— Имеем. Вы — какие-то отвратительные потусторонние твари, настолько никчемные, что находитесь на грани вымирания. Как же так вышло, если вы такие великие? Тоже мне, боги! Кто никчемный? Человечество процветает, а вы почти вымерли, вас остались единицы! Так кто из нас никчемный, а? Выживают сильнейшие, так? Вы вымираете, мы — нет. Так кто из нас сильнейший?

— Человечество по сравнению с нами — младенец. Человечество и мы — это эмбрион и тысячелетний старик. Вы — всего лишь вспышка в одном из миров, вспышки энергии, которые быстро исчезают. Ты понятия не имеешь, сколько таких миров мы повидали и пережили. Это наша пища. Мы выискиваем такие источники энергии и живем за счет них. Называем их очагами. И ваш мир — всего лишь очередной очаг. Только настали тяжкие времена. Очагов энергии стало меньше. Отыскать их все труднее. Ваш очаг — последнее, что мы смогли найти. Но не переживай, мы не опустошим его с той стремительность, с какой опустошали раньше другие очаги, во времена изобилия. Нас осталось действительно мало, а в вашем мире очень много энергии. Мы не собираемся уничтожать ваш очаг, он нам нужен, потому что пока другого у нас нет. Он единственный источник нашего питания. Нас мало, ваш очаг будет питать нас очень долго. Как уже давно питает.

— А почему вас мало? Разве вы не размножаетесь?

— Сейчас это запрещено. В тяжелые времена, когда очагов становится мало или они почти исчезают, короче, когда наступает голод, мы не размножаемся. Когда очаги снова появляются и голод не грозит, тогда только снова разрешается.

— Если вы не размножаетесь, как же вы до сих пор не вымерли все? Старики умирают, дети рождаются. Нет детей — все, конец.

— Это у вас так, несчастная, ты нас не сравнивай. У нас нет стариков и детей. У нас совсем другой цикл жизни. Мы не растем, не стареем и не умираем, не живем по отведенным срокам, как примитивные формы жизни, типа вас. Не подыхаем, потому что время пришло, или потому что болезнь одолела. У нас нет старости, нет возраста и болезней. Нас нельзя убить, нанеся физическое увечье, как вас. Голод, отсутствие энергии — единственная причина, способная лишить нас жизни. И мы никогда не нарушаем свои законы, как любите делать вы, люди. Поэтому мы никогда не вымрем. Мы пережили много периодов, когда исчезали очаги, и только благодаря тому, что не нарушали законы.

— И как?

— Максимально сокращали численность, оставляя только охотников, самых лучших, которые ищут очаги.

— То есть, остальных обрекали на смерть.

— Не на смерть. У нас нет смерти. Есть отсутствие жизни.

— Разве это не одно и то же?

— Нет, не одно и то же.

— А как же потом, когда тяжелые времена проходят, вы снова размножаетесь? Вы оставляете для этого в живых женщин?

Луи презрительно фыркнул.

— У нас нет женщин или мужчин! Нет пола.

— Как это? Но как же вы тогда размножаетесь? Как вообще появляетесь на свет?

— Двумя способами. Либо создаем новую особь, либо возвращаем к жизни старую. Мы предпочитаем последний способ. Новые особи создаются крайне редко, это занимает много времени и очень много энергии, в этом нет необходимости, проще и быстрее вернуть старую.

— Вы оживляете умерших?

— Они не умершие. Мы не умираем, я же сказал. Мы перестаем жить, если лишить нас энергии. Но если энергию вернуть — возвращается и жизнь. Наши тела не разлагаются и не исчезают, как ваши, когда энергия их покидает. Даже если в ваше тело вернуть энергию, это не вернет ему жизнь. У нас по-другому.

— Круто! — не выдержал Патрик, подслушивающий их из другой комнаты. — Значит, я бессмертный?

— Можно и так сказать. Но сейчас в этом мире ты уязвим. Твое человеческое тело питает тебя необходимой энергией, сохраняя в тебе жизнь. Пока ты не окреп достаточно в этом мире, чтобы лишиться этой энергии, этого тела и иметь возможность совсем без него обходиться, как я теперь. Для этого тебе надо напитаться и накопить в себе намного больше энергии, чем дает это тело. Я поглощал ее долгие годы, всю свою человеческую жизнь, и все равно не знал, что смогу существовать здесь вот так… без человеческого тела, сам по себе. Эту энергию я должен был передать тебе, чтобы ты быстрее окреп. Так мы всегда делали. Передавали энергию и уходили домой. Вот когда ты перестанешь зависеть от человеческого тела и станешь, как я — вот тогда ты станешь неуязвим. Как в нашем мире.

— Бессмертие, это, конечно, крутая штука в вашем мире. А вот отсутствие девчонок — это полная лажа. У вас нет любви, нет секса? Вы что, все одинаковые? Но так же не интересно! Фу-у! Даже представить страшно такую жизнь! Кошмар, а не жизнь! Зачем вы тогда вообще живете?

— Не равняй на человеческую жизнь. Да, у нас все не так, но это не значит, что наша жизнь плохая. Нет, она намного ярче и насыщеннее, чем человеческая. У нас есть и радости, и удовольствия…

— Какие? Что у вас есть? Ни любви, ни секса, ни детей, ни родителей! — Патрик разочарованно скривился. — В вашем мире даже нет женских сисек — это отстойный мир! Не удивительно, что я оттуда сбежал. Нет уж, спасибо, лучше тогда я и дальше буду оставаться человеком, вырасту мужиком в мире, где полно красивых девушек, а не в мире, где все одинаковые и вместо того, чтобы трахаться и делать детей, оживляют мертвяков… Б-р-р! Даже в кошмаре такое не приснится.

Кэрол рассмеялась, ласково смотря на него.

— Ничего, Болли… ты все вспомнишь и изменишь свое мнение. Сейчас в тебе говорит человек.

— Это потому, что я и есть человек. Я мужчина. И я хочу быть мужчиной. А не чем-то… А у вас что, даже никаких половых органов нет?

— Нет.

— Боже, ужас! — мальчик в неподдельном отвращении передернул плечами и скривился. — Нет уж, я свой… ни на что не променяю! Прости, мам, за пошлость.

Продолжая ухмыляться, Кэрол повернулась к окну, вглядываясь между деревьями.

— Полностью разделяю твое мнение, сынок.

— Глупцы! Вы просто ничего не понимаете и не знаете! — разозлился Луи.

— И кто, выходит, амеба? Кто одноклеточные? Кто примитивные организмы? Кто червяки? — глумился Патрик. — У вас даже писек нет! Даже червяки трахаются! Значит, вы еще примитивнее червяков! Настоящие амебы это вы, а не мы!

— Я не собираюсь выслушивать эти глупости. Я больше ни слова тебе не скажу. Ничего не буду рассказывать. Сам вспомнишь. И сам поймешь, какие глупости ты говорил!

— Вали-вали, амеба оскорбленная! — хохотнул Патрик.

Прошло не меньше двух часов, прежде чем появились проклятые.

Кэрол и Патрик, караулящие у окон, одновременно их заметили.

Осторожно и неторопливо они крались между деревьями, прячась за стволы.

— Что вы прячетесь, мы все равно вас видим! — прошептал мальчик.

Все, как один, резко застыли на месте.

— Они меня слышат! — воскликнул Патрик.

— Скажи им, чтобы убирались отсюда подобру-поздорову.

— Они не знают, кто я такой, Луи им не сказал. Мам, среди них сильные проклятые… как ты. Которые тоже так умеют… Вон, смотри, у них глаза красным светятся, как у нас. А я думал, только ты так можешь… — Патрик прищурился, вглядываясь в незнакомые угрюмые лица. — Остановитесь! Или умрете. Я ваш повелитель, не Луи! Вы должны слушаться меня!

Проклятые в замешательстве и удивлении стали переглядываться. Потом один из них, самый высокий, решительно пошел вперед, сверкая кроваво-красными глазами.

Кэрол вскинула ружье на плечо и прицелилась.

Мужчина остановился, когда раздался выстрел и пуля ушла в снег прямо перед ним.

— Выходи! Ты должен пойти с нами! — закричал он зычным голосом.

— Что ты орешь? — прошептал Патрик, держа его на мушке. — Я и так тебя слышу. Слышу все твои мысли. Убирайся отсюда, Брюс. И уводи всех остальных.

— Нас много, тебе придется подчиниться! — снова крикнул Брюс, вынимая из-за пояса пистолет, и вдруг бросился вперед. — Рассредоточились! Окружаем дом! Вперед, быстро! Бабу убить! В мальчишку не стрелять!

Его команды оборвались, когда в грудь вонзилась пуля, сбивая с ног.