В этот момент, будто почувствовал, что решается его судьба, шевельнулся Аркадий, застонав от боли. У него были сломаны пальцы на обеих руках. Нога изогнута под неправильным углом. Веки заплыли, вокруг глаз чернели синяки — значит, сломан нос. Из разбитых губ вылетел сдавленный смешок:

— Давай, мальчик, поторопись. — Он с трудом приоткрыл один глаз, мутный, с лопнувшими сосудами, и уставился им на Артура. — Приблизь ваш конец собственными руками.

— Чё он несёт? — спросил Кикир. Он явно был недоволен заминкой, то мялся на месте, то поглядывал на просёлочную дорогу.

— Пытается выторговать ещё пару лет жалкого существования, — плюнул Дубовский. — Арт, ты там в кому впал или где? Кончай мудака.

Он отвернулся и сгорбился, сунув руки в карманы.

Медленно-медленно, как в тысячекратно замедленном дурном сне, игла двинулась к покрытой пигментными пятнами шее. Сейчас она проткнёт кожу, выпустит в кровоток яд, который разнесётся по телу, отнимая жизнь.

Я рванулась вперёд, упала на колени, схватила Арта за руку:

— Пожалуйста!..

Он чуть качнул головой, осторожно, чтобы не сделать мне больно, высвободился из захвата — я даже не поняла, как именно. Он не злился. Не пылал жаждой мести. И ни капли не сочувствовал тому, кого собирался отправить на тот свет. Просто делал свою работу, с безразличием мясника на скотобойне. Они не проливают слёзы над колбасой.

— Войцеховский, — из последних сил выдавил Аркадий и закашлялся. — Я знаю, что он задумал. Знаю все схемы. Если ты меня убьёшь, Максим, то года не пройдёт, как твоей сраной империи настанет конец.

Рука Дубовского резко взметнулась, делая знак остановиться. Затем он подошёл сам, с презрением разглядывая лежащего у его ног человека. И с размаха, с оттяжкой, пнул его в бок. Я взвизгнула, в ужасе закрываясь руками. Аркадий с воем скорчился, задыхаясь от боли.

— А вот это уже интереснее, — проворковал Дубовский, глядя на Кикира. — Тут и поговорить можно.

Мы ехали обратно в тяжёлом молчании.

— Как вы нас нашли? — спросила я, с трудом разлепив сухие губы. Адреналиновая буря улеглась, теперь меня жутко клонило в сон. Я клевала носом, изо всех сил стараясь держаться прямо и не заваливаться набок. Хотелось залезть в какую-нибудь нору и свернуться в клубочек.

— Цацки, — непонятно ответил Кикир. Он единственный из всех был в приподнятом настроении, в каком-то хмельном ажиотаже, но умудрялся держать себя в руках, только ёрзал беспокойно, да время от времени принимался чиркать зажигалкой.

Я была зажата на заднем сидении между Артуром и Дубовским. Последний протянул руку, коснулся моего уха, качнув серьгу с синим камушком:

— Маячок.

— Господь всемогущий, — сказала я, и только. Сил не было ни удивляться, ни возмущаться. Тем более, что эта предосторожность спасла мне жизнь. — Теперь идея с охраной не кажется такой ужасной.

Больше не было сказано ни слова.

Когда мы приехали, уже сгущались сумерки, в вечернем воздухе разносился стрёкот сверчков, высоко в небе носились стрижи, чёрные галочки на бледнеющей синеве. Дубовский отправил ребят «на позиции», что бы это ни значило, а сам повёл меня в дом, приобняв за плечи. Мы зашли в холл, пересекли его, оказавшись в безлюдной части дома, где даже свет не горел — и рука на моём плече сжалась чуть сильнее.

— Какого дьявола ты с ним попёрлась? — спросил Дубовский так, что мне немедленно захотелось уползти. Это не было похоже на его обычные вспышки. Гнев тихий, подспудно тлеющий в глубине.

Я прикрыла глаза.

— Он выглядел нормальным. Милый добрый дядька. Сказал, что работает с тобой, типа старый друг.

— Грррр! — Дубовский вскинул руки к вискам, словно у него внезапно разболелась голова. — Какой же ты ещё ребёнок! Добрый дядя позвал домой посмотреть на щенков — и вот ты уже несёшься во весь опор!

— Мне хотелось уйти, — сказала я честно. Дубовский прервал поток стенаний и уставился на меня во все глаза. — Немного свободы. И кроме того, разве это не твоя задача, обеспечить мою безопасность? Почему этот мужик вообще оказался здесь, да ещё с оружием? Почему нас так свободно выпустили? М? Ты так одержим контролем, но прошляпил единственное, чем можно его с натяжкой оправдать — безопасность!

Я наступала на Дубовского и тот — немыслимо! — пятился, пока не упёрся лопатками в стену. Попытка пихнуть его в грудь ни к чему не привела, проще было сдвинуть нагруженный самосвал. Он поймал мою руку, едва касаясь провёл пальцем по коже. И сказал то, что я меньше всего ожидала услышать:

— Ты права. — Дубовский поднёс мою ладонь к губам и поцеловал. Потом ещё раз. Не сводя с меня тёмных в полумраке глаз. — Это моя вина. От начала и до конца.

В этих словах было столько горечи.

В этом простом жесте столько нежности.

У меня захолонуло сердце, рвано забилось, как птичка в силках.

Мы были совсем близко. Я слышала неровное дыхание мужчины передо мной, чувствовала кожей его тепло, могла уловить запах. Ощущала, как корёжит его от беспомощности, от вины, от того, что он вдруг перестал быть всесильным, пусть всего на несколько часов. И жалела его.

Он прижался губами к моему лбу. Обнял. Без страсти и жадности, а будто пытаясь укрыть ото всех. Я выдохнула, чувствуя, как отпускает скопившееся внутри напряжение.

— Я так перепугалась.

Моё признание заставило Дубовского улыбнуться. Он немного помолчал. Потом глухо сказал:

— Я тоже.

В коридоре раздались шаги. Загорелся свет, резанув по глазам. Проморгавшись, я увидела Ларису Васильевну и нехотя отстранилась.

— Слава богу, — женщина оглядывала нас с явным облегчением. — Нашлась пропажа.

Она внимательно присмотрелась, оценивая мой помятый вид. Покачала головой, но не стала комментировать.

— Злата, вам бы отдохнуть…

— Ещё не время, — сказал Дубовский за моей спиной. — Завтра все наотдыхаемся. Сегодня работаем. Тащите сюда Валеру, пусть приведёт её в порядок.

С этими словами он достал из бара бутылку джина и плеснул себе в бокал. Выпил. Налил ещё. Лариса Васильевна неодобрительно поджала губы, перед тем, как уйти.

Подумав, я зацепила со стойки стакан с толстым дном.

— И мне.

Дубовский покосился с сомнением, но всё же налил. Жидкость пахла спиртом и ёлочкой. Я смело отхлебнула, закашлялась и допила до конца. Горло будто жидким огнём окатили, но по жилам почти сразу растеклось приятное тепло.

— Ещё.

— А потом твои родичи скажут, что я тебя спаиваю, — хмыкнул Дубовский, однако, не отказывая.

— Это далеко не худшее из того, что ты можешь сделать, как выяснилось…

Мы чокнулись.

— Разочарована? — спросил он как бы между прочим.

— Нисколько, — ответила я и сама удивилась, насколько это было правдиво. Объяснение пришло само собой: — Чтобы в ком-то разочароваться, надо было сперва очароваться.

Он весело посмотрел над краем стакана. Почему-то мой ответ ему понравился.

— И всё-таки, — мягко сказала я, — ты его пощадил.

— Только потому, что живым он принесёт больше пользы.

Валера квохтал надо мной, как наседка над самым хилым из цыплят, испуганно косился на Дубовского, засевшего в углу всё с той же бутылкой и пытался привести меня в божеский вид. Пришлось сходить в душ — волосы аж слиплись от грязи. На запястьях у меня остались следы от верёвки, скрыть которые удалось только перчатками, в доме не нашлось настолько широких браслетов.

— А где Лиза? — вспомнила я, подставляя нос под кисть с пудрой.

— Когда я уходил, флиртовала с двумя мужиками сразу. Так что скорее всего, сейчас она где-то на пути к беременности, — сообщил Валера.

Я фыркнула от смеха. Облачко пудры взвилось в воздух.

— Ей ничего не говорили?

— Ну дом же не лежит в руинах, зая, ты как думаешь? — Он критически осмотрел результат своих стараний. — Сделал всё, что мог. Скажем, что невеста от стресса дунула пару плюх?