Я выгляжу восхитительно опустошенной им.

Он выглядит неземным в своем зверином облике.

В любом облике, на самом деле.

Звуки шлепков, стонов и стонов раздаются вокруг нас, как извращенная колыбельная.

Он сильнее сжимает мои волосы и говорит возле моего уха горячим, низким тоном.

— Вот так я выгляжу, когда трахаю тебя, Сесилия. Не мужчина, не зверь, а все одновременно. Я выгляжу настолько одержимым тобой, что не могу насытиться, трахая и владея тобой.

Мое сердце едва не падает к его ногам, и прилив эмоций затапливает мою систему. Единственный способ выразить их — это назвать его по имени, что я и делаю, причем неоднократно, и он вознаграждает меня, кончая внутри меня.

Джереми – это зрелище, когда он в муках наслаждения. Его мышцы становятся твердыми, лицо напрягается, а зубы сжимаются в подобии рычания. Он выглядит не иначе, как бог секса, и я не могу унять нотку гордости за то, что именно я придаю его лицу такое выражение.

Он накрывает мою спину своей широкой грудью, поднимает мой подбородок и рычит рядом с моим ртом:

— Моя.

Мы остаемся так на минуту, липкие, грязные и пахнущие друг другом.

Через несколько мгновений мирной тишины он выходит, вырывая из меня хныканье. Я чувствую, как его сперма стекает по моему бедру к лодыжке. Я вижу, как он наблюдает за этим зрелищем в зеркале, но не могу отвести взгляд.

Джереми исчезает позади меня, собирает свою сперму на кончик пальца, а затем снова трахает ее в мою задницу.

— Ты так чертовски красива, когда покрыта моей спермой, lisichka.

Я стою на цыпочках, дрожу, стону и сжимаю ноги для любого трения.

К моему разочарованию, он перестает играть со мной и несет меня в душ, где он только что трахал меня. Сначала он моет нас, затем проникает в мою киску и трахает меня медленнее у стены.

Только когда я снова кончаю, зову его по имени и умоляю остановиться, он, наконец, вытирает меня насухо и несет в спальню, мы оба совершенно голые.

Джереми укладывает меня на матрас и накрывает простыней, но вместо того, чтобы уйти, он поднимает покрывало.

Я касаюсь его руки.

— Тебе, наверное, лучше уйти. Если папа найдет тебя здесь, он может убить тебя.

— Я знаю, — говорит он, но все равно опускается под одеяло рядом со мной.

Я не только не протестую, но и зарываюсь головой в его грудь и обхватываю его талию. Как бы я ни любила интенсивный секс, на который способен только Джереми, я также не могу жить без этих небольших моментов небытия сразу после него.

Мне нравится, как он моет меня, как сушит мои волосы и укрывает меня, но больше всего я не могу жить без того, как он обнимает меня, как его пальцы гладят мое плечо или как он целует мою макушку. Как сейчас.

Это несправедливо, что одного только прикосновения его губ к моей голове достаточно, чтобы я растаяла.

— Тебе действительно пора идти, — говорю я полусонным голосом.

— Ты впиваешься пальцами в мой бок, lisichka.

— Мне это нравится.

— Что нравится?

— Ты. Я. Вот так. Ты можешь побыть немного, а потом уйдешь. Хорошо?

— Хорошо. — Он поднимает мой подбородок двумя пальцами и целует меня так, что я таю снова и снова.

Я облизываю губы еще долго после того, как он отпускает меня.

— Эй, Джереми.

— Хм?

— Спасибо.

— За что?

— За то, что вывел меня из зоны комфорта. Я бы не сделала этого, если бы ты не подтолкнул меня вначале.

Он улыбается, и мне очень нужно, чтобы он перестал делать вещи, которые могут поставить под угрозу благополучие моего сердца.

— Я бы сделал это снова в одно мгновение.

— Не сомневаюсь, садист. — Я провожу пальцами по его татуировкам. — Есть ли что-нибудь, что ты сделал бы по-другому в отношении нас?

— Я бы нашел тебя до Джона и до того, как ты влюбилась в этого ублюдка Лэндона.

— Я не думаю, что это хорошая идея. — Я целую его грудь. — Я думаю, мы должны были встретиться, когда оба были издерганы, чтобы могли помочь друг другу.

Затем я засыпаю с улыбкой на лице. Я думаю, что сплю, когда слышу его голос, шепчущий.

— Никто больше не причинит тебе вреда, Сесилия. Даю тебе слово.

Но прекрасный сон медленно превращается в кошмар, где жестокий голос смеется надо мной за то, что я поверила, что мы с Джереми когда-нибудь сможем быть нормальными.

— Ты отвратительна.

Джереми

— Перестань пялиться.

Мягкий голос шепчет возле моего уха, и я удивляюсь, что подавил желание схватить ее за руку и утащить на хрен из этого места.

По просьбе Сесилии я здесь, чтобы встретиться с ее «друзьями» в пабе, где они собираются. Я бы предпочел, чтобы она была предоставлена сама себе. Знакомство с ее родителями две недели назад и позволение ее отцу вести себя как мудак без всякого возмездия — не считая обещания ему, что я буду «хорошо заботиться» о ней в наводящем тоне — было пределом моего альтруизма.

Однако мне также нужно было заявить о своих правах на нее на публике, а что может быть лучше, чем место среди ее друзей?

Для этого нужно было рассказать сестре о моих отношениях с ее подругой. Несколько дней назад я пригласил сестру и ее парня, которого неохотно принял, на ужин в особняк Язычников. Пока мы ели, к нам присоединилась Сесилии, и мы рассказали новости.

Точнее, это сделал я, открыто поцеловав ее на глазах у хмурой Анники и на удивление спокойного Крейтона.

Со стороны Анники было много криков. Она также говорила такие вещи, как «Я знала это» и «Я так счастлива». «Вы, ребята, удивительная пара, но так идеально смотритесь вместе». Я гордился тем, что правильно воспитал этого маленького чертенка, но это длилось только до тех пор, пока она не сказала Сесилии быть осторожной, потому что наша жизнь опасна.

Хотя это правда, предупреждение было излишним. Тем более что Сесилия всегда настороженно относилась к этой стороне моей жизни. Она даже была благодарна, что я опустил эту часть, когда говорил с ее отцом о том, чем папа зарабатывает на жизнь.

Вернемся к текущей встрече. Простите, собранию. Мы сидим за большим столом, который, очевидно, был зарезервирован для этих ребят. У меня есть два союзника. Анника, которая не перестает светиться и подталкивать Сесилию, и Киллиан, который пришел только потому, что ему нравится думать, что он связан со своей девушкой.

Все остальные просто не фанаты.

Это взаимно, поскольку я считаю, что они тоже раздражают. Просто говорю. Особенно этот ублюдочный клоун Реми, благодаря которому Сесилия поймала на том, что я замышляю убийство только потому, что он заставляет ее смеяться.

Я беру ее руку в свою и кладу на колени под столом, а свободной делаю глоток водки.

— Я не пялюсь.

— Ты пялишься, — просто говорит Киллиан слева от меня.

— На чьей ты стороне, ублюдок? — шепчу я.

— Что это за вопрос? Ни на чьей, конечно. — Он наклоняется так, чтобы только я мог его слышать. — Я тоже считаю Ремингтона переоцененным, раздражающим засранцем, и у меня были те же планы убийства, что и у тебя, но помни, что он им на самом деле нравится, и любые оскорбительные действия с нашей стороны приведут к обратному результату, так что любое удовлетворение, которое мы получим от его стирания, того не стоит.

— Я знаю это. Вот почему я только пялюсь.

— Видишь? — Сесили ухватилась за последнее слово. — Ты и вправду пялишься.

— Это у него по умолчанию, — предлагает Киллиан с дружелюбной ухмылкой, которая могла бы принести ему роль в кино или на плакате серийного убийцы.

— Да, — говорит Анника с другого конца стола, вся в улыбках, солнечном свете и радуге. Я рад, что моя сестра вернулась. — Джер не хотел. Это просто привычка, я думаю.

— Ты его сестра, и из-за явного конфликта интересов, ты не имеешь права на мнение, Анни. — Ава направляет свою бутылку пива на нее, затем направляет ее на меня, сузив глаза. — Я все еще не доверяю тебе в том, что ты будешь правильно обращаться с моей Сеси.