Императрица У не казалась ни суровой, ни разгневанной. К изумлению торговца, она улыбнулась ему и милостиво сделала знак подняться. Настоящая красавица, людская молва не ошиблась. Купец испугался и выпучил глаза, поймав себя на мысли, что никак не может отвести взгляд от ее высоких грудей с золотой подвеской-фениксом в ложбинке: эмаль и изумруды складывались в императорский символ.

Чуть не падая в обморок, Ярко-Красный торопливо поклонился.

Выяснилось, что Немой ушел и они остались наедине. Как бы ни был напуган, торговец привычно отметил несравненный аромат дорогих духов императрицы — утонченную смесь перца и жасмина, доставляемую из Персии. В Китае же умащать себя такими духами кому-либо вне дворца настрого воспрещалось.

Императрица изящно присела на диван и, поджав ноги, стала устраиваться поудобнее, при этом сверля купца изумрудными глазами. Ярко-Красный опустил взгляд и вздрогнул: между складок оранжевого платья промелькнул тщательно выбритый нежный бутон в центре ее пионовой долины.

Если она так мало смущалась присутствием купца, не значило ли это, что ему вскоре предстоит умереть? Ярко-Красный уверился, что не выйдет из дворца живым, а потому мешком рухнул к ногам императрицы, жестами умоляя о милости.

— Ты признаешь, что у тебя нашли больше тридцати рулонов нелегального шелка? Вот этого! — Она указала на черный лаковый столик по соседству.

На нем лежало несколько рулонов, доставленных во дворец министром шелка по имени Очевидная Добродетель: не отличимые от тех, что были найдены в лавке Ярко-Красного.

Мысли купца заметались: признаваться нельзя, но и не признаться нельзя…

— Ва… ваше величество! Я со… сожалею о своей ошибке… Смиренно умоляю простить жалкого слугу вашего высокого величества… Если мне будет даровано прощение… клянусь, я никогда больше не посмею нарушить закон… — торопливо забормотал Ярко-Красный, уткнувшись в ковер.

Говорят, признание смягчает кару!

Суды империи Тан не часто прибегали к этому правилу, однако раз в месяц перед Западными вратами имперского дворца в Чанъани проходила церемония коллективной исповеди: любой преступник мог явиться и добровольно передать себя в руки властям. В такие дни на площади собиралась целая толпа, с нетерпением ожидавшая скандальных новостей.

От подола платья У-хоу тянуло пряным жасмином. Торговец не поднимал головы, чтобы вновь не ткнуться взглядом в пионовый бутон. Что, если императрица ничего не заметила? Вот и он не будет замечать… Тогда, глядишь, и пронесет… Ярко-Красный вспомнил, что знание о тайной торговле, возможно, выручит его из этой передряги. Может, императрице угодно знать, как распространяют незаконный шелк, кто занимается поставкой?

Ответ У-хоу немало его удивил.

— Дурачок! Зачем, по-твоему, я приказала привести тебя сюда? — рассмеялась она. — Не буду отрицать, я в восторге от качества твоего шелка!

— Ваше величество, я в вашей власти! На следующей неделе я мог бы доставить вам рулоны красного и желтого муарового шелка! Конечно, если у меня вновь появится возможность торговать… Я готов исполнить все, что пожелаете! — едва слышно произнес Ярко-Красный, кидаясь в омут очертя голову и гадая, не ошибся ли.

— Каков простак! Ну конечно, будешь торговать, как и прежде. Более того, я заплачу вперед. Но отныне я буду единственной твоей покупательницей! — добавила императрица, вынимая из потайных складок пояса маленький кожаный кошель и развязывая его. Кошель оказался полон золотыми и серебряными таэлями. Когда он плюхнулся на ковер перед Ярко-Красным, одна из монет выкатилась и стукнула купца по носу.

— Как же мне доставлять вашему величеству эти драгоценные товары? — К купцу тут же вернулась свойственная ему деловитость; он сгреб деньги, неуклюже поднялся на ноги и оправил свою одежду, после чего даже осмелился исподтишка взглянуть на императрицу.

— Немой! Мой сверчок! Хочу слышать своего сверчка! — внезапно возвысила голос У-хоу, и в следующее мгновение перед ней появился гигант с маленькой бамбуковой клеткой в руках: внутри выводил свою мелодию сверчок. Великан бережно поставил клетку на стол перед императрицей.

У-хоу сделала знак рукой, и Немой подал ей на вызолоченном подносе воду в тонкой фарфоровой чашечке и щепотку порошка в серебряной плошке.

— Сверчок и это средство — единственное, что снимает головную боль, — произнесла императрица, доверительно обращаясь к растерянному торговцу.

— Прекрасный сверчок! У него исключительно гармоничный звук! — осмелел Ярко-Красный.

— Немой будет время от времени проводить инспекцию в Шелковом квартале, — деловито заговорила У-хоу, сразу перестав казаться веселой и легкомысленной. Мгновенные перемены в ее настроении успели войти в легенду, хотя никто не разглядел за этой милой женской прихотью продуманный способ всегда держать в руках нить разговора и не давать собеседнику опомниться. — Ты понял? Мой слуга будет посредником. Надеюсь, ты не совершишь ошибки. — Императрица посмотрела прямо в глаза торговцу.

Тот, захлебываясь, еще долго лепетал слова благодарности, заверяя в своей преданности, исполнительности и прочем, пока наконец не умолк, не зная, что еще сказать.

Немой стоял неподвижно, с каменным лицом. Шевелилась лишь его рука: он поглаживал сверчка по спинке, просунув указательный палец сквозь прутья клетки. Внезапно Ярко-Красный вообразил себя таким вот сверчком, поющим для императрицы, — одним движением пальца его могут раздавить…

— Прежде я не слыхал даже названия страны, из которой пришел твой учитель! — признался Пять Защит молодому персу-переводчику.

Он сидел в позе лотоса; огромная, взъерошенная Лапика лежала рядом, прижимаясь спиной к корзине с младенцами и глядя на пламя; неподалеку от них устроился молодой страж, а чуть в стороне спал ма-ни-па, подтянув ноги и сжав кулаки, как малое дитя.

Главарь шайки приказал разделять пленников на стоянках и приставил к ним переводчика, чтобы не допустить тайного сговора. Связанные вместе веревкой, они уже с десяток дней шли по горам, дыша в затылок друг другу, но на ходу поговорить было невозможно.

Пять Защит постепенно проникся доверием к толмачу, которого звали Улик. Тот был ровесником монаха, с простым и открытым лицом. Среди не знавших китайского персов Улик оказался для него единственным собеседником. Он рассказывал:

— Мы пришли из Парса, потому что потеряли все. На страну напали люди Мухаммедовой веры. Мы защищались — поверь, мы хорошие воины! Но их было без счета. Они разграбили и пожгли города. Царская семья потеряла власть, и ей пришлось бежать. Наш вождь Маджиб, может статься, имеет сейчас невзрачный вид, но это из-за дорожных тягот и оттого, что все богатства пропали. На деле же он принадлежит царскому роду Сасанидов! Его дядя Йездигерд был нашим царем, но вынужденно оставил столицу, чтобы скрыться в пустыне с отрядом верных воинов. Маджиб — его лучший, самый преданный военачальник! Не зря же именно ему доверено столь важное поручение!

Один из персов заворочался, будто просыпаясь. Толмач спохватился и смолк.

— Что за Мухаммедова вера? — шепотом поинтересовался Пять Защит, поглаживая собаку. В надежде вновь разговорить Улика монах решил перевести беседу в безобидное русло.

— Они следуют указаниям своего пророка, некоего Мухаммеда. Этот Мухаммед призвал их обратить все народы в свою веру — ведь они уверяют, что истинный бог один, а другие все ложные! Однако не людям решать, какой из богов истинный, а посему в этом пророке мы не видим ничего святого.

— Кому же поклоняются у вас? — Пять Зашит сгорал от любопытства.

— Ну в Ширазе есть разные… У несториан и яковитов[29] единый бог, но они никого не принуждают ему молиться. И пророки у них разные: у одних некто Иисус, а у других — святой Марун, их поэтому называют маронитами… Еще есть ученики пророка Мани, а есть и такие, кто верует в бога Зурвана и поклоняется огню, но не как мы, — они целыми днями жгут жертвенное мясо. Большинство поклоняются нашему богу света Ахурамазде, однако не все делают это правильно. Ведь мы — последователи Зардушта,[30] великого пророка. Он научил нас должному почитанию Ахурамазды и заповедал вести непрестанную борьбу против властителя тьмы Ангро-Майнью. Это дает большую силу! К слову, наш вождь Маджиб владеет магией. По-нашему он называется могмарт. Могущественный человек!