Поздно вечером мы собираемся домой. Матвей уже очень устал, потому что Ирина Викторовна и Антон играли с ним во все, что только, возможно, да и вообще на улице уже почти ночь, а нам ещё нужно доехать, у моих мужчин завтра сложные тренировки, нужно хорошо выспаться.

Когда мы собираемся, звонит телефон, и у меня холодеет все внутри, стоит мне увидеть на экране имя бывшего. Я не блокирую его, потому что это просто бессмысленно…

Незаметно проскальзываю за дверь и опираюсь на перилла уличной веранды, с новым страхом поднимая трубку. Черт… я не хочу знать, что он мне скажет. Я не хочу.

— Да?

— Олечка, милая, ты берешь трубку слишком долго, — говорит тот, кого я когда-то считала хорошим человеком и замечательным отцом, — ты ждала меня, признайся? У меня для тебя новость. На днях тебе придёт повестка в суд. Будь добра не игнорировать ее, хорошо? Меня нельзя игнорировать и ты это знаешь.

— Какой суд? — у меня холодеет все внутри. — Что ты несёшь?

— Я подумал, что Матвею будет лучше, если он будет жить со мной, — отвечает Ярослав и я падаю в рядом стоящее кресло, не веря своим ушам.

— Ты… что?

— Ну сама посуди! Квартиры у тебя нет, живёшь ты на съемном жилье, машины нет, график работы такой, что тебе приходится таскать ребенка с собой. Более того, на тебе огромный долг в больше чем полмиллиона рублей, и поверь, для суда я достану людей, которые подтвердят этот факт. Ты мать-одиночка, у которой ничего нет, Олечка, суд встанет на мою сторону при любом раскладе. Тем более, что у меня есть там небольшие связи.

— Что тебе нужно? — рычу, понимая, что ненавижу его всей душой. Всем сердцем.

— Возвращайся ко мне, Оль. Вместе с Матвеем. Вы оба будете счастливы со мной, а если нет… Жди повестку. И помни, что суд этот тебе не выиграть.

Он бросает трубку, а у меня внутри холодеет всё. Сердце стучать перестает, лёгкие в спазме сжимаются, страшно так сильно, что немеют пальцы. За что мне это все?

— Крох, ты в порядке? — выходит Антон, присаживаясь ко мне. Пытаюсь придать себе человеческий вид, но у меня не получается. Мне так страшно…

Качаю головой. Я совершенно не в порядке, я точно не в порядке!

— Поехали домой, пожалуйста, — хриплю, в потом стараюсь взять себя в руки, чтобы попрощаться с прекрасными родителями Антона, и беру за руку Матвея, усаживаясь с ним на заднее. Боюсь отпустить даже на пару секунд. От одной мысли, что его могут забрать, кровь в жилах стынет.

Что мне делать?..

Мы едем в абсолютной тишине. Мелкий снова быстро засыпает в машине, и я даже музыку не включаю, потому что не до нее как-то.

Оля пока не делится со мной тем, что произошло, и я не пытаю ее, пока мы в машине с ребенком, но она настолько убитая, что догадаться не сложно: случился пиздец.

Зуб даю, в этом замешан бывший, который ещё пару дней назад кидал какие-то тупые угрозы. Интересно, на что ему хватило ума? Он доводит мать своего ребёнка собственными руками, думает, что у него кости не ломаются? Я скоро забью на просьбы Оли не лезть к нему и размажу по стенке, потому что уже ни в какие рамки не лезет происходящее. Оле плохо, мне не лучше, Матвей все чувствует, волнуется.

А Оля молчит, даже не плачет, только пустым взглядом в окно смотрит, как будто у нее душу вырвали и она не чувствует нихера, и держит спящего Матвея за руку.

Приезжаем к ней, я снова отношу Матвея в кровать, и он снова не просыпается, что мне только на руку.

Оля стоит у окна на кухне, подхожу к ней сзади, обнимаю за талию крепко, прижимаю к себе, и чувствую, как она дрожит. Мы стоим так минуты две, а потом до слуха доносится всхлип. Ну твою мать.

— Оль, — разворачиваю Олю и заглядываю в глаза полные слёз, глажу пальцами щёки, — что произошло?

— Я не знаю, как даже воспроизвести это всё, — её голос хрипит, сама она трясется ещё сильнее, чем минутой ранее, кусает губы и заламывает пальцы, так сильно нервничает. — Вообще не понимаю, как рассказать тебе это все.

— Если не доверяешь мне, Оль, то…

— Звонил Ярослав, — прерывает она мою фразу, взглянув хмуро. Доверяет, видимо. Уже хорошо. — Он сказал, что хочет забрать у меня Матвея, — голос Оли срывается, она всхлипывает и закрывает лицо ладонями, пытаясь дышать глубоко и не плакать. Твою мать. Просто твою, сука, мать. Что он себе возомнил?! — Сказал, что на днях придет повестка в суд, и что его точно не выиграть, потому что мать одиночка без жилья, транспорта и с огромным долгом явно не приоритетный родитель на фоне обеспеченного Давыдова.

Я не понимаю, что чувствую, но среди миллиона эмоций явно преобладает злость. Я злюсь на мудака Ярослава за то, что он ведёт себя так со своим ребенком и его матерью, и злюсь на Олю за то, что когда-то давно дала ему второй шанс, позволив почувствовать ему вседозволенность.

Беру руки Оли в свои и сжимаю крепко ледяные пальцы. Хочу видеть её лицо. Она старается держаться, но сама чуть не в истерике заходится. Когда я увидел Олю впервые, решил, что она сильная и независимая стерва. На деле она очень ранимая маленькая девочка, которая устала от всех проблем.

— Оль, тихо, не рыдай! Кто ему отдаст его? Ты мать, Матвей тебя любит, его никто не заберёт, слышишь?

— У него связи, — говорит, всхлипывая и с трудом дыша, — у него везде связи, он сделает так, что заберут, потому что все действительно против меня.

— Нахер ему это надо?

— Хочет, чтобы мы к нему вернулись. Сказал, что тогда сразу же всё прекратит.

Кроха заходится в рыданиях ещё сильнее, а у меня каждая вена злостью наполняется. Хочется найти его и бить, пока все зубы не вылетят, и в следующий раз, когда мы встретимся, я обязательно так и сделаю.

— Так, — сжимаю зубы, стараясь оставаться адекватным. Я Оле сейчас таким и нужен, достаточно её истерики, кто-то должен быть с холодным умом, — спокойно, Оль, мы что-нибудь придумаем. Если ты, конечно, не собираешься к нему вернуться, — на последней фразе мне в грудь врезается маленький кулачок, что служит красноречивым ответом на дурацкие предположения. — Ну всё, всё, решим, маленькая моя, все решим, — притягиваю плачущую Кроху к себе и обнимаю крепко, стараясь защитить от всего мира хотя бы объятиями. Хотя я любыми способами готов. И мы действительно обязательно придумаем что-нибудь. Ярослав не единственный, у кого есть связи. И хоть я не люблю обращаться за помощью к отцу, думаю, в этом вопросе он мне не откажет. — А теперь давай умоемся и будем спать, Оль, нам утром на работу.

Стараюсь её отвлечь, помогаю умыться, а потом рассказываю всякую чушь, поглаживая её по спине, пока она не засыпает. А мне не спится до самого рассвета, я гоняю в голове кучу мыслей, пытаясь поймать правильные, которые помогут нам с Олей в этой истории. Я не брошу ее, конечно, и оставить в одиночку решать проблему тоже не посмею.

Бывший явно взбесился из-за того, что я у Оли появился. Значит, мне и проблему решать.

* * *

Утром просыпаемся от топота босых ножек, и, открыв глаза, оба видим на пороге комнаты удивленного и сонного Матвея.

Оля порывается вскочить, но я останавливаю ее, не давая встать, и только ближе к себе прижимаю. Пора заканчивать этот спектакль, Матвей взрослый мужик, все понимает. Да и ситуация сейчас такая, что нам лучше заявить об отношениях, а не скрывать их.

Мелкий стоит и смотрит на нас, хмурится, сам себя понять пытается, а когда я откидываю уголок одеяла и приглашаю его запрыгнуть к нам и полежать ещё минут десять, он тут же с улыбкой срывается с места и плюхается между нами, обнимая и Олю, и меня.

Одной проблемой меньше.

Я не настроен на эмоции сейчас, в голове только расчеты и планы, но смотрю на Олю и сердце все равно немного тает. Наше первое утро на троих ей явно по духу несмотря на все страхи и переживания, потому что мягкая улыбка все равно на губах расцветает, когда мы с мелким с аппетитом съедаем тёплые сырники.

Обнимаю Олю, целую, шепчу Матвею, чтобы был сегодня с мамой особенно нежным, а сам думаю. Без остановки думаю, голова даже начинает болеть, когда садимся в машину, чтобы поехать в спорткомплекс.