— Безусловно, ваше высокопреподобие, — подтвердил вблизи стоявший монах, — а равным образом не посмеет восставать против сейма, который здесь, под чудотворным покровительством Богоматери, изберёт короля.
— Нового короля, — с резким ударением прибавил настоятель, — короля, который, в благодарность за защиту Пречистой Девы, будет обязан вырвать с корнем еретиков-диссидентов и приложит все силы королевства к тому, чтобы выгнать из нашей страны неверных чужеземцев, который будет королём только благодаря могуществу и покровительству церкви, представляемой нами. Всё подготовлено и близок час великой победы; да предоставит её нам Господь над внутренними и внешними врагами святой церкви и отечества! Принесём же нашей Высокой Покровительнице жертву нашего благоговения и будем молить о Её помощи тому великому делу, которое мы начинаем!
Настоятель подошёл к алтарю. Монахи опустились на колена, старшие духовники монастыря стали совершать богослужение под тихий рокот голосов, не сопровождаемый звуками органа. Но вот богослужение окончилось, и ночное собрание на время погрузилось в напряжённое ожидание.
Настоятель спокойно сидел в своём кресле, но монахи шептались, горячо обсуждая великое событие, которое подготовлялось и которое должно было придать новый блеск и новую мощь монастырю.
Наконец, забрезжил и свет сквозь пестро расписанные окна капеллы. Настоятель поднял голову; в его чертах обнаружилось лёгкое нетерпение.
— Те, кого мы ждём, должны были бы быть уже здесь, — сказал он, — пожалуй время посмотреть с башни на равнину, не видать ли кого.
Отец вратарь поспешно вышел, но вскоре возвратился и доложил, что на равнине не видать и следа ожидаемых.
Проходил час за часом; даже и сам настоятель, отлично умевший сдерживать всякое душевное волнение, начал обнаруживать самое живое беспокойство; что касается монахов, то они едва владели собою. Эта длительная задержка почти наверняка указывала на то, что возникло какое-то препятствие столь хорошо подготовленному плану, а если бы теперь не удалось осуществление его, то пришлось бы отложить все гордые надежды, зиждившиеся на нём.
День всё надвигался; служаки и замковые батраки пробудились от сна, началась и военная жизнь и в конце концов, хотя и позже обыкновенного, поднялся и комендант, чтобы проверить и отпустить стражу. Несмотря на то, что настоятель был уверен в своих солдатах и в низших офицерах, всё же эта отсрочка была для него очень мучительна и могла быть чревата последствиями, если бы заговорщики запоздали ещё далее. Он всё ещё не отпускал монахов из капеллы, но всё это вовсе не бросалось в глаза, так как случалось, что духовное подвижничество удерживало монахов и более продолжительное время на молитве; он послал лишь несколько самых надёжных из числа братии на все караульные посты с инструкцией, чтобы солдаты не поднимали шума оружием, если заметят что-либо необычайное. Кроме того настоятель велел передать караульному офицеру у главных ворот тайный приказ, чтобы в случае прибытия группы всадников тотчас, без представления по начальству, впустить их и немедленно известить об этом его, настоятеля.
Прошло ещё несколько времени; комендант уже успел проверить караулы и снова возвратился к себе, чтобы предаться приятному утреннему сну.
Настоятель вместе с монахами, которых он не хотел отпустить от себя во избежание того, чтобы кто-либо случайно не проговорился, отправился в трапезную, так как все после проведённой в беспокойстве и волнении бессонной ночи нуждались в подкреплении.
Монастырь и крепость лежали в глубокой тишине под лучами восходящего утреннего солнца. Но вот на дороге от города к монастырю показался верхом князь Репнин, скакавший во главе отряда казаков. Он со стремительной поспешностью совершил с войсками свой путь от Варшавы; благодаря смене лошадей по дороге ему удалось и повозки с гренадерами привести так же быстро, как и всадников.
Увидев пред собою монастырь на горе, князь Репнин стал испытывать сильное нетерпение и, чтобы достигнуть поскорее его, поскакал вперёд с небольшим отрядом казаков; остальные же казаки стали строиться в ряды в город, где и гренадеры сошли с повозок, чтобы в сомкнутых колоннах подняться в гору.
Князь Репнин, насколько было возможно, хотел избежать сражения, исход которого мог стать для него роковым, так как в его распоряжении не было достаточных сил, чтобы овладеть доступом в сильную крепость; но он надеялся добиться впуска в неё посредством переговоров и затем уже, угрожая русской мощью, вынудить выдачу короля. Он прискакал впереди своих казаков на вершину горы и постучал в закрытые ворота. К его изумлению, они тотчас же раскрылись пред ним.
Вышедший офицер вежливо поклонился князю, приказал без дальних слов настежь открыть обе половинки ворот и предложил Репнину, которого он не знал в лицо, провести его к настоятелю, причём сказал, что тот уже давно ждёт его.
Репнин дал знак казакам, и они тотчас же въехали под своды ворот и стали в них так, что могли помешать закрыть их снова; затем он последовал за офицером через двор к жилищу настоятеля и на пути туда уже услышал вдали барабанный бой своих гренадеров, выступавших из города по направлению к монастырю.
Князя провели в приёмную настоятеля. Спустя несколько секунд появился и последний; его лицо выражало все признаки нетерпеливого ожидания, и он воскликнул:
— Что это? Что случилось?., почему...
Слова замерли у него на губах, когда он увидел пред собою совершенно незнакомого человека, окинувшего его гордым и строгим взглядом.
— Простите, ваше высокопреподобие, что я вынужден обеспокоить вас, — сказал князь вежливо, но тоном, звучавшим словно приказание. — У меня есть достоверные сведения, что подготовляется преступный замысел против безопасности государства и что, по плану заговорщиков, он должен скрываться под сенью вашего монастыря; поэтому я вынужден просить вашего разрешения обыскать ваш монастырь.
— А кто вы такой? — спросил настоятель.
Репнин удивлённо взглянул на монаха; ему казалось почти невероятным, что человек, занимавший высокое положение в Польше, не знал его.
— Я — князь Николай Васильевич Репнин, посол её величества императрицы всероссийской, облечённой польским правительством полномочиями принимать все необходимые меры, требуемые безопасностью государства, поручительство за которую взяла на себя августейшая императрица и повелительница.
Настоятель вздрогнул, его тонкая белая рука крепко оперлась о спинку кресла, возле которого он стоял; но он сохранил на своём лице спокойное выражение и холодно и гордо ответил:
— Если вы, как я должен предположить, знаете основные законы государства, на охрану которых вы притязаете, то вам, князь, должно быть известно, что этот монастырь неприкосновенен и что комендант укрепления моего ордена должен повиноваться только приказам короля!
— Я знаю это, ваше высокопреподобие, — нетерпеливо воскликнул князь Репнин, — я не намерен нарушать права вашего монастыря, но настоящий момент требует быстрых и решительных мер. Правительству в Варшаве стало известно, что изменники престолу избрали своим убежищем ваш монастырь; с согласия правительства я намерен обыскать монастырь; это бесспорно будет и в ваших интересах, чтобы оградить вас от всяких подозрений в тайном соглашении с заговорщиками.
— А если я откажу вам, князь, в этом обыске, как повелевают мне моё право и мой долг? — ответил настоятель.
— Прошу вас не делать этого, — сказал Репнин, — так как в таком случае я буду принуждён употребить силу.
— Силу? — гордо воскликнул настоятель, — то есть осаду?
В эту самую минуту в коридорах и на дворе монастыря послышался беспокойный шум, раздались звуки команды, загремело оружие, с башен зазвучали сигналы труб. Но в то же время на дворе загрохотала барабанная дробь, по звукам которой князь узнал своих гренадеров.
— Нет, не осаду, ваше высокопрепободие, — сказал он. — Ваши ворота уже заняты моими войсками и ваш гарнизон внутри укреплений не в силах противостоять моим казакам и гренадерам.
