Теперь она не притворялась, сбросила маску приторной сладости и сощурилась, будто беря меня на прицел. Рука её метнулась вперёд, крепко схватила меня за волосы, запрокидывая голову назад. Я дёрнулась, волосы больно натянулись, заставляя замереть. Физически она была куда сильнее.

— Не тебе мне указывать, убогая. — Девушка жёстко встряхнула меня. — Одно моё слово — и Макс выкинет тебя отсюда пинком под…

— Жанна, — долетело от двери, — какого хрена ты делаешь?

Дубовский стоял в дверном проёме, загораживая его чуть ли не полностью. К счастью, уже одетый. Он опирался на дверной косяк и не смотрел на меня, только испепелял взглядом свою… гостью. Девушка мигом отскочила от меня, делая вид, что никакого конфликта не было.

— Мы просто знакомимся, — на удивление правдоподобно щебетнула она, хлопая глазами.

— И причёски друг другу делаете, я правильно понимаю? — хмыкнул Дубовский так, что я каким-то седьмым чувством поняла — Жанне конец.

От напряжения заискрился воздух. Он протопал к холодильнику, достал пакет сока и с наслаждением присосался. Потом тщательно навинтил крышку обратно, в его руках до смешного крошечную. И всё это время Жанна весело рассказывала, как здорово мы с ней успели подружиться. Я стиснула зубы.

Не поворачиваясь, Дубовский бросил:

— Чтоб духу твоего здесь не было через пять минут. Время пошло.

Мы невольно переглянулись, не понимая, кому он это сказал.

— Это же шутка? — пытаясь звучать спокойно, спросила девушка. Теперь она не выглядела той всесильной амазонкой, что была готова оторвать мне голову. — Ты же не серьёзно, Макс? Из-за этой…

— Кого? — Он всё-таки обернулся, искоса следя за ней. Меня пробрала дрожь. — Давай, договаривай.

— Я не… — залепетала она и подпрыгнула, когда он шваркнул кулаком по столу.

— Четыре минуты, Жанна! Уматывай, пока тебя охрана не выкинула. Ты кем себя возомнила? — Он навис над ней, как гора. — Не тебе обсуждать мои решения. И уж тем более, не тебе мне указывать, убогая.

Он слово в слово повторил фразу Жанны, которой ты пыталась уесть меня. А значит, слышал гораздо больше, чем последние угрозы. Я пыталась поймать его взгляд, но он начисто игнорировал моё существование.

Даже когда Жанна, со злости толкнув меня плечом, побежала одеваться, а потом на выход, яростно хлопнув дверью, Дубовский не пытался со мной заговорить. Он стоял ко мне спиной, опёршись о столешницу и нервно выстукивал по ней. Перед моими глазами сами собой всплыли подсмотренные ранее кадры.

— Ничего не хочешь сказать? — кашлянув, спросила я, ожидая хоть какой-то реакции. Пусть наорёт на меня или извинится, или хотя бы спокойной ночи пожелает, лишь бы разрезать эту тягучую тишину и стереть у меня из памяти увиденное. Но он молчал, будто я пустое место.

И тогда я сделала то, чего ещё ни разу в жизни не делала, даже в самые эмоциональные ссоры. Взяла со стола большую узорную тарелку и со всей дури хватила ею об пол.

Изумление на лице Дубовского было настолько выразительным, что я чуть не засмеялась. Он вытаращился так, словно я на его глазах превратилась в двухголовую драконицу и проглотила микроволновку.

— Так, — сказал он, выставляя ладонь вперёд, одновременно успокаивая и загораживаясь, — спокойнее, киса.

— Я тебе не киса! — заявила я, наступая. — И что вообще происходит? Почему я заснула в нормальном доме, а проснулась в каком-то борделе? Какого лешего ты вваливаешься ко мне среди ночи, пьяный, мерзкий, ведёшь себя, как какой-то урод, а потом ещё устраиваешь вот это! — Я обвела кухню ладонью, будто на стенах можно было разглядеть лучшие кадры из «вот этого».

Тень улыбки скользнула по губам Дубовского.

— Так ты злишься потому, что я к тебе пришёл, — спросил он, и в синих глазах засветилась насмешка, — или что я потом пошёл не к тебе?

Я взрыкнула. Шагнула вперёд, намереваясь всё-всё ему высказать, но ойкнула и замерла — на гладкие плитки пола закапала кровь. Резь от пораненной стопы разбежалась по всей ноге.

— Садись давай, — буркнул Дубовский, открывая боковой шкафчик. — Баффи — истребительница посуды.

— Не надо мне твоей так называемой заботы…

— Садись, сказал, — коротко бросил он, доставая пузырёк антисептика. Обернулся через плечо, светя одни глазом. — А то усажу. И привяжу вот этими бинтами.

Он потряс шуршащим пакетом.

Я села и надулась, держа порезанную ногу на весу. Дубовский тщательно сгрёб осколки в сторону, прошёл ко мне и опустился на одну ногу, как какой-то рыцарь. «Сэр Макс из ордена Мудаков прибыл». Он взял мою щиколотку и приподнял, рассматривая ступню. Странное выражение под приспущенными ресницами заставило меня промолчать. Сожаление? Жалость? Переваривая увиденное, я нетерпеливо дёрнула ногой:

— Ну что там? Жить буду?

— Лучше б ты в меня её кинула, — спокойно сказал Дубовский, имея в виду тарелку. — Я мягкий, не разбилась бы.

— Да уж, мягкий, — проворчала я и, почему-то, покраснела.

Под внимательным взглядом Дубовского стало неуютно. Немедленно захотелось шлёпнуть его здоровой ногой по лицу. Я представила, как делаю это — и закусила губу от приступа удовольствия. Какое-то садистское удовлетворение затеплилось в груди при мысли о таком.

Пока я шипела и ругалась вполголоса, он с какой-то повышенной осторожностью, словно я была фарфоровая кукла и могла треснуть от одного резкого нажатия, обрабатывал порез.

— Теперь никакой заразы. — С этими словами Дубовский легонько подул на рану, пристально глядя на меня снизу вверх.

Совершенно смутившись, я опустила голову, занавешивая волосами лицо.

— Тебе тоже не помешает, — мстительно сказала я, чтобы он перестал так таращиться. Да и злость никуда не делась, просто на время свернулась тугим комом в центре живота. — Только не на ногу. А то мало ли, какие подарки приносят твои зубные феи.

Дубовский запрокинул голову и бессовестно захохотал.

— Киса, — сказал он, всё ещё держа мою щиколотку, и от этого прикосновения немного щекотало нутро, — ты что думала, бортанёшь меня, так я разноюсь и в монастырь удалюсь? Фиктивный брак на то и фиктивный.

Я зло сощурилась, теребя длинную прядь в руке. Тарелочные осколки на полу никак не желали складываться в слово «вечность».

— Получается, — с наигранной рассудительностью сказала я, — мне тоже так можно? Днём отыгрывать твою парадную жену, а ночью фестивалить, с кем заблагорассудится?

Дубовский застыл. Пальцы его сжались, как клещи, стискивая щиколотку. Я испуганно вцепилась в края стула.

— Нет, не получается. — Он жутковато улыбнулся, и от этой улыбки мороз драл по коже. — Если ты не хочешь оставить за собой кровавый след.

— Это угроза? — Голос, что удивительно, не дрожал, хотя внутренне я тряслась, как загнанный волками зайчонок.

— Не тебе. Всякому, кто посягает на мою собственность. Кто решает забрать у меня то, что мне принадлежит.

— Ты звучишь, как психопат.

Он не обратил внимания на мои слова, только плечами пожал. Я видела, что до конца Дубовский ещё не протрезвел, поведение, жесты, речь отличались от того, что происходило обычно. Он казался одновременно человечнее и ужаснее, словно живущие в нём эмоции нашли ход на поверхность и сдержать их было нечем.

— Ты же не серьёзно? — продолжала допытываться я, встревоженная этой переменой. — Ты же не станешь на самом деле убивать людей за это? ЭЙ! Скажи хоть что-нибудь! Максим!

— Впервые назвала меня по имени, — заметил Дубовский, закручивая резко пахнувшую склянку. — Вот, что для этого нужно было, всего-то пригрозить мокрухой… — Он хитровато посмотрел на меня и прищёлкнул языком. — Не забивай свою милую головку, киса. Меньше знаешь — быстрее выйдешь.

— Откуда?

— Из СИЗО. Или ИВС. Или колонии-поселения. Я ебу, что ли, — буркнул он грубо, но беззлобно. — Не переживай, киса. Статью 51-ю знаешь? «Никто не обязан свидетельствовать против своего супруга». Запомни и воспользуйся, если вдруг что.