Я вошла и напоролась на неприязненный взгляд сухопарой пожилой женщины со стянутыми в пучок волосами. Должно быть, ей было в районе 70-ти, но из-за подтянутой фигуры и выкрашенных в тёмный цвет волос казалась моложе. Она поджала тонкие губы, задержалась взглядом на подоле футболки — и мне сразу же захотелось прикрыть голые коленки.

— Доброе утро, — промямлила я, выдавливая неловкую улыбку.

— Доброе, — ответила она с максимально неподходящей интонацией, словно не здоровалась, а выносила обвинительный приговор в суде. Я внутренне съёжилась, как разбившая окно школьница перед строгой директрисой. И тут же себя отругала — я-то ничего плохого не сделала, чего бояться?

Перед дамой (тёткой обозвать её язык не поворачивался, а уж тем более, бабушкой) грелась на плите сковорода, а на столе уже высилась горка готовых блинчиков. «Вот, что меня разбудило», — сообразила я. Огромный кувшин с апельсиновым соком показался неправдоподобно ярким. Мой пустой желудок снова недовольно заворчал. Я собралась было что-то сказать, но дама, будто бы нарочно, подставила чашку в навороченную кофемашину, громко и сердито загудевшую на всю кухню.

«Ну и ладно. Ну и подумаешь. Не больно-то хотелось». Хотя очень хотелось, если честно. Почему она так себя ведёт?

Я прошлёпала босыми пятками по полу, выдвинула высокий барный стул и уселась на него. Пусть хоть дырку во мне проглядит, но я отсюда не сдвинусь, пока не поем. Дама едва слышно хмыкнула: «Ещё одна».

— Вам что-то нужно? — подчёркнуто вежливо спросила она. Самая грязная матерная ругань — и та звучала бы теплее. Я вцепилась в край стола и сжала руки.

— Да. Мне нужен завтрак, иначе я сейчас умру с голода, и вам придётся выносить мой труп наружу, — быстро проговорила я. — И вы, случайно, не знаете, как я здесь оказалась?

Дама окатила меня таким презрением, что выдох на секунду застрял где-то в груди.

— Это не моё дело, — сказала она так, что мне мигом расхотелось когда бы то ни было ещё открывать рот. — Но вы задумайтесь — может, пора сменить образ жизни, чтобы помнить, как и где вы оказываетесь по утрам?

Её хамство чуть не выбило из-под меня стул. Я захлопала глазами, растерянная. Никогда не могла сразу отбрить нападки, это Лизкин талант, а не мой. Вместо того, чтобы поставить наглецов на место, я ужасно терялась, задыхаясь от возмущения. А следующие несколько дней придумывала несуществующие диалоги, в которых уничтожала свои противников метко и остроумно. Жаль, они в этом поучаствовать уже не могли.

— Лариса Васильна, вы неумолимы, — пробурчал Дубовский, входя в кухню. Он выглядел сонным, и я заметила, что волосы влажно блестят после душа. — Теперь понимаю, почему мои гости бегут отсюда, как ошпаренные. Это Злата.

На высушенном лице дамы мелькнуло понимание. И — о, как приятно! — запоздалое раскаяние.

— Без бейджика с именем сложно догадаться, — не сдавалась она.

Дубовский с блуждающей улыбкой принял из её рук огромную кофейную чашку и с удовольствием отпил. Он сощурился:

— Лучше бы вам подружиться, а то следующие полгода будете сталкиваться каждый день. Я не хочу однажды проснуться и увидеть, что мой дом лежит в руинах. — Дубовский повернулся ко мне. — Это Лариса Васильевна, моя домоправительница. Она занимается всеми бытовыми делами, от списка покупок до найма садовников, так что наш с тобой комфорт всецело зависит от её трудов.

Мне показалось, что Лариса Васильевна выглядит польщённой. Она пододвинула тарелку к Дубовскому и даже поставила передо мной пустую.

— Злата, вы пьёте кофе? — спросила она так спокойно, словно не отчитывала меня секунду назад.

— Очень, — с чувством кивнула я.

Не успела я накинуться на политые смородиновым вареньем блинчики, как Дубовский принялся меня допрашивать, наскоро объяснив, что вчера мне подсыпали что-то в стакан. Что я помню? Кто дал мне коктейль? Кто его заказал? Видела ли я подозрительных людей?

— Там был один тип, — сказала я, заглатывая еду огромными кусками, чуть ли не урча от наслаждения. Блины были изумительные, нежные и бархатистые, какие никогда не удавались мне самой. — Ммм… Сперва мы столкнулись с ним в кино, а потом встретили в клубе. И он первый ко мне подошёл, когда я стала терять сознание.

Дубовский напрягся.

— Так. Как он выглядел?

— С красными волосами, высокий, худой. — Я заметила, как после первого же слова он расслабился, словно все красноволосые люди на свете не представляли никакой опасности. — Ещё имя у него необычное, только я не помню, какое именно.

— Артур, — сказал Дубовский. Он разочарованно цокнул. — Нет, тут всё чисто. Это мой человек.

Я обмерла.

— Ты нанял кого-то таскаться за мной?

— Что? Нет. — Он и бровью не повёл. — Хотя надо бы, раз ты так мастерски влипаешь в неприятности.

— Даже не вздумай. — Я отложила вилку, боясь, что могу не сдержаться и швырнуть ею в Дубовского. — Я не арабский шейх, чтоб за мной ходил эскорт охранников.

— Если я сочту нужным, — резко сказал он, — за тобой будет не только эскорт охранников ходить, но и поддержка с воздуха. И в одиночестве ты будешь только на толчке.

Лариса Васильевна сухо кашлянула, но Дубовский только покосился в её сторону, ничего не сказав. Я стиснула зубы.

— Это всё слишком.

— Тогда веди себя разумно. Что тебя туда вообще понесло?

— Нагуляться напоследок, — буркнула я. — Проводы холостой жизни.

Дубовский хрюкнул.

— Очень умно было ради этого переться в мой клуб.

— В этом городе есть хоть что-то, что тебе не принадлежит?

— Пока да, — ответил он с такой усмешкой, что меня обдало жаром. Я прижала к щеке стакан с холодным соком, внимательно разглядывая узор на столешнице. Когда я подняла глаза, Дубовский внимательно разглядывал мою реакцию, весьма довольный собой. С удивительной для таких габаритов ловкостью он выбрался из-за стола, подцепил мою руку и потянул за собой. — Пошли, будем тебя наказывать.

— Что?! — встрепенулась я, но всё-таки пошла. Сложно остаться на месте, когда тебя буксирует танк.

Лариса Васильевна осуждающе покачала головой.

Максим буквально протащил меня до кабинета, заставив бежать за ним на цыпочках, а затем втолкнул внутрь. Небрежно, но в коротком движении чувствовалась злость, от которой заныли зубы. Вложи он в толчок хоть чуть силы, я бы отлетела к дальней стене и вывалилась в окно. Впрочем, нет — путь преграждал огромный письменный стол тёмного дерева, за которым в войну можно прятаться от артобстрела. На полированной поверхности в беспорядке валялись бумаги и папки, стоял открытый макбук. Остальная мебель в комнате сияла арктической белизной, холодной, как взгляд, которым я попыталась уязвить Дубовского. Вопреки моим усилиям, Дубовский не уязвился, пришлось отступить к огромному, встроенному в стену, аквариуму.

Я замерла. Снующие рыбки переливались в подсветке всеми цветами радуги, пышные яркие хвосты, похожие на брошенную в воду легчайшую ткань, развевались в движении. Мерное течение подводной жизни убаюкивало. В детстве я могла часами, не отрываясь следить за морскими гадами в океанариумах, вызывала недоумение подружек, когда зависала в гостях не у приставки или коробок с косметикой, а возле аквариума. Несмотря на слёзные просьбы, родители так и не купили мне даже крошечный, на одну рыбку — не знаю, почему. Тогда мне объяснять решения не спешили, а сейчас спрашивать уже нет смысла.

Внизу, у самого пола, сгрудились несколько рыб покрупнее. Чувствуя, как на лицо наползает восторженная улыбка, я склонилась рассмотреть, что же у них там происходит интересного. Край футболки поехал вверх, задираясь, сбоку раздался приглушённый вздох. Раздражённо одёрнув подол, я присела на одно колено — сразу несколько любопытных рыбёшек зависли возле стекла, немо раззевая рты. Представив, что они могли бы сказать, я хмыкнула. Стукнула пальцем в стекло, и рыбки порскнули в стороны, только их и видели.