— Ага, я держу, — сказал младший, — Но он, кажись, еще не умер.

— Его вроде чертовски сильно стукнули прямо по мозгам.

— Ага. Сотрясение. Еще до утра оживет.

— Может сдохнет к чертям?

— Ага, потом когда-нибудь. Раз уж его в церковь занесли, то точно не сегодня.

— Ну и черт с ним. Не больно и хотелось.

— Ага. Все равно свой человек.

Лис открыл глаза. Рассвет. Колонны. Свод. Роспись. Церковь. Что из услышанного ночью в бреду разговора сказали черти, а что сказали люди, которые его сюда принесли? Голова болит. Холодно. Чертовски холодно. Спасибо, что положили на деревянную скамью, а на не каменный пол.

Лис, шатаясь, встал. О, человеческий силуэт. Крестится. Священник? Сил никаких нет.

Снова голоса.

— Покойник ожил?

— Кол ему забить!

— Молчать! — у этого голос поувереннее.

Замолкли.

— Дети мои, я окропил его святой водой. Будь он какая нечисть, он бы лопнул, — понятно, священник.

— Ну не воскрес же он!

— Не богохульствуй. Не воскрес, потому что и не умирал.

— Так он не дышал. И дырка в голове. И обоссался. И доктор сказал.

— Меньше надо докторов слушать. Все они суть шарлатаны, а через одного с фальшивыми дипломами. Больше надо в храм божий ходить и молиться, живее будешь.

— И что с ним делать?

— Положить в теплом месте и пусть отлеживается. А то дрожит как от лихорадки.

— А когда встанет, что с ним делать?

— Исповедать, причастить и пусть идет и не грешит. Или у кого у нему счеты есть? Кто он такой вообще?

— Друг Луки-Болтуна, который в Геную уехал.

— Друга семьи Газзоло сам Бог велел выхаживать.

На этом ободряющем месте Лис снова потерял сознание. Сутки он то лежал в забытии, то просыпался с головной болью. На следующее утро встал. Поел. Начал неуверенно ходить. После полудня выглянуло солнце, и Лис вышел погреться к бухте.

Из соображений справедливости здесь стоит пояснить состояние Лиса Маттео для тех читателей, которые не знакомы с последствиями черепно-мозговых травм, потому что те, кто знаком, уже давно догадались, что пациент скорее жив, чем мертв.

Первое из повреждений это ушиб мозга. После него пациент выпадает из активной жизни на двое-трое суток, и далее нуждается в восстановительном периоде, хотя уже будет пригоден для минимальной физической и умеренной умственной активности.

Второе это сепсис. Без асептики и антибиотиков пациенту осталась примерно неделя жизни плюс опционально два-три дня на плавный переход в мир иной.

На момент получения обоих повреждений пациент находился в добром здравии, и не будет необоснованным допущением считать, что первое он пройдет по минимальной границе времени, а второе по максимальной. Но в двухнедельной перспективе он обречен, хотя никто из его современников этого не знает.

Прошу прощения за это анахроничное отступление, но, если Уважаемому Читателю небезразлична судьба Лиса, то он потратил бы намного больше времени в поисках ровно той же информации в профильных источниках. Или несправедливо обвинил бы автора в чрезмерном отступлении от здорового реализма.

Если достаточно долго сидеть на берегу, можно увидеть, как мимо проплывает труп врага. Чей труп хотелось бы увидеть? Французского рыцаря? Этого «скромного доктора» со странным прошлым? Может быть, Лука или Тарди предали? Точно не Лука. Кто отправит к своей семье человека, которого намерен предать? Семью Лука любил, этого у него не отнимешь. Вот Тарди мог и предать. Но резня на корабле совершенно не в его стиле. Тогда кто? Кармина? Она точно не знала ничего. Но могла догадаться. Может быть, Птичка зачирикал, едва отъехав от пирса? Во всяком случае, он знал и про золото, и про галиот. С другой стороны, Птичка треплом никогда не был.

— Сеньор Маттео! — к Лису подошел кто-то из рыбаков, он так и не запомнил всех по именам.

— Да?

— Мы выловили тело с галиота, и это не матрос, не солдат и не гребец. Вообще не моряк. Хотите посмотреть?

— Конечно, хочу, — ответил Лис. «Тарди?» — подумал он.

Труп лежал в церкви на полу. На теле осталась длинная рубашка, верхнюю одежду уже сняли и разложили по соседним скамьям. Лис посмотрел покойнику в глаза. Действительно, Тарди.

— Прости, друг Альфонсо, что я плохо про тебя подумал, — сказал Лис.

— Знакомый? — спросил рыбак.

— Да.

— Хороший человек?

— Хороший.

— Богатый?

— Богатый.

— Отпоем и похороним. Даже крест хороший поставим.

— С чего такая щедрость?

— Мы с него сняли пояс с деньгами. Золотые дукаты. Грех такого человека хоронить как простого утопленника.

Лис провел рукой по рубашке мертвеца. Напротив сердца дыра. Да, убит одним ударом в сердце. На рубашке отпечаталась кровью витая гарда рыцарского кинжала. Его убил рыцарь. И сбросил тело за борт, а не обобрал. Интересно, Альфонсо защищался?

Пояс с генуэзским ножом в черных ножнах рыбаки сохранили. Тарди не держал нож в руках, когда его убили. Погиб безоружным.

— Сеньор, не знаете, что это такое?

Рыбак протянул Лису гибкий футляр из непромокаемой жированной кожи и сверток пергаментных листов.

Лис присмотрелся. Буквы плавали перед глазами.

— Векселя на предъявителя. Сто тридцать дукатов, Парма. Сто восемьдесят, Пьяченца. Сто пятьдесят, Пиза.

— То есть, их можно на золото обменять? — спросил рыбак.

— Тебе нельзя.

— Почему?

— Ты не похож на человека, у которого может быть такой вексель. Читать-писать умеешь?

— А Вы?

— Я? — Лис фыркнул, — Я если только на покойника похож. С дыркой в голове.

— Серьезно, сеньор, — возбудился рыбак, — Давайте мы Вам хорошую одежду купим на те дукаты, что нашли у этого в поясе. Сядем на добрых мулов и поедем во все эти города. Вы получите эти деньги для нас, а мы Вам дадим десятую часть.

— Половину, — как истинный генуэзец, Лис оценивал сделку спинным мозгом и начинал торговаться рефлекторно, пока головной мозг обсчитывал расходы и риски.

— Шестую.

— Треть.

— Четверть.

— По рукам. Но в Пизу я не поеду.

— Почему?

— Далеко. Сдохну по пути.

— На лодке прокатим.

Лис вздрогнул.

— Сдохну я от твоей лодки.

Рыбак посмотрел на него и согласился, что правда сдохнет.

— А от мула?

— Седло найди такое, чтобы просто сесть и сидеть. И чтобы под уздцы кто-то вел.

— Не вопрос. Завтра на рассвете выезжаем.

На рассвете Лису принесли добротные штаны, дублет и капюшон из теплой шерсти. Одежда выглядела слегка поношенной. Как будто сняли с какого-то средней руки купца. Блестящие от жира непромокаемые ботинки. За ними, похоже, пришлось сгонять в Рапалло. Для путешественников по большим дорогам у придорожных сапожников есть готовая обувь на любой кошелек. Пахнущий дымом и морской солью хорошо просушенный плащ черного бархата. Добротный пояс старины Альфонсо с кошельком, футляром для документов и генуэзским ножом.

С ним поехали трое. Тот рыбак, который показывал тело и векселя, и два похожих мужика с обветренными лицами и мозолистыми руками. Все при оружии. Три больших тесака и даже арбалет. Охотничий. И все одеты не в грубое и штопаное морское-рыбацкое, а в приличную дорожную одежду. Как будто купец едет, а при нем охрана.

Привычный меч у Лиса забрали солдаты. Рыбаки дали ему новый меч, легкий и красивый. Очень острый и всего с парой зазубрин. Как будто сняли с какого-то студента из хорошей семьи.

Да, называть их рыбаками более-менее правильно, но не точно. Конечно, любой из троих умел ловить рыбу. Но основной свой доход они получали или с контрабанды, или с пиратства, или с разбоя на большой дороге. Лука, как яблоко от яблони, недалеко укатился ни по расстоянию, ни по сути.

Выезжали утром, когда рыбаки уже ушли в море. Проводить вышла женщина с седой прядью.