Он закрывает глаза. — Я чертов мудак.

— Нет. — Я сжимаю пальцы вокруг его запястья. — Леви, ты…

— Я, блядь, указал тебе на нее…

— Ты не мог знать. — Я фыркнула. — Я имею в виду, что ты мудак, но по другим причинам. — Я улыбаюсь. Наверное, я выгляжу нелепо, мои щеки блестят от пота, слез и размазанной туши. Кажется, он не возражает, по крайней мере, судя по тому, как он обхватывает мое лицо, его большой палец греет мою кожу. Многовато прикосновений для двух врагов, но я разрешаю. Возможно, я даже буду рада этому.

— Энни в Вандербильте, — говорит он тоном человека, который разговаривает сам с собой. — Со Шрайбером.

— Значит, ты ее помнишь.

— Увидев тебя в таком виде, я определенно встряхнул свою память. И другие вещи тоже. — Он не убирает руку, что меня полностью устраивает. — Так вот почему ты не работаешь со Шрайбером? Почему ты с этим идиотом, Тревором Слейтом?

— Тревор не идиот, — поправляю я его. — Он сексист, имбецильный мудак. Но, да. Мы должны были вместе проходить постдоки. Мы даже приурочили наши выпускные, чтобы переехать в Нэшвилл в одно и то же время. А потом… — Я пожимаю плечами, как могу. — Потом случился этот бардак, и я больше не мог уехать. Я не мог быть с ней и Тимом.

Он хмурится. — Тим?

— Мы все трое должны были работать со Шрайбером.

— Но какое отношение к этому имеет Тим?

Это самое сложное. Та часть, которую я произнесла вслух только дважды. Один раз Рейке, а потом своему психотерапевту. Я говорю себе дышать. Глубоко. Вдох и выдох. — Это было из-за Тима, наша с Энни ссора.

Ливай напрягается. Его рука опускается ниже, чтобы коснуться моей шеи. Почему-то это именно то, что мне нужно. — Би.

— Я думаю, ты знаешь, каким был Тим. Потому что все знали, каким был Тим. — Я улыбаюсь. Слезы снова текут, тихо, неостановимо. — Ну, кроме меня. Я просто… Я встретила его на первом курсе колледжа, понимаешь? И я ему понравилась. А той зимой мне некуда было идти, и он спросил, не хочу ли я провести ее с его семьей. Что, конечно, я и сделала. Это было потрясающе. Боже, как я скучаю по его семье. Его мама вязала мне носки — разве это не прекраснейшая вещь, вязать что-то теплое для кого-то? Я до сих пор ношу их, когда холодно. — Я вытираю щеки запястьями. — Мой психотерапевт сказала, что я не хотела видеть. Признавать, каким Тим был на самом деле, потому что я слишком много вкладывала в наши отношения. Потому что если бы я признала, что он был придурком, то мне пришлось бы отказаться и от остальной его семьи. Может быть, она права, но я думаю, что я просто хотела доверять ему, понимаешь? Мы были вместе много лет. Он попросил меня выйти за него замуж. Он пригласил меня в свою жизнь, когда еще никто не приглашал. Ты доверяешь такому человеку, не так ли?

— Би. — Леви смотрит на меня так, что я не могу понять. Потому что никто никогда не смотрел на меня так.

— Итак, там были все эти другие девушки. Женщины. Я никогда не винила их — это не было их работой заботиться о моих отношениях. Я винила только Тима. — У моих губ вкус соли и слишком много воды. — Мы были помолвлены уже три года, когда я узнала. Я столкнулась с ним, сняла обручальное кольцо и сказала ему, что между нами все кончено, что он предал меня, что я надеюсь, что он заболеет гонореей и его член отвалится… Я даже не знаю, что я ему сказала. Я была так зла, что даже не плакала. Но он сказал, что это ничего не значит. Что он не думал, что я так расстроюсь из-за этого, и что он прекратит. Что если бы я была… — Я даже не могу заставить себя повторить это, как он все перекрутил, чтобы сделать это моей виной. Если бы ты трахалась со мной чуть чаще, сказал он. Если бы ты была лучше. Если бы ты знала, как наслаждаться этим и делать это приятным. Ты могла бы хотя бы приложить немного усилий. — Мы были вместе семь лет. Никого другого не было в моей жизни так долго, поэтому я приняла его обратно. И я старалась больше. Я приложила больше усилий для… для наших отношений. Чтобы сделать его счастливым. Я не жертва — я сделала осознанный выбор. Подумала, что если замужество, если стабильность — это то, чего я хочу, то я не должна отказываться от Тима слишком быстро. Ты пожинаешь то, что сеешь. — Я выпустила вздрогнувший вздох. — А потом он и Энни… — Мой голос срывается, но Леви может представить себе все остальное. Он уже знает достаточно, возможно, больше, чем когда-либо. Ему не нужно объяснять, что я была настолько нуждающейся и жалкой, что не только приняла обратно своего жениха-изменника, но и не поняла, что он продолжал мне изменять. С моей самой близкой подругой. В лаборатории, где я работала каждый день. Я не слишком часто думаю об Энни, потому что боль от ее потери я так и не научилась преодолевать. — Я не знаю, почему она это сделала. Но я не могла поехать с ними в Вандербильт. Это было самоубийство для карьеры, но я просто не могла.

— Ты… — Рука Леви сжалась на моем затылке. — Ты не выходила за него замуж. Ты никогда не выходила за него.

Я улыбаюсь, с сожалением. — Хуже всего то, что я долгое время пыталась простить его. Но потом не смогла, и… — Я качаю головой.

Леви моргает, на его лице появляется ошарашенное выражение. — Ты не замужем, — повторяет он, и я сажусь, когда его шок наконец проникает в мой мозг.

— Ты… ты думал, что я замужем? — Он кивает, и я издаю влажный смешок. — Я была уверена, что ты знаешь, ведь вы с Тимом сотрудничаете. И я позволила Гаю поверить в это, потому что думала, что ты пытаешься дать мне выход, но, — я поднимаю левую руку, — это кольцо моей бабушки. Я не замужем. Мы с Тимом не разговаривали уже много лет.

Леви произносит что-то, чего я не могу разобрать, и отдергивает руку, как будто внезапно моя кожа обжигает его. Он встает и подходит к окну, смотрит на улицу, проводя рукой по волосам. Он сердится?

— Леви?

Нет ответа. Он потирает рот пальцами, как будто глубоко задумавшись, как будто приходя в себя после какого-то сейсмического события.

— Леви, я знаю, что вы с Тимом сотрудничаете. Если это ставит тебя в странное положение, ты можешь…

— Мы не будем. — Он, наконец, поворачивается. Что бы ни произошло, он, кажется, собрался с силами. Зелень его глаз, однако, ярче, чем раньше. Ярче, чем когда-либо. — Сотрудничать, то есть.

Я сижу, свесив ноги с матраса. — Вы с Тимом больше не сотрудничаете?

— Нет.

— С каких пор?

— Нынешних.

— Что? Но…

— Мне не хочется идти на конференцию, — перебивает он. — Тебе нужно отдохнуть?

— Отдохнуть?

— Из-за, — он неопределенным жестом показывает на меня и кровать, — обморока.

— О, я в порядке. Если бы мне требовался отдых каждый раз, когда я падаю в обморок, мне бы требовалось… много отдыха.

— В таком случае, я бы хотел кое-что сделать.

— Что именно?

Он не отвечает. — Хочешь присоединиться ко мне?

Я понятия не имею, что он имеет в виду, но не похоже, что у меня плотный график. — Конечно?

Он улыбается, немного самодовольно, и мне приходит в голову ужасная мысль: Я буду сожалеть о том, что сейчас произойдет.

— Я ненавижу это.

— Я знаю.

— Что меня выдало? — Я убираю со лба потную фиолетовую прядь. Мои руки дрожат. Мои ноги — ветки, но сделаны из слизи. В горле отчетливый привкус железа. Признак того, что я умираю? Возможно. Я хочу остановиться, но не могу, потому что беговая дорожка все еще идет. Если я упаду, то лента для ходьбы поглотит меня в воронке липкой темноты. — Это хрипы? Почти рвота?

— В основном из-за того, что ты произнесла это восемь раз с тех пор, как начала бежать — что, кстати, произошло ровно шестьдесят секунд назад. — Он наклоняется вперед со своей беговой дорожки и нажимает на кнопку скорости, замедляя ее. — Ты отлично справилась. Теперь пройдись немного. — Он выпрямляется и продолжает бежать в том темпе, которого я не достигла бы даже в охоте на рой личинок. — Через три минуты ты пробежишь еще шестьдесят секунд. — Он даже не запыхался. У него что, бионические легкие? — Потом ты пройдешь еще три минуты, а затем остынешь.