— Религия запрещает? — переспрашивает Тамара Игоревна.

— Да… — как же паршиво ощущать бессилие перед лицом обстоятельств, повлиять на которые не в состоянии. — Я могу остаться в больнице?

— Ваша жена в реанимации под наблюдением. Сейчас она спит. Завтра можете навестить. Езжайте домой. Отдохните, — заботливо произносит.

— На несколько минут позвольте зайти к ней, — не могу уехать и не увидеть ее.

— Пойдемте, провожу вас, — соглашается она.

Пока шли по больничным коридорам, Тамара Игоревна пыталась убедить меня, что не все потеряно, нужно использовать любые возможности, а главное — верить в успех, у нас обязательно будет ребенок и не один. Подробно описала лечение. Надо отметить: у нее получилось, компетентные доводы вселили надежду — о чем расскажу Снежане, от моей поддержки зависит душевное спокойствие.

Моя девочка… Такая бледная, словно из нее выпили все жизненные соки… И даже во сне лицо отражает пережитый ужас.

— Снег… — прикоснулся к ее щеке. — Досталось тебе… Мы попробуем с тобой… Будут у нас: и сын, и дочь. Обещаю.

Вспоминаю, как вёз сюда… Такого страха не испытывал прежде. Она мучительно стонала от боли, прижимая руки к животу, и все время умоляла спасти нашего ребенка. Доехали быстро, врач ждала нас, но ничего не помогло… Открывшееся кровотечение не оставило шансов…

Наклонился к ней и поцеловал на прощание.

— Люблю тебя, — теплое дыхание коснулось моих губ.

Не хотел возвращаться домой. Что мне там делать? Без нее пусто. Предпочел бы сидеть рядом, держать за руку и ждать пробуждения — быть первым, кого она увидит.

— Самир?! — мама вышла навстречу, как только вернулся. Глаза бегают от беспокойства. — Как Снежана? Что с ребенком?

Нет желания разговаривать и что-либо обсуждать сейчас, но ответить все же нужно.

— Выкидыш, — направляюсь в спальню, произнеся одно слово.

— Сынок… — она плетется следом, голос надрывается от слез.

— Мам, не надо. Ложись спать, завтра трудный день ожидается, — и вроде внешне держусь, на самом деле, внутри все кричит от несправедливости. Душа болит…

Отец еще так не вовремя приезжает… Не до него. Про Саида вообще молчу. Пусть сами, без моего участия, решают все вопросы.

Рухнул на кровать, не раздеваясь. Обнял подушку, хранящую аромат ее волос — медовый с ванильными нотками, и такой родной. Засыпая, думал о ней…

Рано утром уехал. Собрал вещи жены, и, на всякий случай, свои тоже. Вдруг ее переведут из реанимации: попрошу, как в прошлый раз, палату с совместным пребыванием.

Тамара Игоревна распорядилась, чтобы меня беспрепятственно пропустили к жене. Я волновался, когда подошел к нужной двери. В голове подбирал правильные слова. От того, как буду вести себя, зависит многое.

Снег спала. Тихо сопела, подложив руку под щеку. Присел на стул, разглядывая ее лицо — под глазами пролегли синяки. Больше всего переживаю, как она справится с потерей, для женщин это всегда больнее: чувствовать растущую жизнь, а потом резко лишиться — такое не проходит бесследно.

Она пошевелилась, лениво приоткрыла глаза и, заметив мое присутствие, окончательно проснулась.

— Самир… — по ее щекам мгновенно потекли слезы. И, кажется, это грозит перерасти в истерику.

— Т-ш-ш… — обнимаю свою девочку. — Все будет хорошо.

— Не будет, — всхлипывает, — уже ничего не будет… Прости меня…

— За что ты извиняешься? — крепче к себе прижимаю, поглаживая по волосам.

— Не смогла сберечь его… так хотела подарить тебе сына… теперь он останется только в моих мечтах и снах…

— Не говори так, — от этих слов у самого глаза «вспотели». Ее боль осязаема… — Твоей вины нет.

— Есть… я ущербная… не способна выносить… и никогда теперь не узнаю радость материнства…

— Снег, — отстраняюсь, чтоб взглянуть на нее. — Перестань. Обещаю: у нас родится сын.

— Как?! — она цепляется за меня. — Как ты можешь обещать?

— Попробуем еще раз, когда твой организм восстановится.

— Попробуем… — повторяет за мной и замолкает, задумавшись.

Пересказываю весь разговор с врачом, приводя разные примеры из практики и личного опыта Тамары Игоревны. Наш случай не самый сложный и шанс есть.

— У нас получится, — заверяю.

— Правда, так думаешь? — Снег успокоилась, вытерла слезы. — И говоришь все это не для моего успокоения?

— Правда, — отвечаю искренне. У меня нет сомнений.

— Он ведь снился мне… — она слабо улыбнулась. Потом устроилась на моих коленях, положив голову на плечо.

— Кто? — переспрашиваю.

— Наш сын… Это не может быть всего лишь обманом, иллюзией… Значит, мы станем родителями.

— Почему не делилась этим раньше? — первый раз слышу.

— Не хотела тебя расстраивать, — ее голос странно звучит, словно боится.

— Чем расстраивать? — ничего не понимаю. — Что ты скрываешь?

— Потому что в этих снах неизменно присутствует твой брат…

36.1.Снежана

Самир громко вздыхает… И такая резкая перемена настроения совсем не нравится.

Тут же пожалела о своей откровенности. Зачем напомнила ему про Саида? Ну, зачем?! Могла ограничиться словами о сыне и не вдаваться в подробности, это я еще умолчала о приснившемся насилии. Нам и так хватает переживаний…

Муж аккуратно пересаживает меня на кровать. Встает, и, засунув руки в карманы брюк, расхаживает по палате. Его лицо не скрывает истинных эмоций — он не просто зол…

— Это всего лишь сон… и мои потаенные страхи, подсунутые подсознанием…. ведь боюсь твоего брата… не выдумывай лишнего… — осторожно говорю. — Тот мальчик интересует — о чем захотелось рассказать. Не ревнуй…

— Не ревнуй?! — повышает голос, а в глазах плещется гнев. — Он прикасался к тебе! Целовал! Но главное: не знаю точно, как далеко зашел! А если… если…

— Не говори так… — обвинения слышать больно и противно. Поводов не давала.

— Может вообще от него ребенок был? — вот это заявление. Смотрит со всей серьезностью.

— Что?! — просто не верится. Как только язык повернулся произнести такое? — Повтори…

— Знаешь… Уже ни в чем не уверен… Плюс-минус пару дней — и никогда не разберешься, когда наступила беременность, до отъезда в Дубай или после… Из-за нарушения режима приема противозачаточных — как угодно могло получиться, ничему не удивлюсь… — отвечает, и ни один мускул на лице не дрогнул от сказанной чуши.

— Самир… как ты можешь… — ложусь, обнимая подушку.

Слезы текут, и обида душит от несправедливости. Я все понимаю, в нем говорит ревность и та история с ночным визитом подорвала доверие, но зачем же так грубо?

Это был наш малыш… был…

— Снег… — он присаживается рядом, голос звучит виновато. Кажется, осознал свою ошибку.

— Уйди… — натягиваю одеяло на голову. Не хочу его видеть.

— Посмотри на меня, — прикасается к плечу, пытаясь перевернуть на спину.

— Пожалуйста, уйди… — скидываю руку.

— Прости… Правда, не думаю так… верю тебе… — стягивает мое маленькое укрытие, разворачивает к себе лицом. — Какой же я идиот. Снег, прости.

— Самир, уйди! — кричу на него, настаивая на своем желании побыть одной.

— Мы с тобой поругаемся… — хмурит брови.

— Мы уже ругаемся! — слезы хлынули с новой силой. — Мне очень плохо, тошно и невыносимо больно от мыслей, что нашего, я подчеркну еще раз это слово — НАШЕГО, ребенка больше нет, а ты несешь полнейший бред! Обвиняешь в неверности! Как так?!

— Снег… — он хотел прикоснуться к моему лицу. — Прости.

— Не трогай меня! — отмахнулась от него.

— Прости, прости, прости! — муж схватил за плечи, сильно впиваясь пальцами.

На наши крики в палату забежала взволнованная медсестра.

— Что здесь происходит? — растерянно смотрит на нас.

— Ничего, — огрызается Самир.

— Вы находитесь в реанимации. Тамара Игоревна разрешила вам прийти, но такое поведение недопустимо, — возмущается женщина. — Покиньте помещение. Немедленно.