Парни распределили между собой ночные вахты и, надо полагать, честно их отстояли. Во всяком случае, контрольные метки, которые Кокки оставил на грузе, никто не потревожил.

Выехав с мельницы утром, Кокки оптимистично рассчитывал на свежих и сытых конях проскочить до Милана. Но на пути лежала Опера. Не та опера, где поют, а та, где расположился на постой полк ландскнехтов. Тот самый полк, из которого позавчера фуражиры сходили на юг.

— Стой, кто идет! — часовой на дороге смело остановил конный отряд с телегой.

— Свои, — ответил Антиллези и приготовился заплатить пошлину, какой бы высокой она ни оказалась.

— Откуда у вас наша телега? — спросил часовой, а вокруг начали накапливаться солдаты.

— Мы ее купили в Ландриано, и ничего она не ваша, — спокойно ответил Антиллези, — На свой обоз посмотри и на нее. Крестьянская же телега, клянусь всеми святыми.

— Телега-то крестьянская, да мы ее позавчера реквизировали в Ландриано, а теперь она ваша, — сказал часовой.

— Мы ее честно купили у ваших фуражиров.

— Не верю.

— Ну извини, договор не подписывали.

— Надо было подписать. Не пропущу.

— А подписали бы, ты бы поверил? Ты их подписи знаешь?

— Мое дело маленькое, пусть офицеры разбираются.

Кокки грустно оглядел окрестности. Деревня и военный лагерь. О том, чтобы дать бой, не может быть и речи. Если дать шпор, то верхом прорваться можно, но телегу придется оставить. Нет уж, надо торговаться.

— Если что, я не с вами, — шепнул Бонакорси сидевшей на вожжах Марте, — Подожду у ворот, а вы придумайте, как сказать, что я к начальству жаловаться поехал.

Марта кивнула, и он тронулся вперед.

— Ты куда прешь? — часовой нацелил на него алебарду.

— Домой, в Милан, к пациентам, — спокойно ответил Тони.

— Что в сумке?

— Нам, докторам, нечего возить, кроме своих пилюль, — Тони приоткрыл притороченную к седлу жесткую сумку.

Часовой взглянул в сумку, на доктора, не нашел ничего подозрительного и махнул рукой.

К подозрительной компании с подозрительной телегой подошел вызванный офицер. Профильный офицер. Профос.

— Эрвин Шмидт. Профос, — представился ландскнехт, — С кем имею честь?

— Антонио Кокки, учитель фехтования.

— Роберто Антиллези, учитель фехтования с учениками.

— Марта Крафт, ответственный грузоперевозчик.

— Барабан! Та-да-дам!

— Труба! Ту-ру-ру!

Женская реплика профоса особенно заинтересовала, и он подошел поближе.

— Мне кажется, я знаю, кто Вы.

— Вы даже не предствляете, — в очередной раз стандартно ответила Марта.

— Не Вы ли будете вдова светлой памяти Маркуса из Кельна?

Сказать про Маркуса «светлой памяти» мог только коллега-профос.

— Да, это я.

— Какой у Вас груз?

— Секретный.

— В каком направлении?

— Милан.

— Кому конкретно в Милане?

— Фуггерам, — наудачу ответила Марта.

Если Фуггеры финансируют армию императора, а армия в Милане, то и какое-то представительство Фуггеров здесь должно быть. Вообще и правда неплохо бы попасть с этим золотом к Фуггерам, а дальше пусть запрашивают своего главного.

— Откуда?

— Из Генуи.

— Почему на крестьянской телеге?

— Наша сломалась.

Профос заглянул в телегу.

— Откройте вот тот ящик.

— Нет.

— Фрау, если я говорю откройте, значит, надо открыть.

— Там золото для армии, — Марта наклонилась к нему и шепнула на ухо.

— Точно?

— Клянусь Вам. Какой груз может быть более дорогой, чтобы выдавать его за золото?

— Тогда вы по адресу. У нас тут как раз армия, и командование нам как раз задолжало. Где расписаться за получение?

— У Фуггеров в Милане.

— Допустим. Где сопроводительные документы?

— Это секретный рейс.

— Тогда я сошлюсь на отсутствие документов, конфискую золото и раздам солдатам согласно платежной ведомости. Ваши действия?

— Вы не сможете его раздать.

— Почему?

— Антонио, открой, пожалуйста, ящик.

Кокки удивился, но залез в телегу, достал кинжал, подцепил приколоченную крышку и открыл ящик. Поднял лоскут серого сукна. Слитки.

— Это же слитки! — удивился профос.

— Слитки, — ответила Марта, — Их надо поменять на серебро, чтобы платить солдатам. Или как? Дробить на кусочки?

— Кто везет в армию слитки золота? Я вам не верю.

— Мы уже отправили посыльного в Милан.

— Кого? — профос обернулся к часовым, — Они кого-то отправили?

— Никого, — ответил часовой.

— А доктор?

— Эээ… — часовой замялся

— Что эээ? — уточнил профос.

— Я думал, доктор не с ними.

— Если мы не попадам в Милан, то завтра профос Шмидт будет объяснять всем остальным командирам, где их чеканная монета, — сказала Марта.

— Я все равно не верю. Золото вижу. Но у вас нет никаких доказательств, что вы везете его Фуггерам для армии.

— Так поехали вместе.

— Куда?

— В Милан к Фуггерам.

— А поехали, — сказал профос.

После чего отдал несколько команд толпившимся вокруг солдатам, и к шести всадникам-итальянцам добавилось еще пара дюжин немцев.

Барабан и Труба на всякий случай решили не выходить из-под охраны и проехать дальше. А то мало ли, допрашивать начнут, да с пристрастием. Этот Шмидт довольно строгий профос.

— В чем дело, Антонио? — спросил Антиллези, — Зачем нам теперь ехать к Фуггерам? Чтобы нас приперли к стенке как воров?

— Фуггеры в деле, — ответил Кокки, — Едем спокойно, не дергаемся.

Антиллези удивился, но поверил. Почему бы банкирам не быть в деле о скупке краденого золота? Хотя и странновато для Фуггеров, но мало ли вдруг.

На въезде в Милан профос Шмидт помог отбрехаться от стражи на воротах и помог найти миланское представительство Фуггеров. Слава Богу, что оно тут и правда было.

В отличие от скромной конторы генуэзского филиала, миланский представлял собой маленький, но квартал. Дома без просветов соединялись друг с другом, образовывая замкнутый четырехугольник между четырьмя улицами. С парадного фасада вход в деловые помещения, с заднего — ворота для всадников и телег. С остальных сторон никаких входов, маленькие окошки первого этажа и небольшие следующих. Крепость в крепости. Настоящую осаду может и не выдержит, но от мародеров отобьется.

Ученики Антиллези под присмотром ландскнехтов перетаскали бочки и ящики в контору с парадного входа. Золото заслуживает уважительного отношения. Шмидт потребовал все принять, пересчитать, рассчитаться с перевозчиками, обменять слитки на монету и выдать на руки согласно штатного расписания.

Со стороны конторских служащих возражений насчет принять не поступило, а насчет выдать Шмидта послали в штаб к Фрундсбергу за этим самым штатным расписанием и добавили, что сами разберутся, кому когда выдавать. Не дожидаясь решений по выдаче, стали принимать. Появились весы, ювелир, писари, счетоводы. Начался длительный процесс с пересчитыванием пятнадцати тысяч монет и взвешиванием нескольких десятков слитков с проверкой пробы каждого. Почему пятнадцать, а не двадцать пять? Потому что восемь тысяч с этой телеги осталось в Вогере, тысячу Кокки отдал Бонакорси и тысячу сразу отложил себе и Марте на расходы. Можно бы было отложить и две, но тогда бы поясные сумки оттягивали пояса слишком неудобно и подозрительно.

Марта и Шмидт остались при счетчиках. Марта как ответственный перевозчик, а Шмидт для придания значимости своему внутреннему «я» перед своим внутренним «я». Чтобы не бегать в штаб за штатным расписанием. Потому что золото уже попало в загребущие лапы банкиров и так просто его не отдадут даже тем, кто успел его подержать в руках.

Шмидт отослал назад свой эскорт, и Антиллези с четверкой учеников тоже оставаться не стал.

— Я поеду, Антонио? — спросил он.