В ту ночь, первую ночь на палубе, после того, как он затащил меня внутрь и опустился на меня во время моего дурацкого сонного паралича, думаю, у него был такой взгляд, прежде чем он попытался задушить меня.

Я задыхаюсь, когда Лэндон, воспользовавшись моментом, валит его на землю. Он наклоняется, чтобы прошептать ему что-то на ухо, затем встает во весь рост, широко раскрывает руки и ухмыляется, показывая окровавленные зубы, пока наши студенты повторяют.

— Кинг! Кинг! Кинг!

Но их праздничные крики заканчиваются коллективным «Аахх», когда Джереми вскакивает и бьет Лэна в лицо. Он бьет его кулаками по лицу снова и снова. Жестокость на уровне криминала, и она усиливается с каждой секундой. Наши студенты замолкают, в то время как студенты КУ сходят с ума. Их аплодисменты усиливаются вместе с безумием Джереми. Рефери вскакивает, чтобы объявить, что он победил по очкам, но вместо того, чтобы отойти, Джереми бьет Лэна еще раз. А когда он пытается встать? Джереми снова бросает его на землю, как бы доказывая свою правоту.

Я глуха ко всему этому шуму, к болтовне студентов, к ворчанию Авы из-за потери денег, которые она поставила на Лэна. Мой взгляд остается прикованным к Джереми, который смотрит на Лэндона так, словно у него на него личная обида. Может ли он знать о причастности Лэндона к пожару? Может быть, о моем участии? Я никогда не переставала чувствовать себя виноватой за это, даже после того, как Джереми угрожал мне и превратил меня в свою секс-игрушку. Его мораль не должна отражать мою, и я не хочу причинять людям боль. Однако я не настолько идиотка, чтобы рассказать ему об этом. Это только создаст проблемы.

Я была уверена, что Лэндон тоже этого не сделает, но он был явно недоволен тем, что я отказалась быть его шпионкой, так что, возможно, он предал меня. Нет. Он бы этого не сделал. По крайней мере, я надеюсь, что нет. В любом случае, не хочу здесь оставаться. Мне удается утащить за собой Аву. Учитывая ее подавленное состояние, она не слишком возражает и не называет меня дурой.

Мы едим мороженое по дороге в общежитие, а потом я говорю ей, что собираюсь заниматься. Она говорит, что будет заниматься на виолончели. Обычно я жду, когда она уснет, чтобы улизнуть, но сегодня мне неспокойно. Через пятнадцать минут после того, как звук ее виолончели заполняет пространство, я накидываю толстовку и выскальзываю из квартиры. кажется, что дорога до коттеджа занимает целую вечность. Я открываю ворота ключом, который Джереми дал мне вскоре после того, как я стала постоянной гостьей в его доме. Весь дом окутан темнотой, но готическая атмосфера не беспокоит меня сегодня. Меня беспокоит что-то другое. Инстинктивно я останавливаюсь у двери коттеджа. Обычно в это время он устраивает засаду, а затем преследует меня по всему дому. Однако, когда я открываю дверь, ничего не происходит. Хотя уверена, что видела его мотоцикл снаружи. Может быть, он принимает душ?

Я обхожу весь коттедж, но его и след простыл. Однако через кухонное окно, которое он починил после того, как я разбила его вдребезги, я вижу массу мышц. Мои шаги осторожны, когда я направляюсь в его сторону. Джереми сидит на палубе, опершись ладонями о дерево, и смотрит на мрачное озеро, которое, я уверена, наполнено водяными призраками.

Я останавливаюсь прямо за ним, а затем вскрикиваю, когда он хватает меня за лодыжку и бросает вперед. Но прежде чем я падаю в воду, он усаживает меня к себе на колени так, что я оказываюсь на нем, и обхватывает большой рукой мою талию. Он смотрит на меня темными глазами, такими темными, что они практически сливаются с ночью.

Однако на его лице затаилась другая эмоция, которую я никогда не видела.

Что-то похожее на... облегчение. Удивление?

— Ты пришла.

Я позволяю своим ладоням упасть на его плечи.

— Ты сказал мне приходить каждую ночь, помнишь?

Его хватка крепче обхватывает мою талию.

— Ты рано.

— Ава рано легла спать, — ложь.

— Понятно, — что-то странное в его тоне и выражении лица сегодня. Оно... мягче. Больше человеческого, чем звериного.

А Джереми никогда не бывает мягким, так что это сбивает меня с толку, но я также хватаюсь за это, желая, нет, нуждаясь, чтобы как-то проникнуть в его броню. Несправедливо, что только он имеет такую привилегию.

Я прикасаюсь к порезу у его губ, медленно, неуверенно.

— Тебе, наверное, стоит их обработать.

Он издает странный звук, но в остальном молчит.

— Тогда, — я прочищаю горло. — Как ты узнал, что я была там?

— Я знаю о тебе всё, lisichka.

— Но я не знаю.

— Ты не знаешь о себе всё?

— Я ничего не знаю о тебе, Джереми.

— Тебе и не нужно.

— Но я хочу.

Его выражение лица напрягается, но он говорит спокойно.

— Почему?

— Чтобы все было справедливо.

— Я несправедливый человек.

— Я прекрасно знаю это, — я позволяю своим пальцам задержаться на его твердой челюсти. — Но я все равно хочу узнать тебя.

— Удачи. Попытка бесплатна, успех — нет.

— Очень удобно.

— Не за что.

— Я не поблагодарила тебя.

— Все равно не за что.

Я вздыхаю, и он слегка улыбается — настолько, насколько Джереми может улыбнуться. И святое дерьмо. Почему он выглядит в десять раз привлекательнее, когда делает это? Это нездорово для моего учащенного сердцебиения.

Постепенно мои сомнения исчезают. Лэн не мог рассказать ему о моем участии в пожаре. Джереми ни за что не остался бы собранным, если бы это было так. Он бы уже утопил меня в озере.

Я все еще не чувствую никакого облегчения.

— Ты разочарована?

Его вопрос застает меня врасплох.

— Ч-что?

— Из-за того, что я победил твоего драгоценного Лэндона и испортил его прекрасное лицо.

— Не совсем. То есть, я бы предпочела, чтобы вы не дрались, но победитель должен быть. Я уверена, что Лэн сделал бы то же самое, если бы был на твоем месте.

Он делает паузу, наблюдая за мной со странным намерением.

— Разве ты не болела за него?

— Ава болела. Она проклинала тебя всю ночь напролет за потерянные деньги.

— А как насчет тебя? Ты проклинала меня?

— Нет, и я не болела за Лэна.

— Тогда ты болела за меня?

— Я так не думаю.

— Значит, это возможно. Я верю в то, что ты болела за меня.

— Почему это важно? — он поднимает плечо, но его рука крепко обхватывает мою талию. — Не понимаю.

Мы остаемся так на некоторое время. Секунды. Минуты. За это время его взгляд теряется в озере, а я наблюдаю за его лицом.

Это первый раз, когда он как бы обнимает меня вне секса, и я хочу продлить этот момент как можно дольше.

— Я собираюсь остаться на ночь, — объявляю я ни с того ни с сего.

Нет, на самом деле я думала об этом всю неделю, но только сейчас набралась смелости и сказала это вслух.

Его взгляд скользит по мне, а я не могу отделаться от ощущения дискомфорта при виде синяков и порезов на его лице.

— Почему? — спрашивает он, его тон любопытный.

— Потому что я хочу.

— Почему ты хочешь?

— Я же сказала тебе. Потому что хочу узнать тебя получше.

— Проведя ночь рядом со мной, ты не сможешь узнать меня получше.

— Может, и нет, но это только начало.

И я буду бороться до последнего, чтобы получить право голоса во всем, что у нас будет.

Джереми

Что я, делаю?

Ничего из этого не идет по плану, и я не могу найти название «этому».

Это сбивает с толку, как и девушка, из-за которой происходят все эти чертовы перемены. Я ненавижу перемены, особенно когда я их не предвидел. Нет ничего более раздражающего, чем оказаться в ситуации, которую я не могу предсказать.

Я думал, что знаю Сесилию Найт, что нашел ее кнопки и определил как она устроена.

Но опять же, просмотр или копание в ее вещах, возможно, было самой простой частью понимания девушки, которая сейчас спит, обернувшись вокруг меня.