Наркотики следовало принимать всего раз в неделю. Предполагалось, что так они будут вселять бодрость и не принесут вреда.

Эти наркотики предназначались для умеренного употребления, а побочные эффекты были расписаны в инструкциях, которые следовало внимательно изучить, и строго их придерживаться.

Дайсукэ Карино не придал этому значения. Что может пойти не так? Он принимал слишком много таблеток. Принимал в неположенное время. Незачем сетовать на руководителей. Он сам виноват. Его рассудок помутнел. Несколько важных чиновников из управления префектуры объявили его законченным идиотом. Даже избаловавшей его матери волей-неволей пришлось согласиться.

— Мы хотим тебя еще, Дайсукэ-кун, — сказала та, которая повыше и посильнее; он никак не запомнит их имен.

Что может пойти не так?

Они приблизились к нему, будто волки, сверкая зубами, высунув языки. Дайсукэ отлично известно о волках, что в ночи завывают близ холмов. О волках всем известно.

Эти две как будто из сказки про вампиров, острозубые и соблазнительные, и Дайсукэ не может не покориться их вкрадчивым прикосновениям, их порочному шепоту.

Вот они раздели его по пояс. В роще прохладно, но он потерпит. Это умение ему еще пригодится. Пригодится, чтобы удовлетворять женщин. Теперь женщины имеют власть в государстве. Поговаривают даже, что Четырнадцатый будет женщиной! Только представьте!

Только представьте себе! Он позволит им творить все, чего они захотят, а когда придет его очередь, он их не разочарует.

Вот он совсем голый в этой холодной роще, а они ласкают его, приводят в нужное состояние. В нужное для них состояние.

— Неплохо, неплохо, — говорит та, что пониже.

— Да, неплохо, — говорит высокая и берет у него в рот.

Дайсукэ все это время улыбается. Скоро он достигнет какого-никакого успеха. Таблетки размягчили его разум, за совсем короткий срок чудовищно понизились его оценки. Стало быть, хорошо, что он может хотя бы это сделать правильно. Стоит во весь рост, полон сил, в этом уединенном лесу. Ему все равно, если целая толпа придет и застанет его за этим делом. Он способный. Он может. Но,

что-то отвлекает его внимание,

Он вдруг вынужден остановиться, обуздать себя, приятные ощущения резко обрываются, все резко опадает, а он вот-вот собирался брызнуть. Проклятый телефон! Упал на покрытую листьями и перегноем землю и звонит, жужжит, требует внимания.

но это просто невозможно. Он видит телефон у своих ног. На экране высветилось лицо его матери. Мать звонит ему, звонит, чтобы он шел домой обедать, чтобы выбирался из этой рощи, подальше от вампиров, и шел домой. Молодому парню нужно есть мясо и овощи, чтобы становиться сильнее, выносливее. Крепче. Наверное, об этом и думает его мать, хлопоча у плиты над мисо-супом и жареной рыбой (по ее суждению, это лучше, чем всякие подозрительные таблетки с витаминами: великое дело — кухня). Но он сник, обмер, а девчонки разочарованно фыркнули — Тинк сплюнула скопившуюся во рту слюну, которая повисла на высокой траве, влажная и тягучая, — вскочили на велосипеды, устроили в седлах свою так и не полюбленную, не удостоенную внимания влажность и направились обратно к розовым стенам и мальчикам с девичьими лицами. Видать, им придется позаботиться о своих желаниях самим, им это в привычку.

Так это произошло. Прошлым вечером. Воскресным вечером на лесистой окраине чахнущей деревни.

Но вот они здесь, и их зуд совсем не утолен. Они приближаются к школе и одергивают юбки (слегка), зная, что на них будут ругаться, если их бедра окажутся чересчур открыты. У девочек нет настроения пререкаться с учителями и обслуживающим персоналом. С учителями и обслуживающим персоналом, которые вечно пялятся на бедра.

— Заманим, — говорит Тинк.

— Заманим, — говорит Танк.

Они заодно.

Подойдя к дверям школы, они надевают головные гарнитуры. Всем ученикам полагается их носить почти постоянно. Эти гарнитуры (наушники с тонкими, слегка торчащими антеннами на дужке) выполняют образовательные цели, информируют учеников о предстоящих событиях и мероприятиях; они подключены к центральным правительственным агентствам, предупреждающим о землетрясениях и возможных цунами. Эта новейшая аппаратура (изготовленная, кстати, в нашей стране) необходима для выживания в этом захолустном селении, в любом селении, захолустном или нет, везде. Но гарнитуры часто работают с помехами и выходят из строя, как и все остальное — на полуразрушенных электростанциях, на полузаброшенных заводах утечка за утечкой, — а они, ученики и учителя, пытаются заниматься повседневными делами.

Тинк думает о Томбо и о том, что она хотела бы, чтобы он с ней сделал. Сегодня будет долгий день, этот злосчастный понедельник, и долгий год, и долгая жизнь, пока Тинк не начнет получать то, чего ей хочется. А ей не хочется ни математики, ни истории с обществознанием, ни всей херни, связанной с этими тоскливыми предметами.

Тинк бесится и ярится. Внутри у нее море, горячее, бурливое море, которое то приливает, то отливает, зыбится и мечется, редко бывает спокойным, а она скоро окажется в захламленной классной комнате, и игла циркуля будет царапать и обдирать ей костяшки пальцев, пока учебный планшет не оросят капли ее горячей крови.

Голос катастрофы-1

Гора не умеет говорить, но обладай она даром речи, что бы она сказала? Может, сказала бы:

«Я стою здесь давным-давно, а вы не можете сдвинуть меня, нет, не можете сдвинуть меня».

Будь у горы язык, она бы, наверное, принялась дразниться.

«Стоит мне пожелать, и я принесу разрушения: глубоко в моем чреве огонь, клокочущая злоба, которую я могу возгнать и исторгнуть наружу. Это я говорю, ибо я гора, я предсказываю катастрофу. Я и мои друзья, мои друзья-горы, мы — хребет этой земли, и мы в сговоре. Когда под нами движутся плиты, они подвигают и нас, и мы не можем устоять на месте. После одуряющей дремоты, после многолетней спячки, когда мы думали только об успокоительном дуновении нежных ветерков, мы оживаем вновь и выпускаем шлейф пепла, и небеса темнеют над вашими головами. Ведь вы всего лишь люди и не значите ничего, вы лишены настоящего долголетия, ваше время почти истекло, ваша эпоха скоро сгинет в бездне забвения, а мы еще будем здесь, мои друзья и я, хребет этой земли, ее костяк, мы стоим твердо, многочисленные и великолепные.

Поглядите на демонов, что беснуются вокруг нас: ошалелый разбежавшийся скот, лесные пожары, газовые вспышки и обнаглевшие волки, исходящие кровожадной слюной, и все это слилось воедино, внушая бесконечный ужас.

Одинокие странники, вы отчаянно карабкаетесь по нашим склонам и молитесь своим бессчетным синтоистским богам в надежде, что ваш народ не постигнет новое бедствие. Но ваша надежда останется втуне, ибо я провозвещаю катастрофу, а я лишь одна из легиона, и мы устоим, ибо мы умеем одно — властвовать».

Иногда так глубоко погружаешься в средоточие собственной черноты, что начинаешь истерически смеяться, раскатисто хохотать над откровенной несправедливостью мироздания. Почему одни богаты, всегда получают все, чего захотят, у них большие здоровые семьи, обеспеченные и довольные, а другие, хорошие простые люди, теряют даже то малое, что сумели нажить, самое насущное? Почему так выходит? Иногда смеешься, как чокнутый, понимая, что никакой надежды нет, что на какой путь ни сверни, он будет труден и ты окажешься на краю черной пропасти. Такова моя комедия. Надеюсь, вам весело.