В шестой кабинет, четвёртого дома на Старой площади в Москве, Никита Сергеевич Хрущёв срочно вызвал к себе товарища Суслова, который, к слову сказать, работал практически по соседству в том же здании, на том же этаже.

— Миша, — встретил своего подчинённого Никита Сергеевич, держась за телефонный аппарат, — присаживайся.

Михаил Андреевич осторожной прихрамывающей походкой прошёлся по кабинету и сел через стул напротив Хрущёва.

— Ни хрена понять не могу, — рассердился первый секретарь ЦК, — Анастас звонит, и несёт какую-то чушь, якобы американцы нам предлагают в следующем году поставить бесплатно двенадцать миллионов тонн зерна!

— Попахивает политической провокацией, — высказал осторожно своё мнение Суслов.

— Что ты говоришь? — гаркнул в телефонную трубку Никита Сергеевич, — изменить регламент на Олимпийских играх хотят?

— Совсем в Америке сбрендили, — Хрущёв зажал трубку рукой и пояснил в чём суть проблемы, — Микояну сейчас звонит сам Джозеф Барр, министр финансов США, и предлагает зерно в обмен на какое-то голосование. Поговори сам, ни хрена ничего не понимаю!

Суслов осторожно взял трубку, поприветствовал Микояна и попытался вникнуть в заманчивое предложение проклятых американских капиталистов. Минут через десять ситуация стала предельно понятна, правда потребовалось ещё десять минут, чтобы разъяснить её Никите Сергеевичу.

— Изменить на Олимпиаде регламент баскетбольного турнира, — задумался Никита, — а что это такое баскетбол? Это когда двадцать два идиота один мячик бросают?

— Нет, Никита Сергеевич, — у Суслова от волнения пересохло во рту, поэтому он налил из графина свежей родниковой воды, и сделал пару глотков, — в баскетбол играют пять на пять, там десять ид-ид-идиотов.

— Один хрен, — Никита зашагал по кабинету, быстро перебирая короткими ножками, — вот сволочи! — стукнул он кулаком по столу, — купить нас решили за 12 миллионов тонн зерна! Коммунисты это вам не ваши эти прости господи!

— Никита Сергеевич, — вышел из задумчивости член политбюро ЦК КПСС, — у нас кукуруза на Урале и в Сибири не уродилась, вредители и несуны, наверное, подгадили. Чем в следующем году народ кормить будем?

Хрущёв тоже взял графин и на весу налил воды в стакан. Потом сжал плотно губы от злости и грохнул этот стакан на стол так, что из него половина содержимого выплеснулась на скатерть.

— Звони Микояну, — распорядился Никита, — пусть требует за наш голос 15 миллионов тонн зерна, и тогда будем считать, что договорились.

Исчезновение Бори Никонорова из Олимпийской деревни прошло на удивление никем не замеченным. Команда боксёров паковала чемоданы, так как ночью их ждали уже в самолёте сообщением Рим — Москва. А про Никонора подумали гуливанит где-то, обмывает золотую Олимпийскую медаль. Награждение, как раз состоялось после его, третьего финального боя. Значит, после полуночи забегают, решил я, и предложил для успокоения нервов побросать мяч на баскетбольной площадке. Причём мы намеренно выбрали площадку, которая находилась под самыми окнами штатовских спортсменов. На удивление наши недавние соперники, вместо того чтобы скрежетать зубами от злости, сами довольные высыпали на улицу, чтобы посмотреть, как я кладу с восьми метров «самонаводящиеся» мячи.

— Гуд! Гуд! — приговаривали они каждый раз, когда я попадал.

— Хрен ли вы гудкаете? — криво усмехнулся Корней, — золотые медали гуд бай.

— Этот русский даже в НБА может навести шороху, — сказал Джерри Уэст, своему тезке Лукасу, разобрал, не пойму как, я суть сказанного.

— Да его там прихлопнут, как мышонка, — засомневался центровой американцев Лукас.

И тут к баскетбольной площадке прилетел весь взлохмаченный Гурам Минашвили. Неужели Борю Никонорова хватились, подумал я.

— Корней! Богданыч! Скорее в корпус! — Гурам посмотрел с ненавистью на веселых американцев, — чё вы ржёте? Ещё посчитаемся!

— Ты чего завелся? — я подошел к горячему грузинскому парню.

— Регламэнт помэняли, — махнул рукой Минашвили, — второй раз с этими играть придётся за золото, — тбилисец кивнул в сторону весёлых родоначальников лучшей игры с мячом.

Мы тут же побежали в свой корпус, чтобы «тепло» пообщаться с тренерским штабом, хотя уже через секунду я понял, что Суренович здесь вообще ни при делах. Всё решилось в высоких кабинетах. Другими словами, что бы ни выиграл русский спортсмен, все его достижения всегда могут свести к нулю наши же чиновники.

В комнату главного тренера кроме нас хотели заглянуть и другие партнёры по сборной. Даже всегда выдержанные латыши по паре раз громко сматерились, причем исключительно на великом и могучем языке. Но в дверь не пускал ассистент главного Конев Анатолий Константинович.

— Хрен ли тут столпились? Завтра поговорим! — гудел он.

— Какой завтра? — возмущался Гурам, — у нас медали золотые отбирают, а мы молчать, да?

— Константиныч, ты не прав, — пёр на него Корней.

— Если хотите, могу Богданыча одного пропустить, — смирился с неизбежным Конев.

После чего он чуть-чуть приоткрыл дверь, и я нырнул в образовавшийся проход. На своих кроватях, полностью сняв с себя стресс водкой и пепси-колой, лежали без движения главный тренер Спандарян и второй тренер Алексеев. Я посмотрел на батарею разнокалиберных бутылок, махнул рукой и вышел прочь.

— Мужики! — обратился я к команде, — чё, вы раскричались, в самом деле? Что мы второй раз штаты не разделаем? Жахнем их повторно так, чтобы они на всю жизнь запомнили, что мухлёж в конечном счёте всегда выходит боком!

— Вот это дело! — поддержал меня Конев.

— А если не жахнем? — засомневался центровой Петров.

— Я тебе, Петя, не жахну, только подумай так! — Корней показал ему свой крепкий кулак.

В прохладный, из-за поставленных в начале лета кондиционеров, спортивный зал университета Святой Марии в Сан-Франциско, вошёл тренер баскетбольной команды Норман Дэйл.

— Хэлло, мальчики! — он внёс под мышкой несколько тяжёлых плоских коробок, — сегодня тренировки не будет!

— У-у-у, — недовольно загудели, одетые в трусы и майки, студенты.

— Заноси Джек! — Норман посмотрел в сторону входной двери.

Университетский уборщик полный и вечно-потный детина легко втащил тяжеленный кинопроектор.

— Куда ставить, тренер? — не выговаривая большинство букв, крикнул он.

— Сегодня будем смотреть кино, — Норман Дэйл положил коробки на переднюю лавку раскладных зрительских трибун, — Том, — обратился он к капитану университетской команды, — принеси из учительской комнаты подвесной экран.

— Куда ставить-то, тренер? — пропыхтел уборщик Джек.

— Да подожди ты! — махнул рукой Норман, — мальчики вынесете стол из тренерской.

— «Кадрящих» смотреть будем? — заражал один из игроков университетской команды.

— Сегодня мы разберём Олимпийский баскетбольный матч СССР — США, — не обращая внимания на шуточки, очень серьёзно сказал Норман Дэйл.

Подвесной экран студенты закрепили за баскетбольный щит, проектор установили на учебной парте, а сами учащиеся в Святой Марии расселись прямо на паркетный пол. Тренер выключил в зале свет, и луч проектора выдал на экран с десяток движущихся фигур. Запись на плёнке была не самого лучшего качества, но то, что творилось на экране, захватило ребят с первых минут.

— Смотри Том, — шепнул капитану Тому Мешери его одноклубник и друг Стив Смит, — а ты мог бы сейчас играть там.

— Потянул руку во время тренировочного сбора, — проворчал капитан университетской команды, — смотри, что творит эта двадцатка!

— Лепит с восьми метров, как я с двух, — пробормотал Стив.

Однако первая плёнка незаметно закончилась, и Норман обратно включил в зале свет.

— Что скажете мальчики? — посмотрел он на своих подопечных.

— Этот двадцатый номер у проклятых комуняк просто зверь! — высказался университетский разыгрывающий Стив Смит.