Асиф хотел одеться и долго искал по квартире любимый лососёвый свитер, пока не обнаружил, что так и не снял его за всё это время. Пот бежал по его лицу, но он не обращал внимания. Скорее-скорее, а то вдруг судьба сменит настроение и Лейла придёт домой прямо сейчас. На всякий случай он отправил ей сообщение – вернётся, прочтёт – «Сегодня не жди, работа» и браво захлопнул за собой обе двери.

Сапожник без сапог – это про неё. Скольких женщин она когда-то сделала красивыми, молодыми, худыми? Сама же никогда на процедуры не ходила и вот уже пятнадцать лет старалась не смотреть на себя в зеркале. Наверное, как вампира, правда могла бы её убить. Или вампиров зеркала не убивают? В сказках она никогда не была сильна.

Но вот её час пробил – либо сейчас, либо уже оставить эту затею и тихонечко себе умирать. Сколько ей лет? Не очень много. Не так много, как все думают. Недавно исполнилось пятьдесят.

Первые двадцать лет она почти не помнит – детство, школа – всё как у всех, ничего интересного. Потом замужество – вроде как по любви. Ну просто тогда она не знала, что это такое – любовь. Муж её был человек хороший, не обижал никогда.

Хотя слухи ходили разные.

В медунивере её самым ненавистным предметом была фарма – зачем будущему пластическому хирургу учить непроизносимые названия химических составляющих фармпрепаратов, латинские названия растений, из которых эти препараты производились до Рождества Христова, и как замыкаются цепочки их бензодиазепиновых колец?! Зря потраченное время.

И препод у них была – не то что с придурью, но странная немного женщина. Лет сорока пяти, в теле, любящая себя эффектно подать: красная помада и смоки-айс к первой паре в восемь утра – это норма. Халат медицинский она обязательно подрезала и ушивала по фигуре, а на карманы и воротничок лепила нашивки экзотических птиц и стразы в огромном количестве. Всегда на каблуках, колготки в сеточку – даже зимой, и волосы до попы распущены и завиты – по-другому её и не видели ни разу.

Когда отвечали парни – Эмилия Борисовна всегда громко хохотала, девчонок чаще недолюбливала. Настроение её менялось с какой-то фантастической скоростью. Минуту назад: «Не выучили – ничего страшного, сейчас разберём», – и тут же: «Вы дебилы! Вам только в моргах работать!»

Спуску не давала никому – если в зачётке стоит «пять» по фарме, то знаешь ты её на «десять», не иначе.

В универе обстановка была довольно демократичная (до поры до времени) и неугодных профессоров можно было, сговорившись и аргументированно, увольнять. Эмилию Борисовну ненавидели почти все за вот эту её непредсказуемость, но написать жалобу даже по делу – рука не поднималась. Пребывая в благостном расположении духа, любила она фармакологию страшно – как своё дитя, истину в последней инстанции и величайший дар богов нам, людям.

Рассказывала любую тему так, что студенты меняли специальности и уходили из будущих врачей в фармацевты. Необычная женщина была, интересная.

Точно уже и не вспомнить, но, кажется, курса с четвёртого пары стоят циклами – то есть месяц у тебя только один предмет идёт, потом зачёт, и следующий предмет начинается.

Тогда реанимация была, в Институте кардиологии проходили. Препод тот тоже жёсткий был, но без заскоков – и на операции студентов таскал, и в дежурства сразу всех пристроил, и про теорию не забывал. Хороший мужик, в общем.

Марина перед этим всю ночь зубрила, с утра занятия отсидела, потом в отделении была, а вечером, когда домой собиралась, одногруппник попросил на дежурстве ночном подменить. Что-то там стряслось у него. Она согласилась, но сил уже особо не было. А ночь такая напряжённая выдалась – бегали, устали страшно. И уже рассвет брезжил, Марина на посту стояла. Вроде только моргнула – и искры из глаз, и лицо почему-то в пол уткнулось. Оказалось, организм сам всё решил и уснул стоя, а она с высоты своего роста в пол впечаталась.

Лицо, разумеется, разбито было, под глазом фингал огроменный расцвёл. Препод утром на неё посмотрел и говорит: «Это что такое?!» Марина ему как было рассказала, думала, посочувствует. А он: «Нефиг на посту спать! Сегодня домой не пойдёшь – ставлю тебе второе дежурство!»

Так обидно было, но ничего: медицинский – это суровая школа, привыкаешь.

А следующим циклом после реанимации как раз фарма шла.

Первый день отсидели они восемь положенных часов и домой пошли, а Маринку Эмилия Борисовна попросила остаться.

Сидят они вдвоём в кабинете: одна молчит – на лицо студентки разбитое смотрит; вторая молчит – теряется, что преподше от неё надо. Потом Эмилия вдруг встала и дверь в кабинет на ключ закрыла: «Чтоб лишних ушей не было!»

Марина даже испугалась немного.

Села Борисовна обратно, кудри свои поправила и так неторопливо начала: «Марина, я всё понимаю, вы не думайте… Это другим сказки рассказывать можно… Уходите от него! Даже если извиняется потом, говорит, что не хотел, вы прощаете, терпите… Но если он один раз вам лицо разбил – на этом никогда не закончится! Я научу! На будущее – я научу, а эти знания вам точно понадобятся, если, как я, терпеть будете… Три слоя тональника и вот так чёрным глаза подвести – тогда и синяка не видно будет! А ещё декольте, чтоб не на лицо смотрели… Но это – не решение!»

Марина удивилась, давай объяснять, что виной реанимация и она просто уснула, но Эмилия её перебила и снова: «Давайте притворимся, что я вам поверила. Но как женщина взрослая, опытная – всё понимаю. Освобождаю вас от своего цикла – эти четыре недели можете не ходить, лучше с личной жизнью разберитесь, лицо в порядок приведите. А вместо зачёта – жду от вас три реферата. Специальную литературу в библиотеке на моё имя можете брать – я договорюсь!»

Тут Марина от счастья аж на стуле заёрзала – это ж внезапно четыре недели каникул! Закивала на всё согласная, переубеждать Борисовну ей сразу расхотелось.

«А темы для рефератов у вас будут такие – “Содержание ядов в повсеместно распространённых препаратах”, “Судебно-медицинская фармакология: наиболее сложно выявляемые в крови умершего препараты” и “Передозировка по неосторожности: способы предотвращения”, – невозмутимо продолжила профессор. – На этом всё, можете идти!»

Рефераты Марина принесла через двадцать восемь дней, когда все сдавали экзамен. Эмилия Борисовна, не читая их, подписала ей зачётку и больше они не общались, только сухое «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!», если случайно в коридоре встретятся.

А вспомнила Марина эту историю через пять лет, когда узнала, что такое настоящая любовь и было нужно от мужа избавиться. Вот тут-то те рефераты и пригодились.

– Вы к Вагану Андриановичу? Проходите, пожалуйста! – медсестра еле сдержала отвращение – настолько отталкивающе выглядела посетительница: старуха в обносках да ещё воняет чем-то. Обычно к ним совсем другие приходят!

Марина поднялась с кресла приёмной и прошла в кабинет.

За столом в белоснежном халате сидел Ваган – он совсем не изменился, благо современные технологии позволяют. При виде Марины глаза его полезли из орбит, но, упершись в закачанный криотоксинами лоб, остановились, да так и замерли, неестественно выпученные.

– Марика?! Я бы тебя ни за что не узнал! – переборов первые эмоции, Ваган уже улыбался и радостно шёл с объятиями на старую (во всех смыслах) подругу.

– А так? – Марина вдруг выпрямилась, многочисленные глубокие складки на её лице разгладились, а огромные зелёные глаза заиграли как тогда, во времена их юности.

– Что за херня?! – Ваган замер во второй раз.

– Конспирация! – Марина улыбалась, довольная произведённым эффектом. – Ещё волосы покрашу, оденусь нормально и буду та ещё конфетка! Ну, иди же сюда – столько лет не виделись!

Марина крепко прижала к себе однокурсника и правой ногой почувствовала его эрекцию. Ваган не менялся не только внешне. Женщина отстранилась.