— Так говорите же, говорите! — с нетерпением воскликнул король. — Что это за несчастье, в котором вы упрекаете Бога и которое вы думаете осилить изменой своему королю? Неужели награда за доброе дело из рук короля не выше выгоды от вашего преступления?

— О, если бы это было возможно! — воскликнул Косинский, — если бы вы могли простить меня, если бы Господь был милостив ко мне!

— Отчего же нет? Говорите только скорей, мой юный друг, говорите!.. Но скажите сначала, как вас зовут, так как для того, чтобы помочь вам, я должен знать, кто вы такой?

— И вы обещаете мне не засадить меня в тюрьму, не выдать палачам? — спросил Косинский.

— Если вы сомневаетесь в моём слове, тогда не говорите, — ответил король.

— Да нет, я не сомневаюсь, наоборот — я хочу верить. О, это — рука Господня, ведущая меня, может быть, к счастью. Так слушайте! Меня зовут Косинский.

— Косинский! — переспросил король. — Мне сдаётся, что я уже слышал где-то эту фамилию. Не говорил ли мне о каком-то Косинском староста Дубенский?

— Да, это верно! — воскликнул Косинский. — Юзефа Дубенская, дочь старосты, вот та, которую я люблю! Она любит меня взаимно, а тот Косинский, о котором вам говорил староста, и похитил моё счастье, и заставил меня пойти на преступление и на убийство. Вы должны знать всё, — горячо продолжал он, — так как только вы один можете помочь мне, если вообще ещё может быть для меня помощь на земле. Моя мать была крепостная; когда умер мой отец, этот Косинский стал оспаривать моё имя, мои права. Я был осуждён, меня приговорили стать крепостным, как и моя мать, и по её имени назвали меня Куцым. Имения моего отца были переданы тому Косинскому, а староста Лубенский выгнал меня из своего дома, чтобы мою Юзефу, за которую я охотно отдал бы все сокровища мира, отдать похитителю моего имени и моей чести.

— Это жестоко, мой юный друг, поистине очень жестоко, — промолвил король, сочувственно глядя на взволнованного Косинского.

— Видите, государь, — продолжал Косинский, — я потерял всё, что у меня было самого дорогого. Разве я не должен был ненавидеть свет, где я столько испытал? Разве я не должен был проклинать короля, под чьей державой могла быть совершена такая жестокая несправедливость? Потому-то я предложил свои услуги низвергнуть вас с престола, так как наградой за это мне была обещана моя Юзефа. И она сама побудила меня пойти на всё в борьбе за нашу любовь, так как и её счастье, надежда всей её жизни были поставлены на карту. Так посудите же сами, разве я не был бы трусом, если бы хоть на одно мгновение задумался отдать свою жизнь за честь моей родины и за мою любовь?

— Я так и знал, что вас обошли, — сказал король. — Господи, какое подлое преступление, — печально прибавил он, — дьявольской хитростью из-за ненависти или честолюбия заставить юное сердце пойти на убийство!.. Ну, мой друг, что должно было вознаградить вас за преступление и что едва ли досталось бы ещё вам, то может быть наградой за службу, которую вы сослужите своему королю. Я могу возвратить вам ваше имя; Лубенский — мой друг и, если я потребую у него в награду за своё спасение его же дочь, он не откажет мне.

— О, если бы это было возможно! — воскликнул Косинский, — это было бы слишком много счастья! Так Господь не может вознаградить преступление, которое я совершил пред вами.

Он опустился на колени и поднёс руку короля к своим устам.

— Господь вознаграждает раскаяние и искупление, — поднимаясь, произнёс Станислав Август, — и доставляет мне высшее счастье земных королей — прощать и счастливить людей. Дайте мне свою саблю!

Косинский, не сводивший взора с короля, вынул саблю из ножен и подал её рукояткой королю. Тот коснулся остриём клинка плеча коленопреклонённого и торжественно произнёс:

— Сим прикосновением меча нашей королевской рукой освобождаем мы вас от крепостного состояния вашей матери и даём вам право под сенью польского орла носить фамилию Косинского по имени вашего отца. Всё то, что здесь, в лесной чаще, мы заявляем пред лицом Всевышнего Бога, ручаемся мы нашим королевским словом подтвердить на ступенях трона и во всякое время и пред всеми будем защищать ваши права. Кроме того нашим королевским словом мы обещаем вам ходатайствовать за вас пред старостой Лубенским, нашим верным другом и слугой, чтобы он принял ваше предложение и отдал вам руку своей дочери Юзефы Лубенской в награду за ту службу, которую вы сослужили нам. Возвратить вам имения вашего отца мы не в состоянии, потому что они отошли от вас по приговору государственного суда, но по мере наших сил мы позаботимся о том, чтобы у вас, согласно вашему положению, не было недостатка в средствах. — После этого он отдал Косинскому назад саблю и прибавил: — если вы ещё сомневаетесь, что я исполню своё слово, то предоставьте мне одному добраться до Варшавы, вы же бежите и в надёжном месте ждите, пока я исполню своё обещание.

— Нет, нет, — воскликнул Косинский, — я верю вам. Чудесною стезёю Господь привёл меня к моему счастью и несправедливость, причинённую мне, обратил во благо. Благодаря вам, государь, Господь сохранил меня от преступления, которое я поклялся исполнить, осквернив Его святое Имя. А теперь, — с воодушевлением продолжал он, высоко поднимая оружие, — теперь я призываю Небо в свидетели, что вся моя жизнь должна быть посвящена на служение вам, что всеми силами, до последней капли крови буду защищать вас против всех ваших врагов. Я не хочу оставить вас одного, так как вы всё-таки можете попасть в руки заговорщиков. Не скрываясь трусливо от всех, я намереваюсь ждать исполнения вашего милостивого королевского слова. Идёмте, мой высокий повелитель, идёмте! постараемся отыскать такое место, где бы вы могли отдохнуть и послать о себе весть в Варшаву.

Он быстро поднялся с земли, почтительно предложил королю опереться на свою руку, и оба вышли из леса в открытое поле.

Недалеко от опушки стояла небольшая мельница, принадлежавшая к замку Мариемон. Король пошёл по тропинке, которая вела к мельнице. Заря между тем занималась, и вскоре солнце должно было подняться над горизонтом. На мельнице всё ещё спали. После продолжительного стука рядом с дверью открылось окно, и мельник с любопытством выглянул в него.

— Отворите! — воскликнул король, — отворите!., мы должны отдохнуть и подкрепиться у вас в доме!

Мельник, увидев пред своими дверями человека в разорванном и запачканном грязью платье, с большою раной на лбу и вооружённого спутника с ним, в испуге откинулся назад.

— Убирайтесь! — закричал он, закрывая своё окно. — Здесь вовсе не приют для людей вашего сорта, у меня не разбойничья гостиница.

Вместе с этим он стал звать к себе на помощь, и вскоре сзади него появились его полусонная жена и двое работников.

— Чёрт вас возьми! — воскликнул Косинский, — придержите свои языки! Вы не знаете, с кем вы говорите! это...

Король схватил Косинского за руку и произнёс:

— Молчите, ещё не время открывать нашу тайну! Выслушайте меня, добрый человек, — обратился он к мельнику, — мы — вовсе не разбойники, как это вам кажется. Если бы это было так, то нам нетрудно было бы взломать двери и силой ворваться к вам. Наоборот, мы сами — жертвы разбойников, напавших на нас в лесу. Мы еле-еле спаслись от них. Итак, откройте нам двери своего дома, окажите нам гостеприимство и вы щедро будете награждены за это!

Мельник недоверчиво оглядывал путников; тем не менее спокойный и благородный вид короля, по-видимому, внушил ему доверие. Предусмотрительно прикрыв окно, он несколько времени совещался с женой и с рабочими и наконец заявил путникам, что впустит их, если они предварительно отдадут оружие. По приказанию короля Косинский передал в окно свои пистолеты и саблю. Мельник взвёл курки, открыл дверь и, пока путники входили в комнату, держал оружие наготове.

Король в изнеможении опустился на деревянный стул и произнёс:

— Теперь необходимо отправить уведомление в Варшаву.

Он вынул из своего разорванного камзола записную книжку, вырвал из неё листок и, написав на нём несколько слов, передал его Косинскому.