Я не поднимаю глаз на Генри.

— Твое дерьмо должно быть убрано из моей квартиры к моему возвращению. Ты меня слышишь? Уходи!

Генри начинает плакать.

— Что насчет Вуки?

Сейчас? Сейчас он, наконец, проявляет какие-то эмоции. Я даже не могу смотреть на него. Я просто качаю головой.

— Он не твоя забота.

— Пожалуйста, позволь мне остаться с тобой, — Генри садится на корточки передо мной. Он протягивает руку к моему колену, но, когда я вздрагиваю, он отдергивает ее.

— Зачем? — Я поднимаю голову и плюю в него. Затем встаю, пошатываясь на ногах. — Что ты можешь для меня сделать? Или для Вуки? Если бы ты не взял мой телефон и не спланировал это гребаное предложение, Вуки не пострадал бы. Уходи, Генри, сейчас же!

— Если бы ты не трахнула Снэка, нас бы здесь тоже не было! — Он прав.

Я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза руками. Сквозь рыдания я говорю:

— Не думай, что я об этом не думала. — Когда я наконец поднимаю глаза, Генри уже нет.

Прошло больше часа, когда ветеринар вышел поговорить со мной. Я каждые десять минут ругаюсь с медсестрами за стойкой. Они были так терпеливы со мной.

Доктор проводит меня в небольшую комнату.

— Мисс Купер, я доктор Джерард. Вуки стабилен.

Я, наконец, выдыхаю всю тревогу, которую держала в себе с тех пор, как Вуки был ранен. Долгий всхлипывающий вздох вырывается из моего рта.

— Слава Богу, — продолжает доктор Джерард, — состояние критическое, но стабильное. У него сломано несколько ребер, пробито легкое и сломаны две лапы, которые придется восстанавливать хирургическим путем. Нам нужно обсудить, что делать дальше.

Нет никаких вопросов о том, что должно быть сделано, и я просто говорю врачу:

— Делайте все. Что угодно. Делайте все, что нужно, чтобы ему стало лучше.

Доктор Джерард поднимает брови и наклоняет голову.

— Он тяжело ранен. Следующие двадцать четыре часа имеют решающее значение. Это будет долгое восстановление. И может быть довольно дорого.

— Мне все равно.

Когда я спрашиваю, могу ли я его увидеть, мне говорят, что Вуки ввели в кому. Я смогу увидеть его, когда он проснется, но прямо сейчас они поддерживают его в удобном положении и следят за его дыханием из-за легкого. Ветеринары и все медсестры умоляют меня вернуться домой, но я этого не делаю. Клиника открыта двадцать четыре часа. Даже если я не смогу увидеть Вуки, я хочу быть здесь, когда он проснется, поэтому я сплю, сидя на жестких стульях в приемной.

***

Я просыпаюсь оттого, что солнце льется сквозь окна в приемной. Чертовски яркое солнце! Это выводит меня из себя. Все сводит меня с ума. Погода, отказывающаяся спонтанно отражать мое настроение, просто все наваливается на меня. Боже, я не могу дышать. Несмотря на то, что Вуки очнулся, печаль в моем сердце и чертово неотъемлемое счастье прекрасного дня душат меня. Снаружи должен быть гребаный ураган. Это было бы единственным подходящим метеорологическим ответом на то, что я чувствую прямо сейчас.

Черт возьми, Генри! К черту его дурацкое предложение и его дурацкое, блядь, слишком запоздалое, недоделанное признание в любви.

Черт, Снэк! Почему он убежал? Если бы он просто остался и послушал, с Вуки все было бы в порядке!

Несмотря на то, что я злюсь на все и всех, в особенности я злюсь на себя. Все мои планы и мечты полетели к чертям. Я изменила Генри. Я солгала себе. И Вуки! Я так долго сосредотачивала столько энергии на Снэке и своей глупой безответной любви к нему, что не замечала, что все это время жила с мужчиной своей мечты.

Вуки.

Мой маленький гвоздик.

Мне чертовски повезло — я влюблена в мужчину, которого, уверена, у меня никогда не будет, и в маленькое существо, которое я могу потерять.

Я оглядываю зал ожидания. Я здесь единственная. Проверяя время на своем телефоне, вижу, что уже без четверти семь. Я бы никогда не встала так поздно, если бы была дома. С Вуки. Я бы встала час назад для нашей утренней прогулки. Если с Вуки все будет в порядке. Внезапный непроизвольный всхлип вырывается из моих легких.

Я снова смотрю на телефон. Два сообщения. Одно от Генри.

Я забрал самое необходимое. Позже заберу остальное. Как Вуки? Я знаю, мы никогда не ладили, но я бы никогда не хотел, чтобы ему было больно. Пожалуйста, дай мне знать как он. И когда я смогу забрать свои вещи.

А на вопрос Снэка я так и не смогла ответить.

Еще не слишком рано? Иду за тобой, прямо сейчас!

Я начинаю рыдать еще сильнее, пытаясь решить, на какое сообщение ответить в первую очередь.

Я решаю отправить сообщение, но тут подходит ветеринар и мягко кладет руку мне на плечо.

— Мисс Купер, доктор Джерард оставил инструкции после операции прошлой ночью, чтобы привести Вас к Вуки, как только он очнется.

Я удивлена и рада, что доктор остался и прооперировал. Я вскакиваю со своего места.

— Он проснулся?

— Да, — говорит медсестра. — Он проснулся, но все еще довольно слаб. Он загипсован, и он интубирован. Когда он увидит Вас, он, вероятно, попытается пошевелиться. Не поощряйте его.

Я киваю, и она провожает меня в заднюю часть здания. Я замечаю Вуки в ту же минуту, как переступаю порог зоны восстановления, но боюсь подойти к нему. Даже с такого расстояния я вижу трубку, приклеенную скотчем к его рту, и большой лимонно-зеленый гипс на задней ноге.

— Все в порядке, можете подойти поближе. — Медсестра кладет руку мне на плечо.

— Мне страшно.

— Все будет хорошо. Вуки — сильный мальчик.

С каждым шагом мое сердце разбивается. Гипс наложен не только на его заднюю лапу, но и на переднюю, которая была сильно согнута. На обеих его загипсованных лапах, а также на другой передней лапке, где у него капельница, есть огромные участки шерсти, сбритые около его ребер, из которых выходит трубка. Медсестра объясняет назначение всех трубок, и пока она это делает, Вуки открывает глаза. Испуганный взгляд исчез, и он признает меня пьяным взглядом и почти неслышным хныканьем.

Она была прав. Вуки пытается пошевелиться. Он поднимает голову, но я говорю ему полным слез шепотом:

— Привет, Вук. Привет, мой храбрый мальчик. Не двигайся. Я здесь… Я… — Я не могу остановить рыдания. Я поворачиваюсь к медсестре. — Можно я поцелую его в макушку?

— Да, осторожно.

Я целую его прямо между глаз, и он закрывает их и со вздохом опускает голову. Он такой неподвижный.

Слишком тихий. Я в панике бросаю взгляд на медсестру.

Она смотрит на монитор.

— С ним все в порядке. Он просто спит.

Я смотрю вниз на своего драгоценного мехового мальчика и прижимаю руку к груди. Надеюсь, что принимаю правильное решение. Прямо сейчас я не знаю. Он так плохо выглядит. Неужели я эгоистична, заставляя его остаться со мной? Но опять же, его прохождение операции должно что-то значить.

— Мисс Купер, — медсестра прерывает мою внутреннюю борьбу. — Вуки сегодня нужно отдохнуть — весь день. Да и Вам тоже. — Я начинаю спорить, но она продолжает и указывает на мою окровавленную рубашку. — Вам нужен душ и свежая одежда. Они не пустят Вас к нему снова, пока он не придет в себя и не будет дышать самостоятельно. — После еще нескольких отказов уйти я подчиняюсь, но только после того, как меня заверяют, что я смогу быть с Вуки, как только все будет в порядке, и что у всех, кто работает на следующий день, есть мой мобильный.

***

Я хмуро смотрю на стол, все еще накрытый для предложения Генри, и направляюсь в ванную. Я быстро сворачиваюсь калачиком в ванне с бутылкой Absolut Citron, которую достала из морозилки. Смотрю на телефон, мечтая о звонке, сообщающем, что Вуки чудесным образом выздоровел. Не повезло. Только два сообщения от Генри и Снэка, на которые я не заинтересована отвечать прямо сейчас. Я пью, пока не засну, что не требует много времени.

Когда я просыпаюсь, первое, что делаю — хватаюсь за телефон; боюсь, что я проспала звонок. По-прежнему ничего. Я проспала в ванне четыре часа. Чувствуя себя не совсем в своем теле и, возможно, немного с похмелья, я делаю еще один глоток прямо из бутылки, вылезаю из ванны и включаю воду. Я автоматически раздеваюсь и неохотно иду в душ. Я боюсь отходить от телефона даже на несколько минут. Быстро принимаю душ, заботясь только о самом необходимом. Не затягиваю с бритьем и прихорашиванием. Промыть, прополоскать, убрать. Как будто это заставит телефон зазвонить. Когда я выхожу, я снова разочарована. Ничего. На всякий случай включаю звонок на максимум и надеваю штаны для йоги, толстовку Middlebury и толстые носки. Я бездумно провожу расческой по волосам и оставляю их мокрыми.