— Это проблема для тебя? — спрашивает папа. Знает, что нет, он воспитывал так, что это не должно быть проблемой.

— Для меня — нет. А вот Оля… Говорит, он ревнивый парень, я его не предам, прости меня, Антон. И как попугай одно и то же повторяет без конца, то ли меня, то ли себя убеждая.

— Любая хорошая мама, сынок, — говорит мама с улыбкой, выставляя передо мной тарелку. Боже, я от запаха сейчас откинусь просто, — всегда отдаст предпочтение своему ребёнку, какой бы выбор перед ней не стоял.

— И что мне делать? Отвалить, так просто взять и забыть все, что было?

Психую. Не готов я, не смогу, влюбился по самые яйца, куда уходить?!

— Можешь отвалить, — пожимает плечами. Вот уж спасибо, мам, — а можешь сделать так, чтобы ревность мальчика на тебя не распространялась. И тогда твоя Олечка не будет выбирать, у нее просто будете вы оба. Если она, конечно, в тебе нуждается так же, как и ты в ней.

— Если бы она сказала, что я ей не нужен, я бы не лез, — не знаю, насколько верю своим словам, но в целом, наверное, это правда.

— Тогда действуй.

— Как? Я ребенка даже в глаза ещё ни разу не видел.

— Ешь, сын, — говорит папа, заканчивая разговор. Это значит только одно: все, что я говорю дальше, проблемой не считается. Ну… возможно, он и прав. Нужно просто познакомиться с мелким. Всего-то…

Через час я уже снова в машине. Еду обратно, но с четкой целью: поговорить с Олей. Нужно делать что-то, а не ходить вокруг да около, пытаясь понять, что будет завтра, и не начнет ли она снова бегать от меня.

Все, что происходит между нами — неправильно. Нужно просто решить, либо мы вместе, либо… Без либо. Мы просто должны быть вместе. Иначе нельзя, мы же созданы друг для друга, ну!

Подъезжаю к дому Крохи и вижу, как она выходит из-за угла. В руках два пакета, на вид не очень тяжёлые и большие, но по сравнению с Олей просто гигантские мешки. Выбегаю из машины и сразу лечу к ней, забираю пакеты, не спрашивая, и она молчит, не возражает, что уже хорошо.

— Ты чего тут? — она останавливается, когда забираю покупки, и я теряюсь вообще… Бля. Она такая красивая. Я первый раз её вижу такой. На работе она всегда на спорте, с жёстким взглядом, собранная. А сейчас в платье. Лёгком таком, летнем, с цветочками, и волосы распущены, без кепки дурацкой. Даже на ногах не кроссовки, а что-то блестящее, и во взгляде вечной борьбы нет, только усталость сильная и грусть какая-то. Откуда она?

— Оль, ты такая красивая, я в тебя сейчас заново ещё сильнее влюбился, — говорю, не думая, а она ещё и краснеет. Бля, ну всё, вызывайте скорую, у меня походу приступ.

— Ты тоже ничего, — говорит с лёгкой улыбкой и касается моей руки кончиками пальцев, непостоянная моя. — Пакеты донесешь? — кивает на дом.

— Конечно, я для этого и приехал, — она не говорит больше, заходит в подъезд, идёт на третий этаж, открывает дверь справа, а я просто всю дорогу пялюсь на неё, как кретин какой-то, взгляд оторвать не могу. Ведьма, ну точно, приворожила меня, или как там это называется, я поэтому такой помешанный стал!

Оля открывает дверь, и… встаёт в проходе, оставляя меня в подъезде.

— Спасибо, что помог, — снова грустно говорит и тянет руки, намекая на то, чтобы я отдал пакеты. Да сейчас, уже бегу.

— Тяжёлые, давай занесу, — я не собираюсь уходить, она реально не понимает? Мне нужно поговорить, и без разговора я не уйду, но и в подъезде разговаривать мне тоже не хочется.

— Я справлюсь, — у неё в глазах грусть, а на губах улыбка, я опять не понимаю, что с ней, но крышу срывает от этой невинности просто жесть как. Иду прямо на нее, не собираясь останавливаться, захожу в квартиру, ставлю пакеты на пол, закрываю дверь и снимаю обувь. Продолжаю идти на Олю. Наступаю, а она спокойно отходит назад, как кошечка мягко ступает, и чуть громче вздыхает, когда я прижимаю её к какому-то комоду, не давая больше никуда отступить.

— Справилась? — спрашиваю, не сумев сдержать улыбку. Не могу я, точно умом тронулся.

— Отнеси пакеты на кухню, пожалуйста, — шепчет зараза, а в глазах пламя какое-то пляшет. Что задумала, не знаю, но вряд ли сбежит из своей же квартиры, поэтому отхожу от нее, беру пакеты, и иду по небольшому коридору, в конце которого и располагается кухня.

В крови странное предвкушение чего-то, иду, затаив дыхание, и дохну, когда возвращаюсь обратно. Оля все в той же прихожей, только обуви на ней нет, и… и сарафана, чтоб его, тоже.

Я сдохну сейчас и сгорю заживо, труп потом не найдет никто, но это чистой воды безумие.

Я подлетаю за секунду, если не быстрее, хватаю на руки Кроху и усаживаю на какой-то комод, полку, я не собираюсь понимать сейчас.

Я голодный. У меня зубы сводит от желания, ширинка лопается нахер от давления и от взгляда этого Оли невинного.

Не понимаю вообще, куда целую, просто летаю губами по коже, пока она с меня трясущимися ледяными пальчиками футболку стягивает и что-то шепчет тихое, я даже разобрать не могу, что.

Горячая, красивая, бля, невероятная просто. Я то ли думаю об этом, то ли вслух говорю, не понимаю вообще ни черта, действую на инстинктах, голова не работает, спасает только мышечная память.

Меня от нее отключает просто, я как будто на электрическом стуле сижу, ток в каждую клеточку проникает. Крышу срывает ураганом, я что-то делаю, но не понимаю что, сжимаю, трогаю, целую, кусаю, снимаю что-то, с неё, с себя, голова кругом.

— Антош, Антош, — шепчет Оля, вдруг вырывая меня из этого омута. Хватает лицо в ладошки, а в глазах слёзы. Что такое… Я что-то не так сделал? Торможу. Тяжело, но торможу, заставляю себя остановиться и очухаться.

— Крох, почему ты плачешь? — спрашиваю сквозь зубы, только сейчас заметив, что мы оба уже голые, и я даже защиту надел в полубреду.

— Мне так с тобой хорошо, мальчик мой, — отвечает, внезапно начиная рыдать, а у меня у самого ком к горлу. Господи, маленькая, сколько же у тебя проблем…

— Я тут, Оль, — прижимаюсь лбами, целую переносицу, кончик носа, оставляю осторожный поцелуй на губах. — С тобой, всегда с тобой, ты только не отталкивай меня, пожалуйста, и я вообще всегда рядом буду, я обещаю тебе!

Она кивает, всхлипывая, и целует меня глубоко, заканчивая разговор.

Ей хорошо со мной… На этих словах можно счастливую жизнь прожить, и я целую Олю с полным пониманием, что даже если ещё миллион проблем между нами будет, я все равно сделаю так, что она с гордостью сможет назвать себя моей.

И мы отпускаем мысли к чёрту вообще. Оля запрокидывает голову и громко выдыхает, когда я вхожу в нее, цепляется за плечи, кайфует, мурчит, как кошка, царапается, все планки снова срывая.

Я не могу себя контролировать рядом с ней, у меня внутри горит все от одного понимания, что она мне принадлежит сейчас целиком и полностью.

Оля стонет, когда ускоряюсь, цепляется руками, ногами, целует отчаянно, дрожит, кусается и всхлипывает, убивая меня снова и снова.

Она горячая и вкусная, остановиться не могу, кусаю соски, от стонов вообще дохну, сжимаю руками бедра, талию, двигаюсь быстрее, быстрее, ещё быстрее! Что-то падает на пол, стучит, гремит, но нам плевать, мы на грани, мы сошли с ума друг от друга давно, мы охваченные такой страстью, что ноги держат с трудом.

Ещё быстрее, рычу, целую в шею, опираюсь рукой на стену сзади, и когда чувствую, что Оля сжимается, хватаю её за шею и смотрю прямо в глаза, замечая в них такое же безумие, которое ураганом бушует внутри меня.

Толкаюсь ещё несколько раз, не разрывая зрительного контакта, и кончаю с ней одновременно, сожрав губами громкий вскрик.

Прижимаю Олю, крепко обняв, пока она все ещё дрожит и тяжело дышит, и чувствую, как отчаянно она цепляется за мои плечи, не позволяя отстраниться. И вот сейчас я реально счастлив. И, кажется, взрослая жизнь не такая уж и дерьмовая…

Я дура. Дура, которая думает только о себе. Дура, которая не контролирует свое тело. Дура, которая издевается над прекрасным, нет, над самом замечательным парнем в мире.