, не вижу плоть. Для меня ты огонек жизни в моей коллекции, не более того. Призрак. Обман.
Наверное, он прав. Мне стало страшно. Я взглянула на скалистый берег внизу. Теперь у меня не было самодельной веревки. Сколько бы уроков физики я ни пропустила, я все равно понимала, что такое терминальное торможение. Земля слишком далеко. Я не выживу. Никто бы не смог.
Грей стиснул зубы и отвел взгляд.
— Если хочешь уйти, иди. Никто тебя не держит. Только один из нас привязан к этому месту.
— Да? — Я развела руками. — Я все еще здесь. Могу думать о миллионе мест, где я предпочла бы быть.
— Значит не так сильно ты стремишься туда попасть.
Если бы я его лучше знала или мы бы выросли вместе, я бы прибила его.
Я развела руками и сказала:
— Ты принимаешь желаемое за действительное.
Лицо Грея потемнело, и он снова посмотрел на море. Он казался статуей — холодный, бледный, с серыми венами, которые располагались там, где должен пробиваться пульс. Держу пари, если бы я дотронулась до него, он оказался бы каменным.
Это замерзшее «нечто» взобралось на перила. Ветер трепал его волосы. Его окружал туман — дикие, серые завитки, которые проплывали вокруг головы, затем выпрямлялись.
Грей вздрогнул.
Он не произнес ни слова. Даже не оглянулся. Просто выбросился вниз без единого звука. А вот мой крик раздался — он вырывался из моего горла. Оцепенев от ужаса, я бросилась к перилам.
Схватившись за железо — такое холодное, что обжигало руки, — я наклонилась. Я видела, как он упал на землю, растекшись туманом. Тела не было, как и крови.
От него ничего не осталось.
— Что я и говорил, — сказал Грей позади меня. — Только один из нас привязан к этому месту.
По моей коже поползли мурашки. Резко обернувшись, я уставилась на Грея. Он был целым. Все таким же холодным, бледным и пугающим. Но выглядел так, словно и не прыгал с маяка.
С воды подул холодный ветер. Он подтолкнул меня назад, и я увидела лестницу. Сердце замерло. Я прошла мимо Грея — чуть не упала, но шаг не замедлила. Перепрыгивая через две ступеньки, я побежала. Если потороплюсь, маяку придется меня отпустить.
Мне нужно выйти на свежий воздух. Вернуться домой.
Мои шаги эхом отдавались в голове. Если упаду, смогу ли остановится. Винтовая лестница могла исчезнуть в любое мгновение. Тело разорвало бы на куски. На крошечные осколки, пока не остались бы лишь кровь и атомы.
Металлический, непопадающий в ноты звук окружал меня. Музыкальные шкатулки вибрировали. Изящные, сделанные из меди и серебра, они казались живыми. На них падал слишком яркий свет. На искаженных мерцанием шестеренках, я увидела свое отражение. Тысяча зеркал в комнате смеха, где каждое играет свою собственную мелодию. Слишком много острых углов.
Я пробежала мимо и влетела в дверь.
Зайдя внутрь, я зажала рот рукой. Усилием подавила истерику. Я не помню, чтобы шла по утесу Джексон-рок. Я вернулась домой и стояла на крыльце, смотря на входную дверь, которую мама любила окрашивать в новый цвет каждую весну. Потянулась к дверной ручке и испугалась, когда она повернулась сама.
Папа посмотрел на меня. В костюме он чувствовал себя неуютно. Его лицо было бледным и немного искаженным. Затем он достаточно резко спросил:
— Что с тобой случилось?
Я не хотела признаваться. Потеря «Дженн-а-Ло» казалась такой же нереальной, как и Грей.
Я не ответила, а отец закатил глаза и зашел в дом, крикнув матери:
— Она вернулась!
Да, я дома. И у меня назначен суд.
Грей
Она считает меня чудовищем. Я видел это в ее глазах. Хотя у меня есть собственные мотивы, я не понимаю, что сделал не так, чтобы заслужить осуждение. Я вел себя как джентльмен, был добр. Говорил правду, ну по крайней мере, большую ее часть.
Это заставило меня задуматься, что же за мир находится по ту сторону моря. Там всегда царили страсть и безумие. Убийства, жестокость и зло. Я не так наивен — для Сюзанны я был дураком. И когда я освобожусь ничего не изменится, думаю, станет даже хуже. Но Уилла считает меня чудовищем. Словно я использовал ее слабость. Оказал неуважение — я не такой.
Я обещал не лгать, потому что она должна быть готова, когда займет мое место. Тысяча лет или тысяча душ — это вечность, чтобы страдать наедине со своими сожалениями. Может, мне не следовало спасать ее вчера вечером? Отказаться от мысли, что она займет мое место. У меня не получается ее соблазнить. Привлечь словами. Мои музыкальные шкатулки пугают ее. Я — тоже.
Думаю, Сюзанне было намного легче. Она посмотрела на меня своими красивыми глазами, и я попал в ее плен. Вообразил, что люблю ее, прежде чем между нами пронеслось хоть что-то. Она ведь была всего лишь фигурой на утесе. Но ее загадочность взбудоражила мою кровь, а все остальное я выдумал. Поэтому в тот момент, когда я пришел к ней, ей оставалось лишь ждать, пока я сам выберу свою судьбу. Моя вина! Конечно, я был готов умереть за нее. Убивать, воровать и лгать ради нее.
Как легко я отдал свое сердце, свою свободу. Плоть.
Уиллу будет трудно убедить. Боюсь, что вообще ничего у меня не выйдет. Если бы я был резок, показывал свою злость, это можно было бы исправить. Одних извинений достаточно. Но страх — низость. Невозможно убедить людей, если они боятся.
Но ведь есть «но» — она думала обо мне. Пришла ко мне. Прорвалась сквозь барьеры и ступила на остров.
Она особенная. Должна быть ею. Знаю, она ранена, но сегодняшнее утро показало, что она не сдастся. Чудеса и магия ее не прельщают. Моя красота, которую даровало мне проклятье не соблазняет ее. Мне тяжело бороться с ней, не удастся смягчить ее настойчивостью. Тайны не помогут. Думаю, для того чтобы завоевать ее, у меня есть только один путь. Я должен понять Уиллу.
Глава 16
Уилла
Мама сидела на переднем сиденье, прижавшись виском к стеклу. Она обратилась ко мне безжизненным голосом:
— Ты не хочешь рассказать нам, что случилось с твоим лицом?
— Была буря, — начала я. Они должны были знать о шторме. Отец, скорее всего, ходил на причал на рассвете и понял, что «Дженн-а-Ло» больше нет. Как и то, что это моя вина. От осознания этого мне стало плохо и больно, словно кто-то резал меня ножом по сердцу.
— Да ладно. Вот это новость.
Когда мама хотела, обладала даром сарказма.
Резко свернув налево, папа проворчал:
— Перестань.
— Я не предполагала, что набью себе шишки.
Мама посмотрела на меня. Бледно-оранжевая маска косметики скрывала ее настоящие черты. Сережки из жемчуга, оставшиеся от бабушки, свисали с ушей, словно веревка, обвивавшая шею. Мама была похожа на танцовщицу кабуки, загримированную для своей роли. Мать подсудимой. Помада темного винного оттенка старила и придавала сердитый вид.
— Ты провела ночь вместе с Сетом? Вы были на воде?
Упоминание о нем сбило меня с толку. Я посмотрела на маму.
— Я же говорила, мы расстались.
У нее были слишком белые зубы. Она сомкнула челюсть и щелкнула зубами. Резкий свистящий вздох вырвался из ее груди.
— Это сделал Сет?
— Нет! — Она меня не слушала. Даже не пыталась. Просто хотела, чтобы я подтвердила ее предположения. — Мы расстались. Я ударилась о ветровое стекло, мам. Я находилась на лодке в бурю…