Я с подозрением заглянул в чай: там плавали небольшие белые цветы, но по вкусу он напомнил обычный напиток с лимоном. Из занавески вышли музыканты: ими оказались уже знакомые нам парни. Один из них торжественно нёс деревянную трапецию с натянутыми металлическими струнами, другой поставил на пол барабан, внешне напоминавший полуметровую чашу, третий держал в руках тростниковую палочку—флейту, а четвёртый – необычную миниатюрную гитару, корпус который выполнен в форме восьмёрки. Ибн Язид шаркающей походкой подошёл к первому музыканту и провёл краткую ознакомительную экскурсию.

– Персидский сантур – самый древний из иранских музыкальных инструментов. Сантур уникален тем, что является струнным и ударным одновременно. Посмотрите, здесь натянуто более семидесяти струн, а его красочный, проникающий в душу плач извлекают двумя мизрабами – лёгкими металлическими молоточками, – Ибн Язид посмотрел на музыканта, и тот сыграл пару аккордов. Сантур порадовал нас колоритным восточным звучанием. – А это томбак, – торговец показал на барабан, – изготовлен из цельного куска дерева грецкого ореха, сверху обтянут тончайшей кожей годовалого одногорбого верблюда. Ней – древнейший инструмент, пришедший к нам сквозь мгновение нескольких тысячелетий, без него невозможно представить себе ни одну традиционную персидскую мелодию. И наконец, известный своим неповторимым пением шестиструнный тар, корпус которого создан из тутового дерева, а сейчас вы услышите многоликий голос нашей утончённой души!

Музыканты заиграли грустную протяжную мелодию – занавеска вновь качнулась, и я чуть не поперхнулся недожёванной хурмой: толкая друг друга, передо мной вывалились две жирухи. Одна из них своими габаритами чуть не снесла золотого льва, когда пыталась первой пролезть в узкий дверной проём. В каждой веса примерно центнера на полтора, обе девушки одеты в жёлтые шаровары и просторные зелёные рубахи. На шеях позвякивали серебряные украшения с массивными непрозрачными голубыми камнями. Напирая на меня и Ираклия огромными грудями, желеобразными животами и безразмерными задницами, гурии, призывно улыбаясь, хохоча и подпрыгивая, принялись вертеться и скакать вокруг нас, как две бешеные слонихи.

Кое-как проглотив прилипшую к зубам хурму, я допил остатки чая и попросил Ибн Язида остановить бесполезную свинопляску – красотки тут же удалились. Торговец, вздохнув по-стариковски, анонсировал следующий номер:

– Сладкие, как исфаханские дыни, стройные, как финиковые пальмы, пугливые, как газели Загроса, фируза и зумрад моей души – луноликие Парвин и Шахбану!

Вместо обещанных газелей вышел ещё один парень, среднего роста и коротко остриженный. Вновь я услышал печальную, но, в то же время, ритмичную, чем-то похожую на современную мелодию, а голос певца оказался сильным, выразительным и звонким – казалось, он заполнял собой всё вокруг, а музыка только слегка указывала ему направление. Мне незнакомо восточное наречие, на котором пел парень, но в исполнении как будто чувствовалась душевная боль и страдание, при этом, песня не звучала скучно или заунывно.

Появились две девушки: такие, как их и описал торговец. Высокие, с длинными прямыми чёрными волосами, яркими тёмными глазами, одежда не скрывала достоинства фигуры, но оставляла небольшое пространство для свободного полёта фантазии. Во время танца девушки иногда в такт подпевали, а иногда отбивали ритм, хлопая в ладоши. В этом выступлении всё было слаженно и гармонично: музыка, песня и танец отлично дополняли друг друга. «Танцовщицы слишком шикарные, чтобы работать официантками в казино», – подумалось мне, когда закончилась песня.

– Что это был за язык? Турецкий или арабский? – заполнил паузу Ираклий.

– Песня исполнена на фарси – бессмертном голосе нашей свободы, – сообщил Ибн Язид.

– А о чём она? – не отстал Ираклий.

Посмотрев на Ибн Язида, а после встретившись со мной взглядом, одна из танцовщиц плавно приблизилась ко мне, взяла меня за руку, наклонилась и прошептала:

– Кто написал стихи и музыку к твоей песне? Тоже Омар Хайям? – немного ошарашенный таким недвусмысленным намёком, спросил я её, чтобы что-нибудь умное из себя извлечь. Глядя на девушку и ожидая от неё ответа, услышал скрипучий старческий кашель Ибн Язида:

– Один из моих современников, некий Лабафзаде, но вы вряд ли знаете его… Однако благодаря его творчеству, песни на фарси услышали далеко за пределами нашей земли. А вот этого голосистого певца – Ашара, я нашёл вблизи древнейшего персидского города Пасаргады – Забытых Садов Фарса, где на протяжении полутора тысяч лет стоит золотой мавзолей – гробница Великого Кира, царя Аншана из династии Ахеменидов…

– Как Ваши гурии научились так божественно танцевать? – поинтересовался неугомонный Ираклий.

– Это необычайно просто – нужно знать всего четыре правила: «Танцуй так, как будто на тебя никто не смотрит. Пой, как будто тебя никто не слышит. Люби так, как будто тебя никогда не предавали, и живи, как будто земля – это рай».

– Полагаю, выдающийся учёный и философ Авиценна ибн Сина высказал эту многомудрую цитату, – приосанился Ираклий.

– Эту многомудрую цитату высказал я – Хоршид аль-Фариси ад-Дин Насир ибн-Язид из Большого Ирана.

Немного поторговавшись, я расплатился с торговцем и повёл в мой новый дом Парвин и Шахбану, а Ираклию на память о далёкой Персии осталась расписная медная тарелка.

Направляясь из базара в казино, прокаченными ушами я услышал какое-то непонятное сопение и обернулся: парни—многостаночники оперативно переквалифицировались из официантов—музыкантов в носильщики – истекая потом и держась от нас на почтительном расстоянии, с трудом тащили два огромных кованых сундука.

– Это что? – спросил я.

– Наша одежда из дамассина и парчи, украшения, шёлковые ковры, иранская хна, драгоценные масла, цветочные эссенции и многое другое для того, чтобы услужить и угодить Вам, добрый господин, – ответила одна из «персидских принцесс». «Твою ж мать! Ибн Язид рабынь продал или своих любимых дочерей замуж мне спихнул?» – глядя на размеры сундуков, удивился я.

Когда мы всей компанией дошли до нашего нового места жительства – игорного дома, выяснилось, что Лёша, всерьёз озаботившись поиском персонала для казино, привёл ещё двух девушек—танцовщиц, купленных в другой невольничьей лавке, а также пять парней и трёх девушек, умеющих считать – они будут работать крупье. Найти грамотных оказалось сложнее всего, и даже этих придётся долго обучать, чтобы они справлялись с элементарными арифметическими действиями, быстро считали и не ошибались с выплатами по ставкам.

Ремонтно—реставрационные работы по обустройству жилых помещений и игорного зала практически завершены: осталось только смонтировать игровые столы и натянуть сукно. В двух башнях было по девять комнат, в каждой из них уже стояли деревянные кровати и кованые сундуки для хранения одежды. Левую башню я предусмотрел для ближайшего окружения: мне и Киру по отдельной комнате на втором этаже, у Айки пусть тоже будет своя, Лену поселю в соседней, Гудислава с женой отправлю на мансарду. На первом этаже – жильё для охранников, склад алкоголя и ещё одна комната останется свободной в качестве резерва. Если поставить шатры – Ленин и мой, то теоретически в них можно разместить кучу людей, но условия проживания будут похуже. Правая башня предназначалась для крупье, охранников и танцоров.

Провёл беседу с новыми сотрудниками. Рассказал о себе, распределил должностные обязанности, выдал им небольшой аванс на личные расходы и пояснил, что они больше не рабы, их труд будет оплачен, но нужно отработать на меня в течение трёх лет, а после они вправе принять решение о том, что для них лучше: остаться с нами или уйти в свободное плавание.