Леви.

Я поднимаю глаза, и вот он, смотрит на меня с мягкой улыбкой, а я ухмыляюсь в ответ, как идиотка. Я должна была бы крикнуть ему, чтобы он отвернулся, но когда наши глаза встречаются, мне хочется ухмыляться еще больше. Мы стоим так несколько секунд, по-идиотски улыбаясь возле кабинета Бориса, пока его выражение лица не становится серьезным.

— Би. — Что в том, как он произносит мое имя? Подача? Его глубокий голос? Что-то еще? — О вчерашнем…

Я качаю головой. — Нет. Я… — Боже, это извинение будет болезненным. И унизительным тоже. Колоноскопия извинений. Лучше покончить с этим. — Слушай, тебе следовало быть более откровенным в том, что происходит, но мне, наверное, не стоило называть тебя… сиськой. Или идиотом. Я не уверена, что было у меня в голове и что я сказала вслух, но… Я сожалею, что пришла к тебе в офис и оскорбила тебя. — Вот так. Готово. Колоноскопия закончена. Мой кишечник сверкает чистотой.

За исключением того, что Леви даже не признает моих извинений. — То, что ты сказала, о том, что я презираю тебя. О вещах, которые я сделал, я…

— Нет, я перегнула палку. Я имею в виду, это все правда, но… — Я делаю глубокий вдох. — Послушай, у тебя есть полное право не любить меня, пока ты справляешься с этим профессионально. Хотя, давай начистоту, что с тобой не так? Я абсолютный восторг. — Я одариваю его наглой ухмылкой, но он не понимает, что я дразнюсь, потому что смотрит на меня с уменьшенной версией вчерашнего пораженного выражения. Упс. Я качаюсь на пятках и прочищаю горло. — Прости. Просто шучу. Я знаю, что во мне много чего не нравится, но ты… ты, а я… да. Я. Совсем другая. Я знаю, что мы в некотором роде заклятые враги — заклятые враги? Немезиды? В любом случае, я расстроилась, потому что думала, что ты позволяешь этому диктовать свое поведение на BLINK. Но это явно не так, поэтому я прошу прощения за свои предположения и — не стесняйся — продолжай. — Мне удается почти искренне улыбнуться. — До тех пор, пока ты вежлив и справедлив на работе, ты можешь испытывать неприязнь. Ненавидь меня. Ненавидь меня до луны. Презирай меня в неизвестность. — Я действительно это имею в виду. Не то чтобы мне нравилась мысль о том, что он меня ненавидит, но это настолько лучше, чем вчера, когда я думала, что его неприязнь разрушит мою карьеру, что я примиряюсь с этим. Вроде того. — Ты действительно занимался промышленным шпионажем?

— Нет. Возможно. Друг знает кое-кого, кто работает на… — Леви закрывает глаза. — Би. Ты не понимаешь.

Я качаю головой. — Что я не понимаю?

— Ты мне не не нравишься.

— Верно. — Ага. — Значит, ты вел себя со мной как задница в течение семи лет, потому что…?

Он вздыхает, его широкая грудь двигается вверх и вниз. На рукаве его рубашки есть пушок меха. У него есть домашнее животное? Он выглядит как любитель собак. Может быть, это собака его дочери.

— Потому что я — задница. И идиот тоже.

— Леви, все в порядке. Я понимаю, правда. Когда мы жили во Франции, моя сестра любила одну нашу одноклассницу, Инес, а я ее терпеть не могла. Мне хотелось дернуть ее за косу без всякой причины. Однажды я действительно это сделала, что было… прискорбно, потому что моя французская тетя верила в то, что детей нужно отправлять спать без ужина. — Я пожимаю плечами. Леви щиплет переносицу, вероятно, шокированный тем, как много я болтаю, когда все еще полусонная. Еще одна вещь, которую он ненавидит во мне, я полагаю. — Дело в том, что иногда неприязнь — это интуитивная реакция. Как влюбленность с первого взгляда, понимаешь? Только… наоборот.

Его глаза распахнулись. — Би. — Он сглотнул. — Я…

— Леви! Вот ты где. — Кейли идет к нам, в ее руке iPad. Я машу ей рукой, но Леви не перестает смотреть. На меня. — Мне нужно твое одобрение по двум пунктам, а у вас с Гаем встреча с Джонасом в… Леви?

Он, по непонятным причинам, все еще смотрит на меня. И пораженное выражение вернулось. У меня на носу козявка ото сна?

— Леви?

Должно быть, третий раз не помешает, потому что он наконец-то отводит взгляд. — Привет, Кейли.

Они начинают разговаривать, и я ухожу с очередной волной, мечтая о кофе и лифчике. Я не знаю, почему я оборачиваюсь в последний раз, прямо перед тем, как войти в лифт. Я действительно не знаю почему, но Леви снова смотрит на меня.

Даже несмотря на то, что Кейли все еще говорит.

Два часа дня, на мне лифчик (да, спортивный лифчик — это настоящий лифчик; нет, я не принимаю конструктивную критику) и я потягиваю свой одиннадцатый кофе за день, когда получаю сообщение от Леви.

Леви: Би, я использую смс, так как электронная почта ненадежна. Твое оборудование и компьютеры будут здесь завтра. Давай назначим встречу, чтобы обсудить BLINK в ближайшее время. Кейли скоро придет, чтобы настроить тебе электронную почту NASA.gov, чтобы ты могла получить доступ к нашим серверам. Дай мне знать, что еще тебе нужно.

Ничего не могу с собой поделать. Должно быть, я ничему не научилась за последние недели, потому что я делаю это снова: Я спрываюсь со стула и скачу вверх-вниз, громко и радостно визжа посреди офиса. Это происходит. Это происходит. Это происходит, это происходит, это…

— Эм… Би?

Я обернулась. Росио встревоженно смотрит на меня со своего стола.

— Прости. — Я краснею и быстро сажусь обратно. — Извини. Просто… хорошие новости.

— Диктатор веганства освободил тебя из своих тиранических лап, и ты наконец-то можешь есть настоящую еду?

— Что? Нет.

— Ты смогла забронировать участок на кладбище рядом с могилой Мари Кюри?

— Это было бы невозможно, поскольку ее прах покоится в парижском Пантеоне и… — Я качаю головой. — Наше оборудование прибывает! Завтра!

Она действительно улыбается. Где цифровая камера, когда она так нужна? — По-настоящему?

— Да! И Кейли уже в пути, чтобы установить нам адреса NASA.gov… Куда ты идешь? — Я замечаю ее паническое выражение лица, когда она запихивает ноутбук в сумку.

— Домой.

— Но…

— Поскольку компьютеры будут здесь завтра, нет смысла оставаться.

— Но мы все еще можем…

Она уходит прежде, чем я успеваю напомнить ей, что я ее босс — я научусь пользоваться авторитетом, но сегодня не тот день. В любом случае, не слишком возражаю. Потому что, когда за ней закрывается дверь, я снова вскакиваю со стула и еще немного прыгаю вверх-вниз.

Забавный факт: Лучшая подруга Кюри была инженером.

Кажется неправдоподобным, да? Я сижу напротив лучших и самых ярких представителей команды Леви — полного петушиного кластера, естественно, — и думаю: кто бы добровольно стал проводить время с инженерами? И все же это правда, как и конфеты со вкусом индейки, видеоролики о прыщах и многие другие маловероятные вещи.

Даже думать об этом больно, но вот мой наименее любимый факт о Мари: после смерти Пьера она начала встречаться с молодым физиком по имени Поль Ланжевен. Честно говоря, это то, что она заслужила. Моя девочка была молодой вдовой, которая проводила большую часть своего времени, топча урановую руду, как будто это был винный виноград. Мы все можем согласиться, что если она хотела переспать, единственным адекватным ответом должно было быть: «Куда бы вы хотели положить свой матрас, мадам Кюри?». Верно?

Неправильно.

Пресса подхватила эти сплетни и распяла ее за это. Они обращались с ней так, будто она села на поезд в Сараево и сама убила Франца Фердинанда. Они ныли по самым ничтожным поводам: Мадам Кюри — разрушительница дома (Поль разошелся со своей женой за много лет до этого); мадам Кюри порочит доброе имя Пьера (Пьер, вероятно, поздравлял ее с раем физики, где полно ученых-атеистов и яблонь, под которыми сидят Ньютон и его приятели); мадам Кюри на пять лет старше почти сорокалетнего Поля (ух ты!) и поэтому является похитительницей колыбели (вдвойне ух ты!!). Если и есть что-то, что мужчины ненавидят больше, чем умную женщину, так это умную женщину, которая делает свой собственный выбор, когда дело касается ее собственной сексуальной жизни. Это было целое дело: было написано много сексистской, антисемитской чуши, проводились дуэли на пистолетах, использовались слова «польская мразь», а доктор Кюри погрузилась в глубокую депрессию.