Несколько раз за эти часы Арон открывал Врата, проходя ими на сотни миль, надеясь, что в другом месте барьер будет проломить легче. Но разницы в плотности барьера не было.

На рассвете следующего дня Арон остановился.

Не помогло ничего. Ни полностью доступная ему память Прежнего, ни божественная мощь жезла Солнечного. Барьер выпивал любую магию и моментально восстанавливал любые повреждения, нанесенные грубой силой. Если бы не жезл, Арон давно бы свалился, истощив резерв.

"Хватит биться головой о стену, — с досадой сказал Прежний, все это время молча наблюдавший за его попытками. — Мальчик жив, здоров, за ним присматривает Великая Мать. И Пустыня огромна, а ты понятия не имеешь, в какой ее части он сейчас. Торчать здесь дальше бессмысленно."

Арон выругался, не находя в себе силы признать правоту двойника. Что же это за барьер такой, что он не может одолеть его даже с божественным артефактом?

Глубоко вздохнул. Еще раз вгляделся в мертвую пустыню за барьером и открыл Врата, возвращаясь в столицу. Там ждали его распоряжений Волки, собирать которых он отправил Лоргана, и Арон уже знал, каким будет его самый первый приказ.

Наступил вечер третьего дня считая с того момента, как Альмар потерял сознание. До заката оставалось еще два часа, когда Истен, в очередной раз остановившийся отдохнуть, понял, что сил у него больше нет и что завтра он не сможет даже идти сам, не говоря уже о том, чтобы нести мальчика.

Сейчас, после того, как солнце выжгло в нем все чувства, мысль о неминуемом конце не вызвала ни гнева, ни отчаяния.

Наступила ночь, позволив ему забыться тягостным сном, и наступил рассвет. Истен все же попробовал встать. Попробовал сделать несколько шагов. Ноги дрожали, и он осел на песок прежде, чем они окончательно подвели его. Посмотрел на Альмара, все также находящегося в забытье.

— Не получилось у нас выбраться. Жаль.

Глубоко вздохнул. Мало того, что у него отказывали ноги, так теперь начались проблемы с глазами — потому что привычный солнечный день потемнел, помутнел. И проблемы со слухом — потому что вместо привычного шелеста песчинок Истен начал слышать однообразный гул.

А потом что-то холодное и влажное упало ему на макушку. Упало и растеклось по волосам. Вот второе. Третье…

Истен вскинул голову — и огромная капля ударила его в лоб. Следующая влепилась в правую бровь, мгновенно залив глаз. А потом хлынул сплошной поток воды, такой, что в четырех шагах стало ничего не видно.

Дождь.

В пустыне Аннуш.

В пустыне, где никогда не бывает дождей.

В разумной магической пустыне, недавно убившей целый город, пошел дождь…

Может, ему это казалось? Последняя галлюцинация перед смертью от жажды?

Потоки воды продолжали литься, уже промочив его насквозь, а он ловил эту сладкую воду открытым ртом. Потом, спохватившись, достал обе фляги, открыл их — и они моментально заполнились до краев.

Чудо дождя оказалось не единственным — едва Истен закрутил обе фляги и убрал в заплечный мешок, как намокший песок под ногами вспучился и из него полезли побеги. Вот тонкие стебли травы. Вот колючие ветки кустарников. А вот молодые зеленые стволы деревьев, тянущиеся все выше и выше, становясь гигантами с жесткой корой и раскидистой кроной…

Истен поворачивался вокруг своей оси, ошеломленно оглядываясь, а лес, только что выросший из мертвых песков, становился все гуще, все зеленее.

Только Альмар продолжал лежать неподвижно. Даже двойное чудо не разбудило его, хотя губы мальчика шевелились, ловя желанную влагу.

Лес закончил расти и громко зашелестел, будто говоря что-то. А потом Истен разглядел уходящую вглубь чащи широкую тропу, выстланную зеленым вьюном, кое-где под которым, едва заметно, еще проглядывал влажный песок.

Истен встал — ноги сейчас держали крепко — привычно подхватил Альмара, устраивая его в импровизированной переноске, взял свой заплечный мешок с полными флягами воды и развернулся к тропе. Два чуда уже случилось, так может произойдет и третье и они покинут проклятую Пустыню живыми?

Посмотрел на тропу, потом туда, где на горизонте высились горы. До них все еще было дальше, чем один дневной переход. Чем даже два дневных перехода…

Идти по тропе, устланной вьюном, оказалось удивительно легко — ни кочек, ни корней, ни ям. Будто Истен шагал по газону, подстриженному императорскими садовниками. Но ни в императорских парках, ни в каких иных не существовало деревьев, способных двигаться и лишь притворяющихся глубоко пустившими корни. Здесь они все были такими. Истен постоянно слышал за спиной шорох, шелест, скрежет, но стоило ему обернуться, видел лишь замершие деревья, каждый раз в других местах.

В конце концов Истен перестал оглядываться. Если деревьям, чудом выросшим в мертвой пустыне, хотелось одновременно притворятся обычными деревьями и идти за ним следом, то пусть. Так они и шагали — впереди он, с ношей за спиной, которая уже не казалась такой тяжелой. И скрипящие от усердия, переваливающиеся с корня на корень, деревья позади.

Через какое-то время — чувство времени здесь, в этом странном лесу, терялось, — Истен в очередной раз посмотрел наверх, в редкие просветы между кронами, и вдруг понял, что горы уже совсем близко, нависают над головой. А потом ощутил, что воздух вокруг него сгустился так, что стало тяжело дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Но он все же смог сделать еще шаг. И еще. А потом все закончилось, идти вновь стало легко. И показалось, что шелест крон над головой изменил тональность, стал одобрительным.

Истен прошел еще немного вперед — бодрым пружинящим шагом — и остановился. Потому что крона над головой редела. Листва втягивалась в ветки, ветки — в стволы, а сами стволы уменьшались в размерах, пока не превратились в крохотные черенки, которые поднявшийся ветер с корнями вырвал из песка и понес прочь.

Истен стоял у подножия горы, на каменистой, поросшей редкой травой и кустарником земле. Над головой его было открытое небо, а в пяти шагах за спиной резко, будто обрубленные ножом, закончились пески.

Выбрались.

Действительно выбрались.

Все еще не веря, Истен ущипнул себя за руку. Потом, для верности, второй раз. Боль ощущалась — значит не сон. Хотя, возможно, это было предсмертное видение — Истен не знал, ощущают ли боль те, к кому они пришли.

— Где мы? — прозвучал слабый голос за спиной. Истен присел, аккуратно снял переноску и опустил Альмара на землю. Тот растерянно оглядывался по сторонам, потом с трудом встал на ноги.

— Мы за пределами Пустыни, — ответил Истен и, наконец, позволил себе поверить, что это действительно так. Что они выжили.

— О-о, — проговорил Альмар, медленно поворачиваясь и разглядывая то, что их окружало. А потом уставился куда-то за спину Истену: — А это кто? Это ведь не волки…

Истен резко развернулся — по склону горы к ним бежали кхарги. Целая стая кхаргов. А неподалеку от них шел Пустынник — одетый в человеческую одежду, но с покрытым белым мехом лицом. Должно быть один из лазутчиков, возвращающийся из мира людей в Пустыню.

Альмар, не тратя времени на определение того, чем были приближающиеся хищники, вскинул руки ладонями вперед, будто этим жестом мог их остановить. Магия к нему вернулась? Судя по тому, сколько дней они блуждали по пескам, уже могла. Но Истен сомневался, что маленький маг сможет остановить целую стаю кхаргов, которые отлично сопротивлялись не только обычным, но и магическим способам их убить.

С пальцев Альмара сорвались разноцветные искры, закрутились в подобие водоворота, а потом Истен ощутил, что падает. Все вокруг потемнело — и тут же посветлело вновь.

Кхаргов перед ними больше не было. И горного склона тоже. Они стояли на брусчатке мостовой перед кованными воротами высокого особняка. Вид его показался Истену смутно знакомым, а когда он повернулся вокруг своей оси, изучая окружения, то окончательно понял, где они оказались. И заодно заметил немало любопытных глаз, направленных на него и его спутника. Жители столицы привычны ко многому, но даже здесь Врата редко открываются посреди людной улицы.