А отсюда вытекает ещё одна мысль, точнее, даже не мысль, а ощущение. По какому же лезвию мы, сами того не понимая, ходим каждый день, и насколько же тонка эта плёночка видимого, кажущегося таким стабильным и навсегда, счастья. Один неверный шаг, одно слово, иголочкой прикоснись – и всё, и нет его. А мы всё живём день за днём и даже не подозреваем о том, какая бездна-то на самом деле под ногами.

Не знаю, с чего это я вдруг всё это сказал. Так, должно быть, музыкой навеяло.

P.S. А ещё я однажды, ещё ребёнком, выиграл в спортлото целый рубль и всего на две цифры промахнулся мимо «Волги», и помню, как мы с мамой ходили в сберкассу этот рубль получать. Это, наверное, было первым признаком приближающейся череды везений.

Эх, это вот сейчас я домосед и лежебока, а ведь было времечко, ох было, когда и я, и я был… ну, не морским волком, конечно, море сроду не любил, а этим, как его… горным барсом! И лазал по горам, и даже покорил одну вершину, сейчас уже не помню, как она называлась, и стоял на вершине, счастлив и нем, в каске и с ледорубом, как настоящий герой, и был причём едва ли не самым юным её покорителем. И даже получил за это значок «Альпинист СССР», который, наверное, где-то на Набережной до сих пор хранится рядом с таким же маминым. И ходил в связках, и сполна попробовал всей этой романтики в плане «кошки-крючья-ледники», и до сих пор горы люблю пуще любого другого пейзажа. Так вот, не нарисовать ли наконец себя с геройской стороны? А то что-то я всё о философии да о прозе жизни. Так ведь можно и неправильное представление о себе составить.

Так вот, Железным Феликсом я пробыл недолго и довольно скоро переименовался в Альпиниста, чему была своя причина. Причина эта наследственная, мне она передалась от мамы, а мама заболела горами, заразившись от Адика Белопухова, о котором я уже писал. Адик же был настоящей легендой, заслуженным мастером спорта, покорителем пика Победы и вообще полубогом. Когда его заносили к нам в квартиру (когда я его увидел в первый раз, ходить он уже не мог и его поднимали по лестнице на руках) и он устраивался на своём стуле, подвигая ноги-плети руками, я открывал рот и больше не мог закрыть до его ухода. Ничего особенного он не изрекал, и даже, кажется, особо не предавался воспоминаниям о своих восхождениях. Разговоры велись в основном взрослые; меня он, кажется, даже и не замечал. Но я-то читал замечательный альманах «Покорённые вершины» за 1960, кажется, год, и я чуть не наизусть выучил рассказ о покорении Адиком пика Победы, и я-то знал, что передо мной сидит живая легенда и супергерой. Когда в восьмом классе я начал серьёзно готовиться к покорению своих собственных вершин, Адик стоял перед моими глазами, как незримый судья, и я равнял свои достижения на его возможную оценку. Я делал какие-то упражнения на кухне, пока мама готовила завтрак, и мама меня спрашивала – а зачем я по столько раз приседаю, пошёл бы поотжимался.

– Ну как же, мам, – говорил я, – вот приедет к нам Адик, я скажу ему, что собираюсь в альплагерь, и он спросит, сколько я раз приседаю подряд, и я скажу ему – сто!

– Угу, – говорила мама, не оборачиваясь от плиты, – и он спросит тебя – на одной ноге?

Шутки шутками, но с девятого класса я начал ходить в секцию альпинизма и скалолазания. Школьных секций не было, и я ходил в студенческую, не помню сейчас, при каком институте. Ребята там были, в моих глазах, взрослые, но ко мне относились дружелюбно, как к сыну полка, и не дразнились, даже когда я показывал самое худшее время в забеге. Мы вместе бегали кроссы, играли в футбол на снегу в Сокольниках при свете парковых фонарей, лазили по стенам разрушенных кирпичных домов и по руинам в Царицыно, занимались в спортзале на гимнастической стенке, в общем, готовились. После тренировок большие ребята отправлялись своей весёлой компанией в свою студенческую жизнь, а я, один, в свою – школьную. Но по весне тренер по имени Лёша сел писать всем рекомендации в альплагерь и по доброте душевной написал заодно и мне.

С этой рекомендацией я и пришёл в спортивное общество «Спартак» просить путёвку. Перед кабинетом я как мог расправил плечи, придал себе мужественное выражение лица и матросской походкой двинулся представляться. За столом сидел пожилой чиновник, наверное, из бывших спортсменов.

– Вам чего? – спросил он.

– Я за путёвкой в альплагерь пришёл, – отчеканил я, постаравшись придать этому такую интонацию, как будто вопрос был уже решённый.

Чиновник не удивился.

– А лет вам сколько, молодой человек?

– Шестнадцать! – отрапортовал я (мне только что исполнилось). – У меня и паспорт уже есть!

– Шестнадцать… а чего вас в горы-то несёт? Вам бы ещё формы поднабрать… шестнадцать… И он уставился в свои бумаги.

Ну, на вопрос, чего меня в горы несёт, у меня в голове уже был приготовлен в общих чертах ответ, и я ему вывалил всю эту кашу про Мориса Эрцога, Луи Ляшеналя, Михаила Хергиани, Адика Белопухова и маму-альпинистку. Чиновник приподнял голову от бумаг и опять посмотрел на меня. Взгляд его был усталый. Про героев пятидесятых ему, похоже, приходилось выслушивать сегодня уже не в первый раз, а вот про маму ему ещё, наверное, никто не говорил.

– Вы знаете, что путёвок ограниченное количество и у нас есть квоты?

Я, конечно, знал.

– Но мне очень, очень надо, я всю жизнь мечтал! И у меня рекомендация от секции есть, вот!

– А учитесь вы в школе как? – неожиданно спросил он.

– Очень хорошо учусь! – соврал я практически на автомате. Перед глазами проплыл Абрам Иосифович Зайчик и укоризненно покачал мне головой.

– Ладно… Ляшеналь… Смотри там, не отморозь себе чего, – сказал он, неожиданно перейдя на «ты», – тебе ещё жениться… и он подмигнул. Я совершенно бестактно подмигнул ему в ответ, но он этого, к счастью, не заметил. – В третью смену поедешь. В Домбай. – И он шлёпнул печатью.

Так за один год сбылись сразу две моих мечты. Не знаю как, но страсть к биологии во мне очень легко уживалась со страстью к горам, и я не находил в этом особого противоречия. Галина Анатольевна же такого двоежёнства не одобряла. Альпинизм она, кажется, считала дурью и была не рада, что я отвлекаюсь от главного на такую дребедень. Когда же выяснилось, что третья смена в Домбае на неделю перекрывается с Белым морем, я для неё не то чтобы стал нерукопожимаемым, но отдалился от узкого круга «своих» на периферию внимания, туда, где находились люди, не разделяющие общих биоклассовских идеалов. Этот разрыв нам удалось потом частично заштопать, не в последнюю очередь благодаря браку с Асенькой Литвинцевой, которую Галина Анатольевна всегда очень любила и ценила. Но хотя об этом никогда, никогда не было сказано даже и намёком, мне почему-то до сих пор кажется, что Галина Анатольевна до конца дней считала, что Асенька слегка продешевила с этим браком.

К этой теме я, может, ещё и вернусь, а пока я уезжаю с Белого моря навстречу кавказским приключениям, отрабатывать свою школьную кличку, такой весь из себя сам себе герой и горный барсик.

Путешествие прошло не то чтобы совсем гладко, но без приключений. В аэропорту Минеральных Вод я нашёл автобус, идущий в сторону Домбая; переночевал на лавке на автобусной станции в каком-то посёлке на полдороге, утром купил с лотка больших чёрных слив на завтрак, и вскоре цветастый «пазик» уже вёз меня в горы. Рядом со мной по сиденью прыгал чей-то ребёнок, а в промежутках между прыжками брал у мамы яблоко и откусывал по кусочку. Дорога стала забираться вверх и крутиться ужом по склону горы; автобус трясло и бросало на поворотах. Пахло бензином, кого-то стало укачивать. Ребёнок рядом со мной тоже перестал прыгать и притих, и вскоре обильно стошнился жёваным яблоком. Водитель тем временем уверенно брал все виражи, так что не прошло и получаса, как я уже входил в заветные ворота альплагеря, с сердцем, полным романтики, и в облёванной штормовке. Сюжет, кстати, с тех пор повторившийся в моей жизни неоднократно.