— Олечка, что случилось? — выбегает мама на улицу, когда мы заходим во двор. Она видит, что мне тяжело и страшно, поднимает Матвея на руки и заводит нас в дом. Я же говорила, она хорошая… Просто пережила многое.

Я рассказываю маме все, как есть, не утаивая. В красках описываю, какой её любимый Ярослав козел, и что он обещает забрать Матвея.

— Что он собирается?! — кричит мама. — Да я лично ему руки вырву, если только посмеет прикоснуться к моему внуку! Скотина. А я его ещё защищала.

— А я говорила тебе, что он козел, — шепчу с улыбкой, потому что реакция мамы всё-таки немного забавляет. Мне здесь хорошо, ничего не страшно, но вот пропажа Антона покоя совсем не даёт. Все в груди болит, даже Матвей уже три раза спросил, куда делся Антон и как скоро он придет. Хотела бы я знать, малыш…

— Ты и про Антона своего говорила, что он взрослый мужчина, — фыркает мама. — А в итоге что? Проблемами запахло, так хвост поджал и нет его? Сидишь телефон гипнотизируешь, вижу же. Ничего, забудь, мужики — самые ненадёжные люди.

Я не слушаю маму, отвечать ей тоже не хочу, хотя она упорно до самого вечера специально колет меня тем, что Антон не берёт трубку, и что он наверняка сбежал от такой проблемной меня куда подальше.

Но я об этом не думаю. С недавних пор я слишком сильно доверяю Антону, чтобы думать о нем так. Я просто волнуюсь, что с ним могло что-то случиться, вот и всё.

Но где-то часов в восемь, когда Матвей купается в ванной с уточками, а мама параллельно читает ему сказки, на телефон приходит сообщение, от звука которого я чуть не роняю кружку с кофе, все же немного пролив на себя горячий напиток.

Антон: вы дома?

Господи… всего два слова, а дышать сразу легче становится. Если пишет, значит живой, все остальное вообще неважно!

Отвечаю, что у мамы, и Антон пишет, что скоро будет, и у меня тепло в груди от этого разливается. То ли плакать снова хочется, то ли танцевать от облегчения, я сама не знаю, эмоции в последнее время просто сумасшедшие, особенно последние четыре критических, во всех смыслах слова, дня. Не было бы менструации, решила бы, что беременна, потому что реву постоянно, но это банально нервы и расшатанная психика от всего происходящего, вот и всё. Слава богу сегодня всё закончилось, иначе я бы вообще тут в истерику впала.

Когда слышу звук колес, выбегаю на улицу и запрыгиваю на шею Антона, вцепившись руками и ногами так крепко, словно он может превратиться в привидение прямо сейчас.

— Я не знаю, где тебя носило целый день, и я очень хочу тебе треснуть за то, что пропал и заставил волноваться, но я слишком рада, что ты вернулся живой и здоровый, поэтому тебе повезло, — бормочу Антону в шею, пока он смеётся и тащит меня в дом, повисшую на нем как обезьяну. Я просто не могу его сейчас отпустить, не могу и всё.

В гостиной, куда мы заходим все в той же позе, уже сидят мама с Матвеем, и малыш бежит к Антону, как только видит его, и мне приходится уступить место сыну и слезть с Ковалева, хотя делать этого совершенно не хочется.

— Здравствуйте, Светлана Анатольевна, — говорит Антон с улыбкой, растрепывая сидящему на руках Матвею волосы.

— Где носило тебя?! — всё-таки немного злюсь. Он заставил поволноваться, до сих пор сердце колет. — Я звонила миллион раз.

— Мама, не кличи на Антона, — просит маленький защитник Ковалева, и я закатываю глаза. Спелись. А я ещё волновалась, что он не примет его. — Где ты был? — спрашивает сын.

— Я делал одно очень важное дело. Оль, скажи пожалуйста, какого размера у тебя долг? — внезапно спрашивает Антон, и я застываю на месте, спиной ощущая такой же ступор мамы. Зачем ему…

— Антош…

— Сумму скажи, пожалуйста, я другого не прошу. Сколько осталось выплатить?

— Шестьсот пятьдесят тысяч, а… — я не понимаю, что происходит, просто стою столбом и пытаюсь вникнуть в происходящее.

— Тогда утром заедем в банк и переведем куда надо эти деньги. И больше никаким долгом шантажировать тебя Мудослав этот не сможет.

— Откуда? — срывается с губ шепотом, слышу, как ахает мама, сама чуть в обморок не падаю от переизбытка чувств.

— У меня был дом, от бабушки остался, но жить я в нем не собирался никогда, вот и случай продать нашелся, сосед давно на него заглядывался, поэтому удалось быстро продать, с документами отец решит, — он говорит это так просто, словно продать дом, чтобы отдать чей-то долг, это раз плюнуть. Как будто он каждый день продает дома. Да он с ума сошел! Это невозможно! Продать дом, который остался от бабушки, чтобы отдать мой долг… Это уму непостижимо. Это неправильно. Я не имею права принимать эту помощь, это слишком…

— Ты с ума сошел, Антон, это не… Я не могу.

— Я не спрашивал, можешь ли ты, Крох, — он ставит на пол Матвея и подходит ко мне с объятиями, как обычно защищая этим от всего мира. Сто раз говорила, что с ним ничего не страшно, и еще раз скажу, потому что это действительно так. — Мы просто поедем утром в банк и закроем этот долг, понятно?

— Господи, Антон, — всхлипывает сзади мама, не сдерживая слез. — Это ведь долг моего бывшего мужа, я даже не представляю, как могу отблагодарить вас за то, что вы для нас сделали.

Ну вот, ещё одно растопленное от лучей Антона женское сердце.

— А есть чё покушать? Будет отличной благодарностью. Голодный, как волк, — говорит Антон с улыбкой, понимая, что отныне в глазах моей мамы он тоже самый лучший мужчина. Точно как и в моих.

Оля молчаливая снова, но теперь её молчание больше задумчивое, чем грустное.

Мы едем домой вдвоем, потому что Матвей попросился остаться у Светланы Анатольевны, а она в свою очередь обещала прибить каждого, кто посмеет сунуться на территорию этого дома. Но почему-то я уверен, что никто не сунется.

Тренировка у Матвея завтра вечерняя, и мама Оли вызвалась привезти Антона сама, но во избежание всяких проблем, которые мы ещё до конца не решили, договорились, что поедет она на такси до самого спорткомплекса.

Она и нам предлагала остаться, но завтра на работу, а добираться полтора часа с самого раннего утра не хочется совсем.

Я чувствую себя замечательно. Моя женщина не будет больше ограничивать себя во всем, чтобы отдать долг своего нерадивого папаши. Решить эту проблему оказалось не так уж и трудно, зато мне лично дышать стало легче. Кроха немного дуется. И все ещё много думает. Смотрит на меня иногда, пока едем, улыбается легонько, и возвращает взгляд в окно.

Я везу её к себе. Впервые. Хочу почувствовать, каково это, когда любимая девушка в твоём доме. Хочу, чтобы она наводила там свои порядки, вешала дурацкие шторы и расставляла цветы по всем свободным углам. Хочу, чтобы выбрала нам постельное, заставила всю ванную своими баночками и отобрала у меня половину шкафа, а то и больше, раскладывая свои вещи. Засыпать с ней и просыпаться хочу, таскать кусочки еды, пока она готовит, и нагло врываться в ванную. Хочу слушать, как она Матвею сказки читает на ночь, а может и самому почитать, а ещё хочется просто жить спокойно всем вместе, чтобы никто на пути не вставал, вот и всё.

Отец спросил меня, не жалею ли я обо всём. А я не жалею. Зачем? Кроха у меня самая классная, Матвей у нее крутой пацан, а проблемы… да у всех проблемы. У кого их нет? Ребенка бояться должен? Так не боюсь. Ничего не вижу страшного и плохого в том, что у Оли есть ребенок. Мне кажется, это даже круто.

— Оль, приехали, — она задремала, пока ехали, и я осторожно бужу ее, открыв дверь. У нее такие качели эмоциональные, удивительно, почему она не дрыхнет сутки напролёт от таких стрессов.

— Мы к тебе? — потирает глаза. Смотрит по сторонам, что район не знакомый, глазами хлопает.

— Ты против?

— Как я могу? — она улыбается, а я в улыбке этой тону безвозвратно, беру Кроху за руку и веду её в подъезд, и у нужной двери вручаю ключи. Вторые. Это я тоже сегодня сделать успел.

— Мой дом — твой дом и все такое, — говорю, надеясь, что она не рухнет в обморок от всех эмоций сегодняшних. — Твои ключи, Оль, и ты, и Матвей, можете чувствовать себя здесь как дома, а ещё лучше перебирайтесь ко мне и пусть это на самом деле будет вашим домом.