Ну что ж отдельным кабинетом меня не удивишь и не напугаешь, усмехнулся я. Хрущёв в заключительной речи перед фуршетом был краток, всего пятнадцать минут грозил кулаком проклятым империалистам. А затем народ с шутками и прибаутками выкатился в фойе театра к столикам, где среди закусок возвышались бутылки с вином, шампанским и коньяком. Меня же проводили тайными театральными коридорами в небольшой кабинет.

В уютной комнате, кроме нового чайного сервиза и Никиты Хрущева оказался ещё член политбюро Анастас Микоян. Внешне он чем-то напомнил мне Чарли Чаплина. Я порылся в закутках своей памяти, в поисках информации о Микояне. И вспомнил лишь, что занимался он внешнеторговыми отношениями. И ещё припомнил удивительный факт, Анастас был единственным членом политбюро, который высказался против ведения танков в Венгрию в 1956 году. Разумный мужик, удовлетворенно подумал я, усевшись за стол пока не понятно о чём переговоров.

Анастас Иванович из своей папки достал же заметно помятый номер «Советского спорта» и выложил его на стол. Я взял с подноса кружку и налил себе из заварника, разукрашенного под хохлому, чай. Хрущев при виде моей бесцеремонности хмыкнул. Слуг здесь нет, а я, может, пить хочу, что мне теперь от засухи помирать прикажете?

— Кто тебя надоумил написать эту статью? — Микоян развернул газету на заголовке «От сессии до сессии, живут баскетболисты весело».

— Здравый смысл и жизненный опыт, — я хлебнул чайку и развернул газету к себе, — любой школьник, знакомый с математическими действиями сложением и умножениям понимает, что экономическая выгода от организации профессиональной лиги для страны колоссальна.

— Наглец, мерзавец, — расслышал я, громкий шёпот, закипающего Хрущева.

Анастас Иванович положил свою ладонь на руку первого секретаря, пытаясь успокоить своего соратника по партии.

— И ты знаешь, как детально устроить это соревнование? — посмотрел Микоян, прицениваясь ко мне.

Торговец, что с него взять, усмехнулся я про себя, а Никита то сейчас как рванёт, главное от него чашки с заварником держать подальше.

— Ну, естественно, детали придётся дорабатывать по ходу пьесы, — я встал, так мне лучше соображалось, — на первый сезон нужно включить в лигу команды по территориальному признаку. От Советского союза: московские «Динамо» и ЦСКА, ленинградский «Спартак», тбилисское «Динамо», киевский «Сокол», минский «Буревестник», и три команды из Прибалтики. «Калев» из Таллина, ВЭФ из Риги и «Жальгирис» из Литвы. Далее из Варшавы одну команду, из Берлина, из Праги, из Братиславы, из Будапешта, из Софии, из Бухареста и две команды из Югославии, из Белграда и Загреба.

— Так это что такое получится? — удивился Микоян.

— Это получится Евролига, — я сел обратно и снова хлебнул чайку, — кстати, отличное название для стран социалистического лагеря, Евросоюз. Даже единую денежную единицу можно ввести, Евро. А как только мы объединим наши экономики, то враз доллар вместе с Америкой выбросим на помойку истории, а там уже и вся остальная Европа к нам подтянется, куда им деваться, горестным?

— Мерзавец! — заревел, как раненый зверь Хрущёв, — Наглец! Педераст!

Первый секретарь всё же дотянулся до новенького сервиза и, красиво расписанная растительными узорами кружка, полетела точнёхонько мне в голову. Но не того напал Никита Сергеевич, я резко нырнул под стол и перекатом ушёл к двери. Следующая чашка просвистела непозволительно не точно и разлетелась на маленькие куски, воткнувшись в стену в трёх метрах от меня. Ну, нельзя так волноваться, когда целишься в голову, так вся посуда зазря на части разлетится.

— Мазила! — успел выкрикнуть я и прежде, чем Хрущёв ухватил заварочный чайник, выскочил за дверь.

За спиной раздался удар, треск и звук разливающейся по полу жидкости.

— Никита успокойся! — услышал я голос Микояна, — успокойся!

— Я ему покажу Кузькину мать! — орал Никита Сергеевич, разнося вдребезги остатки чашек и чайных блюдец, — педераст!

Я потом долго трясся от смеха, пока топал по узким коридорам театра на звуки веселой музыки, которая играла в фойе, где был организован фуршетный стол. И чего так Никита рассвирепел, чем ему Евросоюз не угодил с единой денежной системой? Сам же хотел Америку догнать и перегнать, а как это можно сделать в принципе пока доллар — это мировая резервная валюта? Эх, плохо, когда образование всего два класса церковно-приходской школы, особенно для всей страны.

Даже сейчас в подземелье я невольно улыбнулся, вспоминая, как безжалостно Хрущев расправился с новеньким чайным сервизом. Внезапно амулет от Тьмы заметно нагрелся. Но я решил пока об этом не говорить компаньонам, и мы продолжили мерить шагами московские подземелья.

— Стоп! — наконец выдавил я из себя, — вот сейчас амулет снова стал остывать. Может быть, мы пропустили скрытый какой-нибудь поворот?

— Да хрен его здесь разглядишь, — пробубнил Корней, который сам уже стал себя ругать за то, что влез в это безнадёжное дело.

— Давайте топать обратно, — пожал плечами участковый Григорий Степанович Щелков.

Мы развернулись и с утроенной энергией принявшись шарить фонариками по всем углам, пошагали уже пройденным путём. В этот раз амулет был стабильно тёплым и никак не реагировал на изменения подземного убранства. Вокруг была всё та же кирпичная стена, и валяющийся по углам деревянный и тряпичный хлам.

— А может маньяк был за этой стеной, — я посветил фонариком в бок, — мы шли по эту сторону, а он крался по ту.

Степаныч вновь достал схему подземелий.

— Вот здесь, поворот, — он ткнул грязным пальцем в план, — нужно разделиться и погнать поганца, как на охоте в западню.

— Давай Богданыч, ты как самый быстрый из нас жди маньяка здесь, — Корнеев показал место для засады на карте, — а мы со свояком ломанёмся в обход и погоним мерзавца сюда.

— Голыми руками мне его брать что ли? — удивился я и выразительно посмотрел на служебный пистолет участкового.

Степаныч закряхтел, передвинув кобуру за спину, потом бросил взгляд по сторонам и подобрал для меня оружие ближнего боя, которым оказалась ржавая железная палка.

— Ты главное его не убей, — пробубнил милиционер Щелков, — нам ещё женщин бы найти, и желательно живыми.

Не знаю, что про меня наплёл своему свояку участковому баскетболист Юра Корнеев, но мои способности он заметно приукрасил. И что мне теперь сказать, что мне офигенно ссыкотно, что я боюсь и крыс и темноты? С другой стороны, я здесь самый резкий, чуть что убегу.

— Окей, поступим по-вашему, — промямлил я, — чего резину тянуть. Сейчас маньяка скрутим и по домам.

Последние мои слова и Корней, и Степаныч уже не слышали, так как поспешили претворить свой план в действие. И остался я один среди пугающей подземной пустоты, в которой где-то периодически что-то брякало, ухало, и вообще казалось, что за нами кто-то постоянно следит. Когда шаги моих компаньонов стихли, я поплёлся в противоположном направлении, каждые десять секунд бросая тревожные взгляды за спину, и не добрым словом поминая вчерашний фуршет.

— Пойдём, освежимся, — шепнул мне Корнеев, когда Лидия Русланова запела про валенки.

— Нельзя валенки носить, Hе в чем к милому ходит! — загорланила под аккордеон неприятным голосом старушка одетая в национальный костюм.

Мы с Корнеем вышли на крыльцо под колонны Большого театра, и отошли от другой компании курящих Олимпийских чемпионов метров на семь.

— У меня свояк есть, — Юра чиркнул зажигалкой и закурил, — работает участковым в Бауманском районе, здесь не далеко.

— У меня с законом пока все в порядке, — хохотнул я.

— Что за привычка хихоньки свои вставлять! — Корней смял свою сигаретку и бросил её в урну, — за неделю пропали две женщины.

Я хотел сказать, а я-то тут причём, но воздержался.

— А буквально вчера какой-то придурок совершил нападение ещё на одну жертву, — Юра посмотрел в сторону безмятежно шумящей улицы, — в газетах, понятное дело, про такое не пишут, зачем народ волновать. Женщине удалось отбиться, и убежать. Говорит, что нападавший был в противогазе и вылез он из коллектора. А я, когда из Рима приехали, под водочку свояку про тебя всё и растрепал, про то, как ты девочку помог найти.