Потому что Кроха с ребенком выглядит прекрасно. Это как-то… тепло, что ли. Она его за руку ведёт, а у меня сердце с ритма соскакивает, как это все круто смотрится. В такие моменты я думаю, что уже готов к детям, хочется прям такого же мелкого, чтобы за руку с ним ходить и рассказывать всё, что знаю. Но в двадцать два рановато, кажется. А даже если и нет, Оля вряд ли сейчас согласится мне ещё одного сына родить…
Пока мысли странные в голове гоняю, парочка похожих друг на друга уже пробегает мимо меня, и я захожу в спорткомплекс, заставая их в холле. Они стоят с Савой, он сидит на корточках перед мелким, говорит с ним о чем-то, а я смотрю на Олю, пытаясь собраться и не выглядеть совсем дураком. Она качает головой, явно адресовывая это движение мне, и я понимаю, что она просит не лезть сейчас. А я и не полез бы. Тут нагло уже не получится, продумать надо, чем пацана зацепить. Что я ему скажу? Привет, Матвей, я люблю твою маму? Если он и правда такой ревнивый, как говорит Оля, то это точно не лучший вариант. Нужно думать, и никуда не спешить.
Савыч уводит ребенка за руку, Оля идёт к своему кабинету, и я иду следом за ней сразу же. Эмоции внутри снова ураганом, чувствую, как сердце быстро-быстро стучит, а на губах улыбка идиотская какая-то. Мне пора ехать в психушку после общения с семейством, точно.
Оля заходит и дверь оставляет открытой, меня ждёт, уже хорошо. Захожу следом, теперь уже дверь прикрывая, и вижу, как Оля волнуется. У нее на лице написано, как она переживает от всего происходящего.
Подхожу к ней близко, притягиваю и обнимаю крепко, пытаясь успокоить. Она дрожит так, как будто сидит на электрическом стуле, впечатлительная моя. Обнимаю, целую в лоб и макушку, поглаживаю по спине, чтобы успокоить, и у меня, кажется, получается.
— Это Матвей? — спрашиваю, чуть отстраняясь и заглядывая в глаза. Она кивает, краснеет, почему-то, и уже сама вырывается из объятий и, словно что-то вспомнив, тянется к своей сумке. — Славный малый. На тебя похож.
— Он услышал вчера мой разговор с мамой о работе, — говорит Оля, доставая что-то, — и сразу сказал, что хочет играть в хоккей. А я так волнуюсь! Артем сказал, что мне лучше не присутствовать, потому что ребенок будет переживать, а я не могу. Он же падать будет, а вдруг травма? Это же с ума сойти как страшно, я просто…
— Оль, — улыбаюсь и подхожу к ней со спины, обнимая за плечи, — ты очень классная мама. А Сава отличный тренер, все с мелким будет хорошо. Веришь?
Кивает, а сама нифига не верит, вижу же. Все ещё переживает сильно, и не успокоится, пока Сава ей мелкого живого и невредимого на место не вернёт.
— Ну, хочешь, я пойду туда и присмотрю за ним? — она поворачивается и округляет глаза в ужасе, словно я предложил его катком переехать. — Крох, он без понятия, кто я такой, приду как игрок команды, посмотрю за ним, мне до тренировки ещё час, как раз наш лёд после них.
— Ты правда… правда можешь? — спрашивает с надеждой, поняв, что мелкий ещё действительно не в курсе, кто я есть, и пока ещё не начал меня ненавидеть.
Киваю. А чё нет? Мне не сложно, ей приятно. Тем более я мелких люблю, когда они не вредные, а он кажется милым пацаном. Да и… в любом случае надо с ним общий язык искать. Рано или поздно придется признаваться в том, что я тоже претендую на его маму.
— Не бойся, Оль, я прослежу, — целую её в нос и только собираюсь уйти, как она хватает меня за руку и вкладывает в неё какой-то теплый контейнер. — Оль?
— А это… — она краснеет и опускает взгляд, ну точно девчонка мелкая. — Я готовила утром сырники Матвею, подумала, что ты бы тоже хотел. Ты любишь сырники?
Бля-я-я. Ну всё. Это край. У меня сейчас одно желание: затащить её в ЗАГС, родить с ней ещё пятерых детей и собрать из всех шестерых хоккейную команду.
Потому что сырники! Это, мать вашу, больше, чем любовь.
Я всё. Сердце отдал, может делать с ним, что хочет. За домашние сырники-то…
— Обожаю Оль, — подлетаю и смачно целую её в губы с улыбкой, и вижу, как сама Кроха расслабляется, — и сырники, и тебя.
Целую ещё пару секунд и бегу на лёд. Обещал же Оле, что прослежу. По пути съедаю один сырник, чуть не дохну от того, как это вкусно, и захожу на тренировку ровно тогда, когда Сава ведёт малого Оли ко льду. Другие мелкие разминаются, катаясь по кругу, уже стоят на коньках, хотя не все ещё очень уверенно. Смешные такие, как гномики.
Опираюсь на бортик и наблюдаю за ними, стараются все, кто-то падает, но встаёт, дальше едет.
А Сава Матвея учит на льду стоять, но у того получается плохо, но это норма для первого раза, все мы падали. Ноги в разные стороны разъезжаются, и через пару минут мелкий начинает нервничать. Характерный, правда.
— Коваль, ты с коньками? — неожиданно спрашивает Сава у меня, я даже дёргаюсь.
— Конечно, — сумка с формой на плече.
— Помочь хочешь?
Он спрашивает это с такой хитрой улыбкой, что догадаться, что все это он говорит специально, очень просто.
Сава реально хороший тренер, его не зря хвалят, он со всем справляется, и успевает и новичков на лёд ставить, и проводить тренировку остальным мелким. Но он знает, чей это ребенок, видимо, сам догоняет, что к чему в этой ситуации, и зовёт меня на лёд.
Я не отказываюсь, конечно. Натягиваю коньки за минуту и выхожу на лёд, здороваясь с мелочью. Сава представляет меня официально, называя Антоном Юрьевичем и упоминая, что я игрок команды, на которую они все равняются.
Почти гордость берет.
— На тебе новенький Матвей, я с остальными, идёт? Матвей, тебе поможет Антон Юрьевич, — Сава зовёт меня, и я, бляха, так нервничаю, как никогда в жизни не нервничал!
Мелкий Оли стоит уже не падая, ехать, конечно, ещё не решается. Я присаживаюсь перед ним, чтобы познакомиться, потому что ему не должно быть некомфортно со мной учиться, и вижу, как реально сильно он похож на Кроху. Копия, только чуть меньше. Пацан разобьёт кучу женских сердец.
— Антон, — протягиваю ему руку.
— Матвей! — отвечает мелкий, пожимая мои пальцы по-мужски в заметно большой для него перчатке.
— Хоккеистом стать хочешь? — Матвей кивает, добавляя уверенное «хочу», и я опять почему-то улыбаюсь. Как будто не Крохи сын, а мой. С ума сойти. — Тогда давай кататься.
И мы стараемся. Сава на нас со смешками поглядывает, а мы реально стараемся! Я же взялся за дело, не могу бросить на полпути, да и малой рвется к идеальному результату не меньше. Сначала я сзади еду, поддерживая подмышки, а потом беру его за руки, подтягивая на себя. И он стоит! Едет, точнее, но не падает! Конечно, ещё за руки, но пацан полчаса на льду, это офигеть достижение какое. Я неделю носом лёд целовал, пока спину не выровнял, а то горбился всё, оттого и падал. А Матвей очень старается, и к концу тренировки мы доходим до того, что я держу его за одну руку, и ехать у него все равно получается. Красавчик!
— Алтем Ста-ли-сла-ла-вич, — кричит Матвей смешно по слогам, — у меня получается!
Его радость передается и мне, мелькает мысль, что, может, у нас быстро с ним получится подружиться, и зря Кроха нагоняла жути? Ну классный пацан же! Целеустремлённый!
Сава заканчивает тренировку, улыбается мне опять хитро, чувствую, будет допытываться, что к чему и почему, и пока наши уже медленно начинают подтягиваться на лёд, помогаю мелкому снять наколенники и коньки. Стараюсь как могу!
И когда сижу перед ним на корточках и развязываю шнурки, в раздевалку для мелких заходит Оля. Пока она в дверях стоит и с Савой болтает, Матвей её не замечает, а когда делает только один шаг внутрь, сразу зовёт.
— Мамочка, мамочка! У меня получается!
Оля улыбается, смотрит на меня, приподняв бровь, явно желая спросить, что я вообще тут делаю, но молчит и подходит к Матвею, целуя его в макушку.
— Ты потому что у меня молодец. Понравилось тебе? Ещё придёшь? — спрашивает, взглядом меня игнорируя. Стягиваю с Матвея второй конек и убираю их под лавку, пока он кричит Оле «конечно» и уже обещает никогда хоккей не бросать.
