Чтобы обеспечить молчание рабочих, епископ принял у них монашеский обет, не позволявший им покидать ограниченное ущельем пространство крошечного горного оазиса. Он внушал этим людям, что, выделывая драгоценную ткань, они спасают душу от адских мучений, обеспечивают себе прямой доступ в рай, минуя чистилище. Из месяца в месяц, принимая мотки нити и передавая готовую ткань Аддаю Аггею, монахи жили наподобие Симеона Столпника; самые набожные выстроили себе уединенные кельи-башенки из камней и там похоронили себя заживо, предаваясь лишь молитве и труду.

Главной задачей епископа было теперь поддерживать связь с мастерской, не вызывая подозрений в оазисе. Сворачивая с Шелкового пути на развилке у колючего куста, Аддай Аггей всегда следил за тем, чтобы никто не увязался за ним и не заметил его маневра. Обычно он уезжал из Дуньхуана на пару дней под предлогом соколиной охоты — единственного светского удовольствия, которое он себе позволял.

Естественно, он всегда брал с собой тренированную охотничью птицу, голова которой была прикрыта колпачком, а когти цеплялись за кожаную рукавицу на его левой руке. Лапу сокола удерживали на месте кожаная петля и цепочка. С таким броским снаряжением отец Умары раз в месяц уезжал в пустыню, чтобы лично надзирать за ходом дел на шелковом производстве.

В маленьком надежно спрятанном строении под присмотром дьякона трудились с утра до вечера двадцать монахов и три несторианина из Шелкового квартала Шираза — прежде, чем принять новую веру, эти мастера-ткачи работали на императорских шелковых дворах Китая.

Самым сложным было правильно составить красители, и Аддай Аггей, стремясь достичь совершенства, лично участвовал в разработке новых рецептов красок. С этой целью он подолгу расспрашивал приезжих торговцев, выведывая их секреты. Ему также приходилось закупать на рынке Дуньхуана растительные и минеральные ингредиенты для оттенков, которые пользовались особым спросом в Китае, — алого; желтого, считавшегося императорским; черного, великолепно подчеркивающего блеск золотого и серебряного шитья; нефритово-зеленого, символизирующего бессмертие.

Работы по окраске требовали много воды, и очень удачно, что она обнаружилась рядом. Аддай Аггей неустанно благодарил Единого и Неделимого Бога за неиссякаемый источник в горах, в безлюдном месте посреди пустыни. Лучшего укрытия и вообразить нельзя!

Так уж вышло, что Умара смогла выведать отцовскую тайну.

В то утро епископ, как обычно, взял сокола и подготовился к «охоте». Он решил вопреки обыкновению отправиться на тайное шелковое производство уже через неделю после прошлой поездки. Подгоняло его беспокойство из-за оскудения речки, прежде казавшейся неистощимой. За несколько дней до прошлой поездки дьякон, посещавший Аддая Аггея на рассвете, впервые сообщил о неприятности. На деле же ручей выглядел еще более скудным, чем ему описывали. Напасть, погубившая шелковичных червей в Турфане, и без того сократила выпуск ткани до опасного предела, но даже на это количество теперь не хватало воды. Значит, достичь прежних превосходных оттенков теперь не получится, а чего стоит плохо окрашенный шелк?

Перед новой поездкой в пустыню епископ возжег в церкви тридцать свечей и собрал всех дьяконов, призвав их молить Единого и Неделимого Бога о благословении общины и помощи во всех начинаниях. Естественно, он не мог объяснить им причин, а никто и не решился спросить. Ради восстановления горного источника он также отслужил две литургии, утреннюю и вечернюю.

Столь спешный и неожиданный отъезд на охоту удивил Умару. Воспользовавшись суматохой на конюшне, вызванной сборами епископа, она незаметно пробралась туда и наблюдала, как нервничает отец, как с трудом сдерживает приступ гнева из-за пустячной неловкости конюших. Совсем на него непохоже. Дождавшись, когда отец выедет и двор опустеет, она быстро оседлала маленькую лошадку и двинулась вслед, держась в отдалении. Девушка вскоре поняла, что Аддай Аггей явно торопится — слишком часто и зло настегивает он своего коня. Во время скачки епископ был так погружен в тревожные размышления, что совершенно забыл и об обычной осторожности, и о соколе, который сердился из-за долгого нахождения во тьме. Птица стала дергаться и тянуть цепочку, издавая резкие, приглушенные колпачком крики.

Умара увидела, что отец наконец придержал коня и отпустил птицу, позволив ей лететь на поиски добычи, — вдали как раз показалась стайка дроздов. Хищник так набросился на пичуг, что перья полетели во все стороны; убил добрый десяток и клевал добычу, пока хозяин в нетерпении не призвал его к себе. Когда сокол вернулся на руку хозяина, охота Аддая Аггея подошла к концу.

С сильно бьющимся сердцем девушка дожидалась момента, когда епископ повернет назад и увидит ее. Однако он поскакал дальше, так и не оглянувшись, и неожиданно свернул с дороги прямо в дикую каменистую пустыню.

Когда впереди показалось ущелье, а отец заставил коня идти шагом, Умара тоже замедлила ход и стала пробираться по самому краю, держась в тени. Скоро она поняла, что конец пути близок; спрыгнула с коня, привязала его под высокой скалой и побежала вслед за епископом. Она видела, как ее отец остановился и спешился. И только подобравшись поближе, разглядела грубо выстроенный дом, из которого навстречу отцу вышел какой-то человек. Умара узнала в нем доверенного дьякона, который часто приходил к ним домой. Прижимаясь к камням и прячась за разросшейся колючкой, она подошла совсем близко, пользуясь тем, что на ней было невзрачное серое платье. Сквозь путаницу сухих веток она видела все, а из-за того, что дьякон вопил в голос, его причитания слышались не менее отчетливо:

— Мой господин, дела идут все хуже! Манихеи больше не присылают нам нить, а вода почти иссякла! Источник лишь ненадолго просыпается утром и вечером, причем в разное время, приходится караулить! А днем он вовсе пересыхает! Это ужасно! Та ткань, что мы замочили в баках, покрылась сухой коркой и уже ни на что не годна!

— И сколько шелка у нас на складе? — поинтересовался епископ.

— На две недели! Даже если нам вовремя доставят нить, без воды мы бессильны. Производство встало, мой господин!

Умара впервые видела на отцовском лице такое отчаяние.

Дьякон продолжал жаловаться:

— С тех пор как источник стал пересыхать, монахи сидят без дела. Они считают это божественной карой. Самые юные беспрестанно плачут. Просто не знаю, чем их утешить! Как хорошо, что вы сегодня приехали!

— И что я им скажу? Я не властен над источником! — в сердцах повысил голос и Аддай Аггей.

— Помимо прочего, овощи на огороде тоже начали сохнуть, листья у них — как солома, а куры мрут одна за другой… Если так пойдет, придется вывезти отсюда всех работников и расселить их при епископской церкви…

— Пойдем, взглянем, — печально сказал Аддай Аггей.

Скрючившись в три погибели, Умара кралась следом по извилистой тропе, идущей под уклон, на дно ущелья. Вокруг никого не видно, и пока что незамеченной оставаться было легко, но она еще не решила, куда спрячется, когда отец и дьякон пойдут обратно. Впрочем, они двинулись дальше, и девушка не удержалась от соблазна пройти за ними еще немного.

Умара видела, как отец склонился над местом, откуда прежде, очевидно, била вода, — небольшая сырая пещерка, и только.

— Мой господин, еще вчера, клянусь вам, вытекала тонкая струйка… — горестно протянул дьякон.

— Боюсь, у нас нет выбора. Я поспешу в Дуньхуан и найду там шамана, умеющего вызывать к жизни источники вод! — решительно заявил епископ, оборачиваясь к дьякону. Умаре показалось, что отец постарел на добрый десяток лет.

— Мой господин, не думаю, что шаман сможет вызвать хоть что-то… ну разве что дождь или снег… — смущенно пробормотал дьякон.

— Если сомневаешься в действенности магии шаманов, что предложишь взамен? На что еще мне рассчитывать?

— Но магия осуждена нашим учением как сатанинская ересь, не так ли? — заметно растерялся несчастный дьякон.

— Мой дорогой, настало время «добывать огонь из того дерева, какое есть под рукой». Если производство шелка прекратится, я не поручусь за будущее нашей церкви и за планы продвижения в Китай!