— Он, конечно, мог узнать меня, как и я его, — сказал фон Пирш, — но обрадуется ли граф свиданию со мною, — прибавил молодой человек с горьким смехом, — этого я не знаю; пожалуй, у него будет так же мало поводов к этому, как и у меня самого.

— Ах, — со смехом подхватила графиня, — должно быть, вы не сделались друзьями при вашей встрече? Это удивляет меня, потому что граф — весьма любезный кавалер.

— Я имел мало случаев познакомиться с его любезностью, — ответил барон — но, как бы то ни было, он отличается большой надменностью и самонадеянностью, что мне удалось заметить, а я был в то время ещё пажом.

— Ну, я понимаю, — с улыбкой сказала графиня, — пажеские годы — это время недоверия к зрелым мужчинам; надеюсь, что, поднявшись теперь на одинаковую степень с графом, вы сумеете лучше оценить его, чем при первом знакомстве.

Тут снова наступила их очередь танцевать.

Фон Пирш стал с графиней в ряды танцоров. Она порою шептала ему грациозно-шутливые слова, но на его челе по-прежнему оставалась туча, и он посматривал мрачным взором на графа Игнатия, который, в свою очередь, не спускал взора с этой танцующей пары.

Менуэт скоро кончился. Император и императрица свободно расхаживали по залам, заговаривая то с тем, то с другим из присутствующих.

Поспешно пройдя через танцевальный зал, граф Игнатий Потоцкий приблизился к графине Елене, которая всё ещё опиралась на руку своего кавалера.

— Позвольте мне приветствовать вас, барон фон Пирш, — сказал он, кланяясь молодому офицеру. — Хотя я и не мог рассчитывать встретиться с вами здесь, но поздравляю вас с тем, что выбор короля при таком почётном поручении пал на вас.

Фон Пирш поклонился с холодной сдержанностью и ответил несколько насмешливым тоном:

— Я вижу, что моё имя сохранилось в вашей памяти, хотя в то время, когда я имел честь встречаться с вами в Берлине, оно принадлежало только пажу, которого вы, пожалуй, сочли незначительным мальчиком. Я чуть было не попал впросак, не воздав графу Игнатию Потоцкому подобающей чести и заговорив с ним просто как с господином Балевским, что было бы страшным нарушением приличий по отношению к такому важному лицу, как вы.

Граф подошёл к нему ещё ближе и, понизив голос, сказал:

— Я не могу объяснить вам, барон, те причины, которые заставили меня скрывать своё настоящее имя, но даю вам слово, что тайна, которую я должен хранить, представляет большую важность для короля вашего государства. Я радуюсь, что графиня Елена была первой, открывшей вам моё настоящее имя. Она — моя приятельница и сохранит мою тайну. Вас же я прошу никому не говорить о том, что я носил другое имя; я прошу вашего молчания и обращаюсь к вам не только как кавалер к кавалеру, но уверяю вас, что вы окажете важную услугу своему королю, если умолчите об этом.

Пирш смотрел на графа гордым, враждебно-холодным взором, высоко подняв голову.

— Не знаю, граф, дозволяет ли мой долг дать вам подобное обещание, — нерешительно возразил он.

— Всё-таки дайте его! — вмешалась графиня. — Я сама прошу вас о том, а даме вы не можете отказать в просьбе хранить молчание. Я действительно должна поддержать желание графа Игнатия ввиду того, что он питает такое доверие к моей дружбе, — прибавила молодая женщина с чуть заметным оттенком горечи и насмешки в голосе, тогда как её глаза странно засверкали.

— Благодарю вас, графиня Елена! — задушевным тоном сказал граф Игнатий. — Так, значит, я могу положиться на ваше слово? — прибавил он, протягивая Пиршу руку.

— Даю вам его, — подтвердил молодой офицер, касаясь руки графа, однако не отвечая на его пожатие, — разумеется, в предположении, что вы не способны обмануть благородное доверие.

Графиня чутко насторожилась при этих словах.

Между тем как раз в ту минуту к ней подошёл император Иосиф, и Браницкой поневоле пришлось отвернуться от разговаривавших, чтобы ответить на лестное замечание монарха.

— Господин фон Герне знает, кто я такой, — прошептал граф Игнатий Пиршу.

Тот холодно поклонился и поспешил отвернуться. К нему приблизился Бобринский.

— Пойдёмте, пойдёмте, мой друг! — сказал он, — ведь вы позволите мне называть этим именем королевского посла, которого императрица предоставила моим заботам? Хотя вы познакомились с великолепнейшей розой из цветника присутствующих здесь дам, но и остальные, несомненно, стоят вашего внимания и все будут рады познакомиться с офицером из прогремевшей по всему свету армии великого прусского короля.

Он увёл с собою Пирша и представил его поочерёдно собравшимся дамам этого блестящего круга, которым действительно было интересно посмотреть, умеет ли представитель армии великого Фридриха так же постоять за себя на салонном паркете, как на учебном плацу и на поле битвы.

Хотя молодой барон ещё недавно носил офицерский мундир, однако вполне сделал ему честь в присутствии русского и польского дворов, и пожалуй, при этом задорная бойкость пажа, всё ещё сидевшая в нём, пригодилась ему, хотя он не мог ещё совершенно стряхнуть с себя неудовольствие, вызванное встречей с графом Потоцким и воспоминанием об их первом знакомстве.

Праздник шёл своим чередом. Пирш неутомимо танцевал то с одной, то с другой из числа самых красивых и знатных дам, бывших на балу. Императрица и император также ещё не раз заговаривали с ним, отличая его особенным вниманием. С легкомыслием юноши он скоро выбросил из головы неприязненные воспоминания и весь отдался удовольствию играть столь лестную для него главную роль в этом блестящем кругу после долгого и горького гнёта своего мальчишески-подчинённого положения.

Игнатий Потоцкий подошёл к графине Браницкой после того, как император Иосиф оставил её, и, подавая ей руку, сказал:

— Благодарю вас, графиня Елена, что вы помогли мне сохранить мою тайну, которая по столь удивительному стечению обстоятельств рисковала подвергнуться роковому разоблачению.

Графиня поспешно отдёрнула свою руку и небрежно сказала:

— Я уважаю всякую тайну, я уважаю её у всякого чужого человека, а тем более у друга, на доверие которого имею право рассчитывать.

Граф Игнатий, серьёзно посмотрев на неё, ответил печальным, почти торжественным тоном:

— Конечно, вы имеете полное право на моё доверие, графиня Елена, — однако и вам, даже вам не могу я ещё сегодня открыть свою тайну, потому что, клянусь, она касается отечества и его святого дела.

— Святого дела, которому посвящено всё ваше сердце? — подхватила графиня, уставившись на графа Игнатия пристальным взглядом.

Потоцкий потупился пред её взором.

— Да, — твёрдо и спокойно сказал он потом, — всё моё сердце! Скоро настанет миг, когда я буду в состоянии открыть эту тайну также и вам; ведь вы были самой старинной моей приятельницей и — порукой чему служит мне ваше благородное сердце — останетесь ею всегда, даже если бы...

— Ни слова более о том! — поспешно перебила его Браницкая, — здесь, где нас окружают со всех сторон любопытные уши и зоркие глаза, не место говорить о тайнах.

К ним подошёл князь Потёмкин.

Граф Игнатий через несколько секунд удалился: весёлый, шутливый разговор, который завёл русский вельможа с графиней, не подходил к его настроению.

Хотя барон Пирш дал ему слово молчать, однако Потоцкого тяготила мысль, что тайна его пребывания в Берлине, от которой зависели судьба Польши и в то же время счастье его жизни, находилась теперь в руках чужого человека, почти мальчика, а тот юноша вдобавок, как инстинктивно чувствовал граф, был враждебно настроен против него. Он испытывал потребность остаться одному, чтобы обдумать своё положение, и жаждал опять и опять прочесть письмо Марии, которое носил на своём сердце, хотя знал в нём наизусть каждое слово. Таким образом молодой человек незаметно оставил праздник, чтобы удалиться к себе на квартиру и попеременно предаваться здесь то серьёзным думам, то страстным, счастливым мечтам.

Барон фон Пирш не возвращался более к разговору с графиней; правда, она бросила ему мимоходом беглую шутку, но молодой человек не находил уже случая для более продолжительной беседы, и почти казалось, что он нарочно избегал её.