— А если я не пойду? — спросила я, язвительно улыбаясь. — Что ты сделаешь? Приставишь пистолет мне к виску?

Дубовский смерил меня взглядом. Короткое движение — и вот я уже болтаюсь на его плече вверх тормашками.

— Поставь меня, — зашипела я, стуча кулаками по необхватной спине. — Немедленно поставь, иначе я закричу!

— Если ты хоть звук издашь громче шёпота, — сказал Дубовский, неторопливо продвигаясь в сторону дома между деревьев, огибая людные места по дуге, — я запру тебя в подвале и скажу гостям, что у тебя разболелась голова из шампанского. А когда всё закончится, приду и буду разговаривать на совсем другом языке.

Его рука стиснула моё бедро через платье. От испуга я начала подвывать, и тогда он шлёпнул меня по заднице, будто я была каким-то ребёнком.

Таким унизительным способом он внёс меня в дом через боковую дверь, допёр до гостиной и сгрузил, как мешок с мукой, в кресло. Я набросила фату и сердито скрестила руки, демонстрируя, что никуда отсюда не двинусь. В дверях возникла Лариса Васильевна, на лице её застыл немой вопрос.

— Найдите Валеру и переоденьте её, — сказал Дубовский.

— А ничего, что я здесь вообще-то? — буркнула я, не меняя позы.

— Пока не возражаю. — Муж года пока сдерживался, но в голосе открыто сквозила издёвка. — С тебя танец, киса. А в этом даже ходить тяжело.

Он подцепил кончиками пальцев край подола. Кивнул вошедшему Валере и покинул нас. Надеюсь, навеки.

Чуть позже, успев немного поплакать и получить за это нагоняй от Валеры, которому пришлось подправлять макияж, я выскользнула из дома во двор, морально готовясь играть роль скверно прописанной героини, введённой в сюжет лишь потому, что продюсер захотел пропихнуть свою дочурку на экран. Я зажмурилась и тут же влетела в грудь человека, неожиданно оказавшегося на пути.

— Ох… Извините.

— Ничего, родная, — засмеялся пострадавший и тепло улыбнулся. Дядечка лет пятидесяти-шестидесяти на вид, с зачёсанными назад редеющими волосами, открытым лицом и добрым взглядом за роговой оправой очков. Я невольно улыбнулась в ответ. Что же, и в этом змеином гнезде нашлись приятные люди.

— Максиму безумно повезло, — галантно сказал дядечка. — Мы много лет с ним сотрудничаем, рад, что он наконец-то нашёл свою вторую половину.

Улыбка застыла на моём лице гипсовой маской. «Ну вот, — подумала я с грустью. — Первый в очереди хороших людей, которых мне придётся обманывать». Я покивала, как болванчик, от неловкости не зная, куда себя деть. Надо было хоть как-то поддержать беседу.

— А вы работаете вместе? — наивно спросила я.

— Можно сказать и так, — дядечка шевельнул усами, от глаз разбежались лучистые морщинки. — Но наши дела больше, чем просто работа. Представьте себе, Злата, на днях убил четыре часа, чтобы выбрать дизайн визиток — чистое безумие! Можете поверить? И я не могу. Шрифты, вензеля, айдентики-шмайдентики… Дизайнеры со своим шаманским языком кого угодно запутают. Вроде выбрал, а теперь думаю, не прогадал ли?

— Можете показать мне. Я не дизайнер, но с художественным образованием, кое-что понимаю, — предложила я от души.

Он просиял. Сунул руку в карман пиджака. Прохлопал остальные карманы и крякнул.

— Вот же старый пень… В машине оставил. Она недалеко тут…

— Так давайте сходим! — От радости я едва не захлопала в ладоши. О побеге я, понятное дело, не помышляла, но глотнуть воздуха свободы страшно хотелось. А если Дубовский будет беситься из-за опоздания на первый танец, так это всё его деловой партнёр виноват.

Аркадий Алексеевич («Просто Аркаша») не солгал, машина и впрямь оказалась недалеко, за поворотом дороги.

— Красивая у вас… — начала я и не договорила.

Чужой локоть сдавил горло, мешая дышать.

— А теперь потолкуем, как взрослые, — нежно сообщил Аркадий Алексеевич.

Спину мою холодило дуло пистолета.

Выражение «сердце ушло в пятки» придумали люди, которым никогда не тыкали в спину оружием. Никуда оно не ушло, наоборот, разбухло в десять раз и колотилось так, что на этот оглушительный грохот должен был сбежаться весь посёлок, мэрия города и МЧС. Вместо этого улица зияла пустотой и чистотой, как операционная перед трепанацией.

Зато жизнь пролетела перед глазами в полном соответствии с традициями. Я первым делом подумала: «Что я маме скажу?» — и чуть не разрыдалась. Она очень рассердится. И Дубовский тоже рассердится. И Лизаветта останется совсем одна, а ведь она так легко влипает в передряги, как же она будет одна?.. Потом пришла бестолковая мысль, что если меня убьют, и платье запачкается кровью, то Валера спустится за мной в ад и убьёт ещё раз.

Аркадий открыл дверь машины, подтолкнул меня в спину.

— Садись, девочка, в ногах правды нет. И не дури, я белке в глаз со ста шагов попадаю, а ты уж покрупнее белочки будешь.

Самое ужасное, сюрреалистичное до степени кошмарного сна, после которого не можешь осознать, как такую наркоманию мог создать твой мозг, было то, что Аркадий продолжал говорить всё тем же дружеским тоном, располагающим и тёплым. От диссонанса у меня кругом пошла голова.

Я плюхнулась на сидение, не чувствуя ни ног, ни рук, как огромная бессмысленная картофелина — если бы у картошки могли трястись поджилки. Аркадий сел на водительское место, без суеты, словно собирался везти любимую внучку в парк аттракционов. Артритные руки лежали на руле, отстукивая пальцами дробный ритм.

Отчаяние затопило меня с головой, я еле дышала, спазмы стискивали горло. То холод, то жар накатывали волной, ледяной пот проступил на лбу. Страх проникал в самую мою суть, в кости и мозг, парализовал синапсы, разрывая нервные дуги. Я отчётливо понимала только одно — бессмысленно плакать и умолять. Люди, способные проникнуться чужими слезами, никого не похищают.

Ровно зафырчал включённый мотор.

— Что вам нужно? — спросила я, старательно контролируя голос. Вышло так тихо, что Аркадий чуть склонился, чтобы расслышать. — У меня нет денег.

Он дёрнул щекой, выруливая на дорогу.

— Деньги… — с лёгким презрением протянул Аркадий. — Всё бы вам деньгами мерять… Знаешь, девочка, как говорили древние греки? Кто владеет информацией — тот владеет миром.

— Это не греки. Это Натан Ротшильд сказал в 19-м веке, после того, как составил состояние на поражении Наполеона. Заработал сорок миллионов на акциях, так что ваш драгоценный афоризм всё ещё про деньги, — выпалила я на одном дыхании. Это всё от страха. Школьная историчка сейчас гордилась бы мной!

С лёгким смешком Аркадий покачал головой.

— Вот я уже и знаю кое-что. Что ты не такая дура, какой тебя пытается выставить Максим.

— А он пытается? — невпопад спросила я.

Мозги кипели, работая в десятикратно ускоренном режиме. Двери заблокированы. Телефон во внутреннем кармане юбки, незаметно его не достать, но можно попробовать разблокировать не глядя и надеяться, что я попаду пальцем по списку контактов, а не открою приложение с музыкой для медитаций. Хотя всем нам не помешало бы немного успокоиться. Аркадий продолжал держать меня на мушке. Если кинуться и вывернуть машину в забор или дерево, ничто не помешает ему прострелить мне ногу — и это ещё не худший расклад.

Мы въехали в лесок. Я вцепилась в свои коленки, напряжённо ожидая развязки.

— Давай телефон, — сказал вдруг Аркадий.

— Селфи на память хотите? — Зубы клацнули, прикусывая язык. Металлический вкус крови во рту неожиданно подействовал отрезвляюще. — Вы, кстати, какой маньяк — идейный или так, для удовольствия?

Белесые глаза Аркадия чуть потемнели за стёклами очков. Он требовательно вытянул руку.

— Я же в платье. Какой телефон?

Попытка провалилась.

— Не крути, девочка. Либо сама отдашь, либо найду и отберу. А я старый солдат, не знаю слов любви и с женщинами не особо нежен.

Меня передёрнуло. Телефон лёг в ладонь. Я с трудом оторвала от него взгляд, надеясь, что чудо технической мысли как-то поймёт, что мне нужна помощь и само разошлёт клич о помощи. Аркадий приоткрыл окно, зашвырнул телефон в кусты. Потом достал с заднего сидения полотняный мешок, с которого осыпался мелкий мусор.