— Вы можете подождать снаружи, сэр.
— Ваша честь, — сквозь зубы процедил папа.
— Либо вы выйдете сами, либо вас выведут из зала суда, — ответила судья.
Мама встала рядом с ним и положила руку ему на локоть. Меня передернуло, когда он отстранился от ее прикосновения. Они иногда ругались, а однажды на День Благодарения отец выкинул свою бейсболку. Меня потрясло, когда он отмахнулся от мамы. Я ни разу не видела, чтобы он делал вот так. Выходя, отец бросил сердитый взгляд. Он предназначался не мне, но я знала кому.
Грей
Интересно то, что я не знаю с чего начать. В ее комнате полно подсказок. Я сижу на кровати и размышляю над этим, как над головоломкой. Семейные фотографии — ложь. Ее брат мертв и огонек его души находится в моей банке. Лодка принадлежит ее отцу. Весла появились из ниоткуда, а колдовские шары — пустая магия.
Уилла не верит в волшебство. Она признает мое существование и в то же время отрицает. Призирает, ведь в этой самой комнате она поверила в самое худшее. Я хочу, чтобы она заняла мое место. Хочу поцеловать ее, передавая свое проклятие, почувствовать, как моя жизнь возвращается, благодаря теплу ее губ.
Но по своей воле! Сознательно! Я существо, но не чудовище. Хотя она не видит разницы. Признаюсь, я ранен, но несильно. Я пошатнул ее уверенность. А она дала мне надежду.
Приподнявшись на локтях, я растворяюсь в ее постели. Она пахнет Уиллой, но очень слабо. И этого недостаточно, чтобы снова вызвать боль в груди. Я окидываю взглядом балдахин. Беленые ракушки и морские ежи усеивают линии, океанические созвездия заменяют звезды. Вокруг море, ее фотографии, воспоминания, но я не думаю, что эти атрибуты несут для нас одинаковое значение.
Я ненавидел лодку своего отца. Прорубать лед почти также увлекательно, как завтракать овсянкой. Мы меняли направление в зависимости от времени года. Зимой ходили в Мэн, а летом в Новую Шотландию. Холод и сырость пронизывали корабль насквозь. И мне никогда не было тепло.
Каждый раз лодка уносила меня в никуда. На воде мне было одиноко, пусто и плохо. Ничем не лучше, если сидеть в пустой комнате, не имея под рукой даже книги.
Закрыв глаза рукой, я задерживаю дыхание. У нас с Уиллой разные приоритеты. Но когда я открываю их, намереваюсь понять ее. Позволю себе сгореть и почувствовать вкус отчаяния. Она ведь смогла — прошлой ночью Уилла кашляла и боролась, даже находясь без сознания.
Это правда, что я не могу умереть. Мое тело ненастоящее, но оно прекрасно справляется со своей ролью. Моя воображаемая борода растет. Вьющиеся волосы ниспадают на глаза. Тело имитирует голод, а бестелесный мозг работает и иногда мне снятся кошмары. Я ощущаю биение сердца. Его нет, но думаю, что все равно чувствую его. Я сажусь и снова рассматриваю комнату Уиллы. Вот она в белых, зеленых и голубых оттенках. Вода, фотографии. Я бросаю взгляд на колдовские шары. Они покачиваются на окне. Вибрации рассеивают свет, который струится сквозь окно. Лучи мерцают вдоль стен, играют на волнах.
Вот и ответ. Дело не в том, что она несет в себе скрытый источник магии. Просто я — ее раздражающее исключение.
Удовлетворенный своим открытием, я встаю. Нет, в ней нет никакой тайной магии. Я для нее всего лишь дополнение к океану. А ведь она жаждет жить в нем. Возможно, в этом вся Уилла. Может, и нет в ней загадочности.
Но когда я спускаюсь на кухню к моей новой музыкальной шкатулке, беспокоюсь. Такое пульсирующее чувство на затылке. Боли нет. Ощущение появляется, задерживается и уходит. Мне от этого не по себе.
Медные детали моей самой старой музыкальной шкатулки блестят на свету. Я мечтал о песне, которая придала бы ей смысл. И вот, что я получил в подарок. Часовой механизм, который я собрал сто лет назад, самый первый. Детали вибрируют, когда я прикасаюсь к ним. Несмотря на столетие, неважно, как много часов я потратил на создание шкатулки, это занятие приносит мне удовольствие.
Я осторожно поднимаю механизм и поворачиваю ключ. Жестяные детали начинают работать, отдаваясь вибрацией на моей коже. Моя душа скорбит вместе с балладой. Тексты песен всего лишь иллюзия на листке бумаги. Слова могут исчезнуть, так уже было. Эту песню, играл дудочник моего отца. Даже когда я был жив, мелодия являлась старой, древней.
«Моя возлюбленная сказала мне, моя мама не возражает,
И мой отец не будет смотреть свысока, из-за того, что ты не богат.
Она покинула меня, и вот что она сказала:
Недолго ждать осталось до дня нашей свадьбы».
Пульсация на затылке немного усиливается. Это означает, что я что-то узнаю. Опустившись на свое место, я поворачиваю ключ, и мелодия играет снова.
Глава 17
Уилла
Машина не самое лучшее место для ссоры. Хотя видимо мои родители считали иначе. Чего не скажешь обо мне. Когда отец закрыл водительскую дверь, сказал:
— Как ты это объяснишь, Уилла?
— Оставь ее в покое, — ответила мама, пристегнув ремень безопасности и указала рукой на дорогу. Этот жест означал замолчи и поехали. Садись за руль прежде, чем это сделаю я.
Папа зажал педаль тормоза и включил передачу. Медленно сдал назад, потому что в городе отец ездил так всегда. Визг покрышек по асфальту был бы более трагичным, но, пожалуй, нет никого драматичней, чем мой отец. Аккуратно выехал на шоссе и посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Несмотря на то, что мама его предупредила, он выжидающе поднял брови.
— Ну так что?
— Тебя не было, когда приходил обвинитель, — ответила я.
Мама резко повернула голову.
— Ты сделала то, что тебе сказали, так что не переживай.
Я собиралась ответить, но отец вдруг произнес:
— Что?
— Это не единственный суд, о котором нам нужно беспокоиться, — ответила мама холодным голосом, режущим, словно лед. Айсберг. — Через пару лет ей вернут лицензию.
— Три года, — произнес отец.
— Второй суд важнее рыбалки.
Прежде чем взорваться, отец набрал скорость.
— И что мы будем делать в течение трех лет? Мне нужна Уилла на лодке.
На меня навалилась тяжесть, грудь сжало в тиски. Он сказал то, что думал. Это не шутка. Он заявил это всерьез. В голосе звучало отчаяние. Я не понимала, как такое возможно, ведь этот же человек приказал мне держаться подальше от «Дженн-а-Ло». Схватившись за спинку отцовского кресла, я хотела хоть что-то сказать. Все объяснить. Но мама подняла руку. Не высоко, но достаточно, чтобы меня остановить.
— Найдем другой способ заработать деньги. Три года — это не конец света.
— Как мы нашли их этим летом?
Его голос сорвался, а мама напряглась.
— Мы все еще живем, не так ли?
— Это не наша заслуга!
Я сидела и слушала, как они ругаются. Я так хотела исчезнуть, но у меня не было возможности сбежать. Если бы я просто могла просочиться, словно масло, сквозь машину на асфальт, колеса не причинили бы мне вреда. Изменилось все и в то же время ничего — я не смогу рыбачить долгое время, выйти на воду, и я все еще виновата в смерти Леви. Но вот только у меня появилась глупая надежда, что смогу искупить свою вину.
— Может, ты просто заткнёшься и выслушаешь меня? — снова закричала мама. — Рассмотри внимательно ситуацию со всех сторон!
— Нет это ты посмотри! Мы потеряем лодку. Работу и заработок! Хорошо, что пикап окупился. Мы сможем загнать его на кухню и готовить еду в двигателе, когда они отключат газ и свет!
Папа привык держать руки на руле и смотреть на дорогу, что бы ни происходило. Поэтому он мог и глазом не моргнув кричать на мать, выезжая на шоссе № 1.
Я прижалась к двери.
За окном мелькал мир. Осенние листья нечетко расплывались красно-золотыми оттенками. Иногда я замечала зеленые цвета и сосны в этом пейзаже. Меня укачивало, тошнота подступала к горлу. Пальцы вцепились в дверную ручку и сжались. Отец не знал, что я собиралась признать свою вину. Для меня новость, что он хотел работать вместе. Внезапно я разозлилась. Родители ругались в машине так, будто меня здесь не было. К тому же я не могла вспомнить, когда мы в последний раз разговаривали хоть о чем-нибудь.