Оли ещё нет, оставляю ягоды на столе, заношу вещи в раздевалку и иду на улицу, встречать ремонтников. В комплексе ещё почти пусто, поэтому позволяю себе понаглеть и курить в открытую, пока наблюдаю за тем, как идёт работа. Парни справляются быстро, хотя я честно ожидал, что затянется это на добрых полдня, и когда они почти заканчивают, вижу, как в кабинет входит Кроха, застывая на месте.

Смотрит на происходящее с непониманием, как будто приведение увидела, а потом переводит взгляд на меня. Между нами всего несколько метров, но закрытое окно и стена толстенная, точно картинку наших отношений в это место перенесли, чтобы ещё раз указать на то, как мы далеки друг от друга.

Оля хмурится, как будто понять не может, что происходит, а когда парни заканчивают и я расплачиваюсь за работу, вижу, как наблюдает за нами в окно.

Иду. Стрёмно отчего-то, ощущение, что высказывать сейчас начнет, что так делать не нужно было и все остальное и бла-бла. Женщины вообще аргументов могут целую гору найти, даже ненужных, просто лишь бы отбрить посильнее, уколоть, задеть. Женщины, они же хитрые. Она даже если сама хочет, но нужно отказать почему-то, она это «нет» так уверенно скажет, что ты себя потом ещё полжизни будешь дерьмом чувствовать.

Вхожу в кабинет и застываю. Кроха стоит у окна ко мне спиной. Красивая до чёртиков. Стройная, ещё и на каблуках сегодня, в брючном костюме, твою ж… Мозг отключается, пока рассматриваю, и она словно подыгрывая мне не поворачивается, позволяя любоваться. В штанах опять тесно, член призывно дёргается, реагируя на ту, в которой бесконечно хочется оказаться, и я с трудом держусь, чтобы оставить дыхание ровным.

Подойти бы, обнять, в ушко поцеловать, чтобы злилась и шипела, что возбуждаю не вовремя, чтобы не одному тут от кипящей крови дохнуть.

Но я же не нравлюсь.

Поэтому и стою как идиот в дверях, косяк плечом подпирая.

Она сегодня — картинка. Всегда шикарна, но эти губы, босоножки… Бля, я готов на колени к этим ногам упасть, честное слово, что-то нереальное она со мной делает, точно ведьма.

— Антон, что это было? — наконец-то решает со мной заговорить и разворачивается. Губы накрашены темным, на шоколадку похожи, и сдохнуть от диабета прямо на месте хочется, если нет возможности эти губы целовать.

— Окно? — усмехаюсь, через силу отрывая взгляд от тонких щиколоток.

— Да. Сколько я вам должна? — опять режим колючки включает, ну стерва стервой, змея, ведьма блин!

Сердце ты мне вернуть должна, Ольга губы твои манящие Сергеевна, жить тяжело, неполноценным себя чувствую. Стою тут как кретин слюни по полу размазываю, потому что от взгляда одного на тебя внутри все сжимается, а ты ещё спрашиваешь, что должна.

Любовь, Кроха.

— Ты мне должна одно свидание, — загибаю пальцы, — один поцелуй, один шанс и… — про ночь не стоит говорить наверное, да? — и все, в общем-то.

— Я просила, — говорит с нажимом, закатывая глаза, — не оказывать мне знаков внимания, Антон, я старше вас, у нас ничего не получится, направьте свою энергию в другое женское русло и назовите сумму за окно, в конце концов!

— Цену за окно уже назвал, — подхожу к её столу и хватаю одну ягодку черники, закидывая в рот, — вот ещё туда же, скушай витамины, полезно. А если ты про деньги, то мой косяк — мои затраты. Я разбил — я починил. Ещё вопросы?

— Да, Антон, вопросов масса, — подходит ближе, бесится, ещё чуть-чуть и пар из ушей пойдет. Если так безразличен, то что ж ты бесишься? — Вы всегда такой наглый?

— Девяносто процентов времени, в остальные десять я зайчик пушистый, — улыбаюсь и смотрю на Ольгу заразу Сергеевну, она так близко, что дыхание останавливается, а сердце наоборот по ребрам с тройной скоростью лупить начинает. Браслет на руке пищит, оповещая, что слишком высокий пульс, и пока Оля глаза закатывает и фыркает в очередной раз, я быстро наклоняюсь и крошечный поцелуй на щеке оставляю, просто чтобы… Ну, чтобы коснуться и соперника на льду сегодня вынести, моментом этим заряженным. Чтобы выжить, блин, сердце успокоить и душу патокой залить, чтобы не болела от очередного отказа.

— Да ты!.. — рычит за поцелуй, слов не находит, шлёпает меня по плечам пару раз, но больно не делает. Хотя может, у нее мышцы крепкие, захотела бы — сделала. Но нет. Не хочет? Это радует. — От тебя сигаретами пахнет, — вдруг смягчается, хмурит брови и идёт к окну, открывая настежь. Бля, у неё ж аллергия… Вот я придурок! Хватаю ещё несколько ягодок из тех, что сам и купил, пытаясь перебить запах дыма, и быстро подхожу со спины к Крохе, пока она не ушла, как и мечтал несколько минут назад. Она слишком удобно стоит у окна, я не могу устоять, это выше моих сил.

Обнимаю крепко, сжимаю руки на талии, она такая тонкая, что боюсь сломать. И, на удивление, Кроха не вырывается. Расслабляется как-то странно и выдыхает грустно, словно я с ней что-то плохое делаю. Да чё с тобой происходит-то, а? Неужели и правда так сильно не нравлюсь, что ей приходится терпеть мои прикосновения? Не хочу верить. Она не слишком убедительна в своих отказах, чтобы я поверил в их искренность.

— Крох, скушай ягоды, я от чистого сердца купил, — шепчу на ушко, нагло не отпуская Олю. Не хочу. Не могу! Я первый раз дорвался, оттаскивать всей командой придется. Она сногсшибательно пахнет, от аромата голова кружится и появляется новое маньяческое желание этим ароматом все в своей квартире залить, чтобы ощущать фантомное присутствие Крохи. — И плевать мне на эту разницу в возрасте, там всего-то четыре года…

Обнимать её круче всего на свете. Я так не кайфовал в свой первый секс, как сейчас, имея возможность просто касаться виска губами и сжимать руками талию. Гуляю губами по скуле, щеке, виску, Оля странно не реагирует, возможно, вообще отключилась и думает о чем-то своем, но это даже к лучшему. Пусть это будут лично мои пару минут счастья, я заслужил, она каждый день разбивает мне сердце, должен же быть утешительный приз!

— А мне не плевать, Антон, — внезапно холодеет снова, отбрасывает руки мои и отходит, усаживаясь за стол. А было так хорошо, пока она колючки не выпустила. — Как бы вы не говорили, вы все равно ребенок. Я уже молчу об остальных факторах невозможности наших отношений.

— Слушай, да что ты пристала, ребёнок, ребёнок? — злюсь, психую, лечебных прикосновений как и не было, опять словами ранит, как кобра нападая и кусаясь. — Я два года уже один живу, работаю, учусь, денег хватает, трахаться тоже умею, что не так?

— Мужчина, Ковалёв, измеряется не кошельком, и не умением трахаться, — вроде ниже меня, и сидит за столом, а смотрит свысока. Заколебала с этой разницей в возрасте, да ей всего-то двадцать шесть! Четыре года разве разница? Ну я не врубаюсь, какого черта этому такое значение придавать.

Злюсь. На неё, на себя злюсь. Зачем вообще к нам в команду припёрлась? Зачем вся такая недоступная ходит тут, сердце мне с ритма сбивает. Ведьма.

Хватаю ещё три ягодки, чтобы занять руки, и иду к выходу. Прижать бы её к стене сейчас, и доказать, что не ребенок я давно, да только так с ней, видимо, точно не сработает. Хер она сдастся мне, а насиловать её это не то, чего мне хочется.

Останавливаюсь, оборачиваюсь и смотрю на неё — сидит вся такая безразличная, не улыбается даже.

Усмехаюсь. Подхожу обратно, ладонями в стол упираюсь, наклоняюсь низко, критически, почти носом ее касаясь, и слышу, как сбивается ее дыхание от такой наглой близости. Да, Кроха, я от тебя не отстану.

— Ты просто со мной ещё не трахалась, — говорю негромко, добивая её наверняка участившийся пульс, и выхожу из кабинета, хлопая дверью.

И да. Я намеренно сказал «еще».

Этот мальчишка когда-нибудь сведёт меня с ума. Ему всего двадцать два, почему прицепился ко мне? Я ведь специально намёков не даю и взаимностью никак не отвечаю, только чтобы он отстал от меня, но он как суперклеем приклеился, оторвать невозможно.

Нависает надо мной постоянно, и я девочкой себя маленькой чувствую с его ростом и широченными плечами. Хоккеист, спортсмен! Огромный, как скала, особенно со мной рядом. Я ни ростом, ни комплекцией не уродилась, фигуру только благодаря спорту сделала, ну а с грудью разве что от природы повезло, хоть где-то. И стоит этот огромный мужик рядом, а я его ребенком называю, хотя язык с трудом поворачивается, и голова в слова эти не верит почти. Ну потому что какой он ребенок? Взгляд осознанный, за слова и действия свои отвечает, ухаживает, несмотря на то, что отказываю раз за разом… А я не могу иначе. Букет за диван поставила, чтобы не увидел и не обрадовался, что не выбросила, а выкинуть совести не хватило, красивый… И Ковалёв красивый. И знает сам это, умело пользуется, глазки строит, зубы сжимает так, что очертания челюсти острой под кожей проступают, порезаться можно.