— Есть кому беспокоиться о моём настроении, поэтому кандидаты ваши не актуальны, — мигом злится, опять свистит в этой блядский свисток и разворачивается к спорткомплексу, быстро сказав, что тренировка окончена.

— Ну и чё она, — чешет затыток Серёга, — не вернётся?

— Завтра вернем, — говорю, вставая. Мышцы затекли, она реально нас сегодня сверх нормы гоняла. Опять. И без растяжки. Руки почти дрожат от лишних отжиманий, но боль приятная. Хорошо отвлекает от гнили на сердце, — мы и так на полчаса больше впахивали.

— Давайте, мужики, у нас лёд через сорок минут, — говорит Колос, — курить если, то сейчас, не перед тренировкой, тренер спалит, ещё больше пахать будем.

Уходим за угол, проходя чуть дальше, чтобы Крохе в окно не попадаться, и чтобы дым не тянуло ей. Аллергия же, мы все помним.

— Ну чего там, Коваль? — затягивается Сава. Не спалила ещё коротышка, видимо, раз курит расслабленно. — Не уложил нашу тренершу? Или не поддается обаянию нашего мальчика?

— Сава, ты хотя бы блядь меня мальчиком не называй! — злюсь. У меня на это слово уже кулаки непроизвольно сжимаются. — Нихера, даже подойти к ней не даёт. «Ковалев, я старше вас, и вообще я ваш тренер, бла-бла», ты же слышал, колючая вся, — копирую Кроху, выбрасывая половину сигареты. Бесит, даже курить не хочется. Подраться бы с кем-то, да не с кем. Надо грушу поколотить, хоть там энергию выплеснуть, а то уже за ушами звенит.

— Так, может, у нее мужик есть? — спрашивает Колос. — Поэтому отшивает тебя? Логично, не? Сказала же, что есть там кому о настроении ее думать.

Смотрю на него в упор. В смысле, мужик? Я такого варианта даже не рассматривал. Потому что… а почему? А хер знает. Решил сразу, что моей будет. А вдруг и правда мужик? Нет, не стена он, конечно, его и сдвинуть можно, а если любит? Вдруг свадьба у них на носу? А если вообще давно женаты, но она просто кольцо не носит?

Да сука!

— Колос, чтоб тебя! — со злости пинаю какой-то камень под ногами, чтобы просто выплеснуть эмоции, но сзади раздается звук разбитого стекла. Да твою ж…

Через секунду — женский крик. Её, точно, ни с кем не спутать.

Поворачиваюсь — в её окно попал в спорткомплексе, точно где ей совсем недавно комнату типо кабинета выдали.

— Ну давай, давай, если чё, я разбил, спасай свою Кроху, — хлопает по плечу Сава, и я как ненормальный со всех ног бегу к ней, очень надеясь, что она не поранилась.

Рывком дверь открываю, осматриваю помещение. В стекле дыра, пару осколков на столе валяется, камень этот несчастный на полу. Олька стоит, как парализованная, руки к груди прижимает, а лучше бы меня прижимала, честное слово.

Подхожу ближе, за плечи хватаю, осматриваю всю на предмет порезов. Ну, вроде нет.

— Не порезалась? — спрашиваю, в глаза заглядывая. Потому что окно прямо за её спиной, если она сидит за столом. А где она была в момент моей безответственности, я не знаю. — Целая?

— Да, порядок, я только зашла, испугалась, — Кроха в себя приходит и тут же отстраняется, дистанцию между нами сохраняя. Колючка. — Кто разбил?

— Я, — честно говорю, не утаивая. Мог бы все свалить на Саву, как тот и предлагал, но не хочу. Все равно холоднее ко мне она не станет. Некуда, бля, холоднее.

— Зачем, Ковалёв? Неужели это какой-то новый способ флирта? Учтите, он дурацкий, — хмурится, ежится, отворачивается и из-за шкафа достает веник.

— Да я просто камень пнул, с траекторией не рассчитал, — забираю у нее из рук веник, а она смотрит странно, удивлённо. — Что, Кроха? Я накосячил, мне убирать.

— Не смейте меня так называть, Ковалёв! — шипит, точно змеюка, руки на груди скрадывает, смотрит, как я убираюсь. А я молчу. Убираю все осколки с пола и стола, сметаю, отправляю в мусор, и только тогда к Ольке моей недоступной возвращаюсь, на целую голову над ней возвышаясь. Ребёнок, мать твою…

— Прекрати меня отталкивать, Оль, — смотрю на неё, глаза эти зелёные, губы сами по себе красные, сожрал бы, прямо тут сожрал… Еще и диван позади нее так призывно стоит, ну точно просит прямо на нем доказать ей, что со мной хорошо может быть. Очень хорошо. — Скажи, что не нравлюсь.

— Не нравишься, — шепчет сразу, без запинки, а сама глаза опускает, чтобы в мои не смотреть. Правильно, Оль, не смотри лучше, потому что тону я безвозвратно, захлебнуться страшно, ты же не подашь руку, чтобы вынырнул, ты только на голову сильнее надавишь, чтобы точно утонул.

— Совсем? — психую. Чувствую, как кровь кипит, бесит всё, хочется вообще все окна к чертям разбить.

— На девять из десяти.

— Девять?

— Спортсмен ты хороший. Это нравится, — и в самый последний момент поднимает голову, уничтожая безразличным взглядом. Спасибо, Оль, как раз этого не хватало.

Качаю головой, усмехаюсь. Вот же влип, а… Попалась недотрога, все ей не нравится. Но ведь ни разу не сказала, что мужик есть, да? Если бы был, сказала бы? Когда стану ее мужиком, хочу, чтобы всем недоухажерам про меня говорила.

Но пока ухожу. Не нравлюсь я, как выяснилось, совсем.

— Стекло закажу, приедут поменяют, — бросаю напоследок, и опять хлопаю дверью. Бесит.

Крохой её не называть. Внимания не уделять. Цветы не дарить, не флиртовать.

И вообще ты на один из десяти, Ковалёв. Все остальные девять в тебе не устраивают.

Сука!

Ночь за окном, часа три точно, а я вместо того, чтобы спать, в голове разговор наш гоняю, и думаю, то ли правильно поступил, что свалил, то ли надо было доказать ей, что я не маленький ребёнок, и что могу понравиться ей на все одиннадцать из десяти.

Вот кто вообще придумал все эти чувства, симпатии? Нахера? Чтобы потом в безразличные глаза смотреть и чувствовать, как в грудной клетке сердце в труху превращается?

Не говорю, что она должна была на меня прыгнуть с первой встречи, хотя, честности ради, я был бы очень не против, но сука, неужели настолько не зацепил? Там во взгляде пустота была, смотрела на меня как на неодушевленный предмет, спасибо что вообще поговорить решила, а не пнула, как я тот камень несчастный, который прямо в кабинет ей залетел.

Говорят ещё что мужики дерьмовые, что отношения для нас пустой звук, что девушек мы не ценим. А нас кто ценит? Она даже шанса не дает! Отталкивает и отталкивает, как будто я прокаженный какой-то.

Ладно, допустим, мы слишком мало знакомы, хер с ним, сказала бы, что тороплюсь, я бы притормозил без вопросов вообще. Но сука, она ж молчит! Просто вот это надменное «так делать не стоит» и «не нравитесь, Ковалев». Даже малюсенькой надежды не оставляет, ведьма колючая.

Но хер я сдамся. Меня в первый раз так на девчонке заклинило, второго раза такого я не переживу, поэтому надо добиться и забыть об этом чувстве конченом, а просто сделать её своей и радоваться жизни. Хочу её так, что искры перед глазами. Обнять, поцеловать, трахнуть, себе забрать всю целиком. В штанах уже привычно ноет, член на мысли о ней реагирует моментально, а мне хоть вой, хоть на стену лезь. С другой не хочу. Мог бы поехать в клуб и снять кого-нибудь на ночь, чтобы яйца опустошить, но от одной мысли тошно. Это что, совсем уже дурка, да? Реально не хочу других, Олю хочу, до чёртиков.

— Сука! — злость клокочет в венах, забив на все иду в душ, включаю воду похолоднее, спать все равно уже не выйдет.

Поднимаю голову и стою под ледяными струями, пытаясь снять напряжение, но перед глазами снова Кроха, и становится только хуже. Мысли все в тумане, член болезненно дёргается, и я выкручиваю вентиль на теплую и как подросток обхватываю член рукой, пытаясь избавиться от тупого ощущения никчёмности и одиночества.

Оля в моих мыслях улыбается и губы свои блядские облизывает, а я сжимаю член крепче и ускоряю темп. Вожу по стволу кулаком, ярко представляя, что это Оля со мной делает, упираюсь свободной рукой в стену, чтобы не упасть, и позорно дрочу на девчонку, расположения которой не могу добиться.

А Оля в моей голове совсем не такая, как настоящая. Она податливая и мягкая, она обводит ноготками мой пресс и сладко целует в губы, и как только становится на колени, я кончаю на пол собственной душевой, низко простонав имя моей бессонницы.