По-прежнему перспектива оказаться в комфортных ему условиях меня мало привлекает, но раз по-другому никак невозможно разговорить его, я готова прогнуться под него. Всего раз.

Если что-то вдруг пойдёт не по плану, если запахнет жареным — я навсегда вычеркну его из своей жизни. Оторву кусок от сердца и выброшу в мусорный бак, где ему будет самое место.

— Нет ведь смысла расспрашивать тебя, куда мы поедем? — спрашиваю.

Я белее, чем готова. Так как не было никаких чётких указаний оделась я тепло и комфортно. На тот случай, если и в этот раз мне придётся бороться за выживание. Видя на лице Кирилла одобрение, когда он проходится по моему внешнему виду, я понимаю, что именно это меня и ждёт.

— Нет, я не могу тебе объяснить что это за место. Его надо видеть собственными глазами,  — сумрачно отвечает, чем нагоняет ещё большие опасения.

У дома нас ждёт тот самый "белый конь". Ещё вчера машина была чёрной, как его душа, а сегодня она вдруг стала белой, как первый снег. Я даже столбенею на долю секунды, когда останавливаюсь у неё.

— Что ты так смотришь? — просто невозможно видеть чуждое смущение на лице Кирилла и не смутиться самой. — Я же предупреждал тебя.

Жалею, что не пошла сегодня в универ и своими глазами не увидела, какое представление для студентов и преподавателей он там устроил.

Залившись румянцем, я устраиваюсь в машине. Хоть мы и молчим всю дорогу, но обстановка как-то заметно разрядилась.

Молчание сейчас вообще не напрягает. Возможно, хорошая погода не даёт мне думать о плохом. Да и сменяющиеся пейзажи за окном успокаивают и расслабляют.

Через минут пятнадцать я уже начинаю задумываться над тем, что так и ехала бы с ним без остановки. Наслаждалась бы хорошим музыкальным вкусом Кирилла, изредка переглядывалась бы с ним, и понятия не имела бы что нас ждёт дальше, за поворотом.

Наконец, с шоссе мы съезжаем на грунтовую дорогу. Солнышко скрывается от нас за стенами из густых деревьев, поскольку мы устремляемся через тенистый лес. Направляемся вверх по пологому склону, объезжаем глубокие овраги этого богом забытого места.

С замиранием сердца я жду того момента, когда же Кирилл начнёт свою пламенную речь, но, похоже, он и не думает объясняться со мной. Он впал в эйфорию и с упоением разглядывает заброшенную местность.

Как бы я ни старалась сохранять спокойствие, но когда вокруг не вижу ни конца ни края этому лесу, я перестаю контролировать свои эмоции и впадаю в панику, так как опасения мои с каждой минутой только подтверждаются.

Постепенно лес редеет. Проглядываются первые лучи солнца с того момента, как мы сюда въехали, а потом и вовсе открывается вид на безупречные поля, обласканные солнцем, когда лес заканчивается. Впереди нас широкая поляна, где среди сорняков и засохших полевых цветов стоит полуразрушенная изба. Ни каких опознавательных знаков, ни ограждений. Только старинный колодец рядышком и что-то похожее на ветхий сарай.

— Ты просто не представляешь сколько вопросов пришло в мою голову, пока мы сюда ехали, — тихо бормочу, шевеля губами. Завороженно осматриваю местность, а на ум так ничего и не приходит. — Ты теперь обязан на каждый из них ответить.

— Мне уже становится страшно, — загадочно лыбится.

Мы выходим из машины, по протоптанной тропинке идём к избе. Если честно, я жутко волнуюсь, а вот Кирилл, напротив. Он словно попал в  полюбившееся место, где ему знакомо всё: каждая травинка, камушек и жучёк.

Сложив руки на груди, он с какой-то непонятной радостью разглядывает окрестности. Лицо счастливое и беззаботное, в глазах живой блеск и трепет. Невольно восхищаюсь им, по телу проходится импульс приятного возбуждения.

Таким ты мне и нравишься, — про себя говорю, засмотревшись на него.

Но всё проходит, стоит гостеприимно впустить в голову мысль о том, что на меня он так никогда не смотрел и никогда не посмотрит уже.

— В войну здесь жил один лесничий со своей семьёй, — говорит он, я внимательно слушаю его, в то время как он не сводит блаженного взгляда с избушки. — Два года назад я нашёл его правнучку и выкупил у неё этот участок.

— Зачем? — недоумеваю я.

— Зачем? — вытянув физиономию, всплёскивает руками, будто и так всё очевидно. Он становится у меня за спиной и накрывает ладонями мои глаза. Бабочки в животе оживают, а ведь я наивно предполагала, что он их спалил дотла. Его губы в считанных миллиметрах от моего виска, дыхание струится, лаская кожу. — Ты только прислушайся, вдохни поглубже и послушай это. Что ты чувствуешь?

Глубоко вздыхаю, прислушиваюсь к шуму тёплого ветра, но всё, что могу чувствовать — его. Его аромат, его сердце... Он — мой ориентир... Как бы мне ни хотелось этого признавать... Если я когда-нибудь его потеряю, то собьюсь с пути.

Что же он со мной сделал...

— Это гармония... Спокойствие наделено таким звуком, а воздух? Ты когда-нибудь ощущала как пахнет безмятежность? — он за плечи разворачивает меня к себе лицом. — Знаю, ты не видишь моего будущего, но я вижу его. И вижу именно здесь. Не всю же жизнь я буду мотаться по свету, пускаться во все тяжкие... Когда-нибудь я найду свой смысл жизни и укроюсь с ней от всех в этом идеальном местечке.

— Когда? — чересчур требовательно спрашиваю, а затем прочищаю горло. — В следующей жизни?

Он прыскает со смеху и легонько щёлкает меня по носу.

— Как только пойму, что мне это необходимо.

Своим неоднозначным ответом он взрывает мне мозг. Обездвиживает, крадёт мой кислород, берёт в плен своих глаз, сверкающих на солнце игривым огоньком. Как бы мне хотелось в этих глазах видеть только своё отражение. Быть его ориентиром, путеводной звездой.

— Это, конечно, всё здорово и на тебя совсем непохоже, но при чём здесь я? Зачем ты мне это показал?

Кирилл наклоняется, чтобы сорвать травинку. Он зажимает её между зубов, задумчиво смотрит в небо, на стаю пролетающих птиц.

— Помнишь, мы дали обещание никогда друг другу не лгать?

— Да, но ты же сам потом сказал, что каждый из нас однажды может солгать.

— Я уже воспользовался этим разом. Когда ты спросила: что я чувствую к тебе? Я солгал, сказав, что ничего. На самом деле я что-то чувствую, но... это такое неподдающееся разуму ощущение, — слова пропитаны нежностью и горьким сожалением. Кирилл пальцами зажимает мой подбородок, чтобы я посмотрела на него. А я не хочу поддаваться безумию. Стоит раз сейчас раз броситься в его глаза, как я тут же сойду с ума. Ловлю его потемневший взгляд на своих губах и ноги вмиг подкашиваются. Жаром обдаёт всё тело. — Ты не выходишь у меня из головы с того самого момента, как вошла в мою комнату. Меня жёстко так переклинило. Возможно, это просто сильнейшее влечение, какого у меня ещё никогда не было, но чтобы узнать наверняка тебе необходимо дать мне шанс.

— Шанс на что? — хриплю.

— Загладить свою вину перед тобой.

Убираю его руку от себя, так же способную ввести прикосновением в гипнотический транс, как способны его глаза и голос.

Хватаюсь за голову, потому что в ней сейчас тоже что-то переклинило.

Должно быть, я услышала самые приятные слова, которые когда-либо говорил мне Кирилл, но меня мучает двоякое ощущение. И сладко, и горько в то же время.

— Извини, я что-то не соображаю. Ты можешь мне сказать прямо... что ты хочешь?

— Мы можем попробовать выстроить отношения, но пообещать что-либо из разряда "вечного" я тебе пока не могу. Ты просила сказать прямо, я говорю как чувствую.

Всё это время я не замечала самого главного. Кирилл взволнован не меньше моего. Ему тоже нелегко говорить то, чего никогда прежде он не произносил вслух.

Сознание путается. Я столько настраивала себя на то, что между нами никогда больше не будет ничего. Не будет поцелуев под дождём. Он больше никогда не сыграет мне на гитаре. Никогда мы не пройдёмся за руку по торговому центру. Я никогда не посижу у него на коленях и не засну под звучный ритм его сердца.

— Ты хочешь найти свой смысл жизни во мне? — глаза стали на мокром месте.