Я вообще подозревал, что разбросанные вокруг Великого Устюга села живут в основном сдачей помещений.

Пока Илья грыз гранит науки в спартанских условиях, вокруг него, пусть и за стенами Лицея, нарастал как снежный ком, его двор. Люди липли на деньги, власть, а то и просто “стол”. Я спросил у Ильи, во сколько ему обходится всех их кормить. Тот сказал что деньгами дед Дарен заведует. Вообще не замутненный. Хотя, может это нормально. Он боярин, его работа — защищать людей от чудовищ всяких. Для быта он в принципе не приспособлен.

Поэтому Мстислав и оказался в столь плачевной ситуации — мачеха знала куда бить. Она отрезала от Мстислава его маленький “двор”, в котором еще не было воинов и во такого вот деда Дарена, и Мстислав стал как будто человек, который не умеет плавать, вдруг упавший в реку.

Все это и навело меня на мысль — а ведь я то оказался лишен подобного ближнего круга. У меня ведь нет никого.

Тут то я и вспомнил про десятника. Я подозревал, что без ноги ему дальнейшая карьера не светит — все видимые мной в Лицее охранники были полностью комплектный. Но я не ожидал что его вот так, сразу на мороз. Что даже лучше. Я захватил с собой один из золотых браслетов, снятых с полудушника, стребовал с Оногура деньги, которые получил от Лицея, и решил сходить к десятнику, поболтать с ним.

То, что у него нет ноги, меня особо не смущало. Тут это было распространено и Мстислав помнил нескольких людей из детства, у которых были заменены протезами части тела. Протезы сносно функционировали. Конечно, они были и близко не столь совершенны как кибернетические протезы моего мира, но все же, очень не плохи. Поэтому поставить Волка Серебрякова на ноги и он встанет в ряды мои надежных и преданных миньонов. Первый будет.

Прошло все как и задумывалось. Дед Дарён, предупрежденный заранее, приехал за Ильей не верхом с заводным конем, как обычно, а в санях. Меня вывезли контрабандой, накрыв шкурой и положив на дно саней. У ворот, за крепостной стеной Лицея, как и всегда по субботам был стан. “Дядьки” в ярких кафтанах с завязками-”разговорами и высоких шапках с меховой оторочкой, горделиво выпятив живот встречали своих подопечных. Молодцеватые “дети боярские” в начищенных кольчугах, пускающих солнечные блики на выдыхающих целые облака пара горячих конях. Множество “дворни” в темных кафтанах и лохматых шапках — кто пешком, кто на меринах. Я учуял запах шашлыка, заметил несколько цветастых, полосатых шатров — кто-то либо встречался тут с родственниками, либо просто решил отметить выходные не отъезжая далеко от Лицея. Бегали женщины с ведрами и подносами, лаяли и грызлись собаки. Самый настоящий походный стан, целое маленькое войско.

А если добавить медведей с цыганами — праздничная ярмарка.

Мы пережили несколько напряженных минут на выезде и за воротами — уже знакомая пантомима с грозными взглядами, руками на рукоятях сабель, добавился еще собачий лай и всхрапывания лошадей. Опять решали, кто первый проедет. В принципе, дорогу нам не заступали — Илья очевидно был не самым родовитым, а его свита не самая многочисленная, зато самая на вид боеспособная. Хмурые и тертые воины Ильи, хоть и уступали в яркости одежд и в богатсве отделки оружия, зато не уступали дорогу и не опускали взгляд. Честно говоря, я даже немного удивился, что до поножовщины дело так и не дошло. Не удивительно, что в лицей пускают только по одному сопровождающему — гонору в господах боярах было очень много. Хотя, что мне то нудеть — сам такой.

У Ильи особы дел в городе не было. Он хотел пойти на большой базар, подивиться на танцовщиц с юга. Я его очень понимал — мне тоже было интересно, как они там голые пляшут, на морозе. Но увы, у меня были дела. Я зашел в храм первака Рыбака, с знакомому уже батюшке, то есть языческому жрецу. Как два нищих за углом, обменялись с ним от сердца оторванными словами. Про Волка Серебрякова главный жрец знал. Направил меня по нужному месту с настолько витиеватыми пояснениями, что я бы, конечно, заплутал. Официальные названия улиц тут не давали зато в быто были неофициальные. И если с расположением Ярмарочной, Приречной и Рыбной я мог сделать предположения, то с Портновкой и Красивкой нет. А некоторые названия меня ставили в тупик — Вонючка и Синяя, например. К счастью, схожего рода проблемы тут возникали не только у попаданцев, но и у местных. От храма мне был выдан навигатор — тощий, большеголовый мужичонка в “фирменном” храмовом кафтане. Он то нас и повел дальше. По пути заскочили на Красивку — на этой улице жили ювелиры. Я доверился своему проводнику и вошел в лавку “лучшейшего на этой улице мастера” с забавным именем Истома и говорящей фамилией Золотняков. тут же, с порога, получил от маленького, чернявого мужичка с огромным носом заявление, что работы он больше не берет, и так до следующей осени занят. Я показал ему мешочек от Ибн Хальдуна. Монетки в нем были странные — в виде крохотных стилизованных изогнутых мечей, наподобие тех, что я видел у гулямов. Мастер поцокал, заявив что работа грубая, и оценил все содержимое в сорок рублей.

— А если поторговаться? — спросил я.

— Больше чем за сорок, и еще три руля, я не возьму. Иди ищи цену лучше! — тут же начал напирать на меня Истома. Разговаривал он по хамски, но не Илья, не присутствующий тут же дед Дарён за сабли не хватались и я решил, что ему можно. Золотой браслет Истома оценил, неожиданно, в пятьдесят рублей.

— Или даже сто дадут, коли любителя найдешь. Видно ж, не людская работа.

Это заставило меня пристальнее присмотреться к хитрой вязи золотой проволоки, но я по прежнему ничего прямо таки нечеловеческого в ней не увидел.

Тем временем мой навигатор успел пошептаться с Истомой и тот, обиженным тоном, который видимо у него считался веливым, заявил.

— Коли ты от Храму, так есть у меня подмастерье. Мастером ему скоро быть, надобно вещь сделать. Ежели хошь, можешь что заказать. Может, к весне и управится.

Я подумал… И заказал подарки девочкам. Благо, кредит в храме был открыт, сто и подтвердил мой навигатор, мелко покивав головой. Правда, пришлось как следует посидеть с Истомой и его подмастерьями — они не стеснялись, рисовали эскизы прямо при мне. И довольно быстро я понял, что ювелирных дел они и в самом деле мастера. Это заняло не меньше часа — но Илья провел время весьма не плохо — прошелся по улице, потолкался по лавкам и даже познакомился с какой-то красивой девушкой. Я его не стал ни о чём спрашивать — но морда у него была довольная, как у кота, который на сиськи лег.

Дело шло к обеду. На счастье, оказалось, что Великий Устюг заполнен маленькими харчевнями. Набор блюд был ограничен, но готовили вкусно. Мы поели на открытом воздухе, запили невероятно противным пивом, и двинулись за город.

Не совсем за город. Просто мы отъехали от центра города. Закончилась плотная, многоэтажная застройка, обнесенная стеной. За могучими каменными стенами дома стояли сильно посвободнее. Сами дома были довольно большие — помимо главного здания в два-три этажа, еще множество построек и “огородик” в полгектара, а то и больше. Это пятьдесят соток. Да уж, норматив родной мне субурбии соток в десять на огород, перед таким размахом просто меркнет. Вдоль дороги все было очень плотно застроены, дома разве что друг на друга не лезли. Технически это все еще был Великий Устюг. Еще через километр были еще одни стены, а за ними, километра за два, и еще одни, “внешние” — но те совсем уж условные. Так, деревянный частокол на земляном валу. “Чтобы коровы не ходили”, как пренебрежительно отозвался о таких укреплениях дед Дарён. Он уже успел тут пошустрить, и все выяснить.

До них ехать не пришлось, все же десятник жил довольно богато. Не в самом центре, и даже не за внутренними стенами, но внутри внешнего обвода стен.

— Вот улица, на которой лицейские-то живут. В народе Бараньей кличут. Из-за их мундиров и шапок. Ну и, чуток, из-за мозгов, — доложился мой навигатор неприятно скрипучим голосом. Увы настройки у него не поменять. — Дальше спрашивать надо.