Под видом даоса, торговца лекарствами, Пять Защит благополучно миновал все досмотры, а Умара, ма-ни-па и Небесные Близнецы спокойно следовали за ним, не вызывая особого интереса у чиновников и стражников. Чтобы убедительно играть свою роль, Пять Защит приобрел запас сухих растений и традиционных порошков, применявшихся в лечении, основанном на восстановлении равновесия между Инь и Ян.

Успех рыночной торговли оказался ошеломительным, и все благодаря присутствию необычных малышей. Стоило приоткрыть их личики, как вокруг собиралась толпа, бойко скупавшая снадобья и травы, поскольку детей принимали за посланцев небесных сил, исключительных существ, способных усиливать целебные возможности любого препарата.

Из уст в уста понеслись, опережая самих путников, слухи о сверхъестественном явлении. И по всему пути до столицы поддельного даоса и его спутников уже ждали страждущие и любопытные. Ма-ни-па, знавший всего несколько слов по-китайски, с его необычным обликом и экзотическими позами и жестами служил не меньшей приманкой для зевак, чем даже дети. Вскоре Пять Защит смог позволить себе увеличить разнообразие снадобий, так что ему удалось добиться не меньшей удачи, чем купцу по имени Маленький Узелок Который Легко Развязать.

К тому времени, когда Пять Защит и его друзья вступили в Западные врата, молва о нем и божественных детях уже несколько недель будоражила жителей Чанъаня. Конечно, Пять Защит не удержался от соблазна продолжить в столице свое занятие.

И вот что из этого вышло!

Пока было неясно, к добру или нет, но он и его возлюбленная надеялись на лучшее, а пока пользовались представившейся возможностью радовать друг друга в императорских покоях…

— Луч Света, что ты делаешь здесь в столь поздний час? — удивленно, но и с облегчением спросил дьякон.

Викарий Аддая Аггея, взъерошенный и заспанный, с трудом поднялся с постели. Его разбудил неожиданный стук в двери церкви. Опасаясь вторжения чужаков, он сперва осторожно глянул сквозь зарешеченное окошко, позволявшее увидеть лица гостей, не отпирая замок.

— Да пребудет с тобой Единый Господь! — ответил молодой манихей из Турфана. — Мы не знали, куда пойти. Все постоялые дворы возле рынка переполнены, а на улице холодает.

За спиной Луча Света маячило красивое личико юной китаянки.

— Заходите быстрее! Постарайтесь не шуметь! Все спят! — прошептал дьякон, открывая дверь.

Луч Света и Нефритовая Луна вступили во двор; они выглядели измученными и усталыми, одежда их запылилась.

— Я знал, что могу рассчитывать на гостеприимство сестринской церкви! — сказал манихей, тяжело опустившись на скамью, как только вошел вслед за дьяконом в передний зал. Девушка скромно притулилась рядом с ним.

— Как тебя занесло в Дуньхуан? Я был уверен, что ты занимаешься разведением шелковичных червей в Турфане!

— Море Покоя послал меня в Чанъань за новыми коконами. Сейчас я возвращаюсь в Турфан.

— А кто эта молодая женщина? — Дьякон подозрительно покосился на Нефритовую Луну.

— Она мне помогала с шелкопрядом. Я все объясню Аддаю Аггею.

— Завтра утром. Сейчас епископ спит. С тех пор как он потерял дочь, его здоровье оставляет желать лучшего. Если ему удалось заснуть, никто не должен его тревожить!

— Здесь не найдется сухой лепешки? Или даже двух? — жалобно попросила Нефритовая Луна.

Их припасы закончились, и молодые люди третий день не ели. Получив тарелки с сухими лепешками и медом, а также чайник горячего чая, они прошли вслед за дьяконом по длинному коридору в покои, отведенные для гостей общины. Сейчас те пустовали. В глубине комнаты стоял ряд узких кроватей, аккуратно застеленных тонкими лоскутными одеялами.

Влюбленные набросились на еду.

— Почему ты не стал будить епископа, чтобы сообщить ему, что мы видели его дочь несколько дней назад? — спросила Нефритовая Луна, когда они наконец насытились.

— Даже не думай об этом! Я не нарушу обещание, данное нами милой Умаре. Она ведь просила никому не говорить о ее побеге с Пятью Защитами!

Теперь они почувствовали, что в комнате холодно — очаг не топили, вероятно, уже очень давно. Они умостились на одной кровати, тесно прижавшись друг к другу, и укрылись теплым одеялом из козьей шерсти, которое дал им дьякон.

На следующий день Луч Света предстал перед Аддаем Аггеем. Юноша не был удивлен мрачным видом епископа, его потухшими глазами.

— Позвольте представиться вам, господин: меня зовут Луч Света, я принадлежу общине, которую возглавляет Море Покоя, и отвечаю за производство шелковой нити.

— И что же ты делаешь в Дуньхуане? Почему не кормишь червей и не заботишься об урожае тутовых листьев? Почему оставил свое дело и не следишь за тем, как разматывают коконы ваши работники? — с едким сарказмом произнес Аддай Аггей.

— Я возвращаюсь из Китая, куда меня отправили за новой партией коконов и яиц шелкопряда вместо тех, что пострадали в результате бедствия. Вот почему мне приходится просить вас о гостеприимстве и милосердии хотя бы на несколько дней, чтобы мы могли собраться с силами для дальнейшего пути, — нарочито спокойно объяснил юноша, доставая из кармана и показывая в качестве доказательства драгоценный груз. Он подумал, что это будет наилучшим средством заслужить доверие сурового епископа.

— Его направил в Чанъань Совершенный Учитель Церкви Света из Турфана! Благодаря ему мы уже через несколько дней сможем запустить наше производство, поскольку теперь у нас будет новый источник шелка! — горячо воскликнул дьякон.

— Вот как? — сухо бросил епископ.

После исчезновения дочери Аддай Аггей действительно как будто лишился жизни. Он был безутешен, ему с трудом удавалось забыться сном на два-три часа. Только общество тучной Голеа, сопровождавшей его повсюду и вырастившей его дочь, немного утешало епископа, но и сама кормилица мгновенно превратилась в старуху, потеряв любимую воспитанницу.

Наутро после празднования возвращения воды он не нашел Умару. Он звал, полный тревоги и страха, тщетно искал ее повсюду, в долине и посреди пустыни. Вместе с монахами — работниками мануфактуры они прочесали все вокруг, в отчаянии отец представлял, как вот-вот найдет ее труп, ведь девушка могла сорваться с утеса и разбиться… Но дочь словно испарилась. Несторианский епископ ни на секунду не мог вообразить, что она бежала по доброй воле. Его подозрения мало-помалу обратились против Маджиба и его людей.

Персы решительно возражали против этих обвинений, более того, сами были озабочены исчезновением Пяти Защит, странствующего монаха и детей, но охваченный отчаянием и гневом Аддай Аггей не желал связывать исчезновение дочери и трех бежавших монахов. Ссора разгоралась; в конце концов вспыхнула драка между персами и несторианами, последних было больше, и они не так страдали с похмелья, поскольку накануне им досталось меньше вина. Работники прибежали из мастерской, вооруженные палками с железными крючками, которые использовались для извлечения ткани из чанов, и хорошенько отдубасили ими противников. Персы, кое-как отбиваясь, ретировались в пустыню.

— Чтоб ты сдох вместе со своей дочерью! — ругался Маджиб на совершенно неаристократичном фарси, и епископ его отлично понял.

— Идите к бесам! — выкрикнул он вслед с тем же изяществом выражений.

Он был так выбит из колеи исчезновением дочери, что совершенно забыл о прежнем договоре, который обсудил с персами накануне, перед началом праздника: несториане предоставят персам шелк, необходимый им для получения денег и вооружения новой армии, способной освободить Персию от захватчиков-мусульман, а те помогут несторианам попробовать восстановить связь с Нибисом или по крайней мере разузнать, что же приключилось с несторианским религиозным центром.

В начале совместной трапезы захмелевший Аддай Аггей раскрыл Маджибу еще одну тайну — роль манихеев Турфана в производстве шелка. Спохватившись, он поспешил проклясть свой некстати развязавшийся язык, но было уже поздно. Впрочем, теперь все его мысли обратились к дочери. Жизнь без Умары потеряла для Аддая Аггея всяческий смысл.