— Не уж то наши инквизиторы вздернули этих крестьян за самоуправство? — я действительно удивился.
— Не совсем. — скорчил кислую мину Агорник. — Вполне вероятно, что они и сами казнили бы трактирщика, но сперва о многом бы его расспросили. С пристрастием. А эти парни лишили их такой возможности.
— Ясно. — я хмыкнул. — Значит препятствие расследованию?
— Ага.
Да уж. Стоит ли удивляться после такого, что люди вместо поклонения и любви, часто испытывают страх перед орденом? Вариантов покарать преступников была уйма, но старший инквизитор выбрал самый радикальный. Словно на альтернативные способы ему было жалко тратить время. Что ж пусть потом не удивляется, откуда берутся байки о том, что в ордене любой допрос начинается с клещей и раскаленного прута. Конечно, инквизиторам порой приходится опускаться и до такого, но они это делают с большой неохотой и в самых исключительных случаях. Впрочем, развеивать заблуждения простого люда никто не спешит. Бывает, что мрачная репутация и страх развязывают языки получше чем пытки.
Когда мы миновали дерево, оно легким шелестом выразило нам свое неудовольствие. Само собой, кому охота держать на себе лишний груз? Надеюсь, что души грешников уже покинули это место и не легли на эти ветви тяжелым бременем.
До ворот старосты мы добрались молча. Там мы наткнулась на пару знакомых лиц — возле калитки дежурили двое братьев-оруженосцев из нашего отряда. На наш вопрос, где отыскать главного, парни неопределенно махнули рукой в сторону большого амбара, что прижимался к особняку старосты и со стороны выглядел как пристройка. А после проводили нас не особо дружелюбными взглядами.
После инцидента с грозой спутники явно стали поглядывать на меня по-другому, словно не решили еще для себя, полный я псих или нет. Ну и презрения в их взглядах тоже добавилось. Как я уже говорил, мне ловить подобные взоры на себе не впервой, поэтому я, не особо напрягаясь, зашагал дальше.
У дверей склада, облокотившись на стенку, пристроилась еще одна двойка солдат из отряда. Эти пропустили нас внутрь без вопросов.
На счастье, спускаться в подвал и лично лицезреть допрос, нам не пришлось. Стоило только переступить порог, как мы увидели поднимающихся как раз в этот момент из подпола искателей правды в сопровождении других людей, как знакомых, так и нет.
К своему стыду за время нашего совместного путешествия я так и не удосужился узнать имена господ инквизиторов. В первый день много переживал по поводу путешествия, а во второй вообще было не до чьих-либо имен. Слышал только краем уха как именовали нашего командира. То ли Огюст, то ли Август.
Благо, что Алекс, как он сам говорит, всегда держал руку на пульсе, и за то время, что я в комнате трактира изгонял из себя остатки сонного зелья, он успел провести для меня краткий экскурс.
Старшего инквизитора действительно звали Огюст, а я уж думал, что ослышался. Достаточно редкое имя для наших мест. Искатель правды в лоне ордена уже достиг того ранга, когда все письменные упоминания о его родовом имени были стерты, а вместо него инквизитору даровали звучное прозвище. По какой-то причине Огюст не афишировал его, может не нравилось новое имя, а возможно он просто стеснялся самой этой традиции. Так или иначе, но на третий день каким-то образом оно уже было известно моему духовнику. Свои методы Алекс мне не раскрыл, лишь шепнул, что звучит прозвище как «Бич отступников».
Вполне обычное прозвище для таких как он. Не знаю уж чего тут стесняться. Я слышал прозвища и похуже.
Телосложение у инквизитора было совсем не монашеское. Сними он по какой-либо причине свой балахон и нацепи вместо него кольчугу, я бы без запинки тут же заявил, что передо мной бывалый вояка. Широкие плечи, мускулистые руки, суровый взгляд — да тут любой бы так же ошибся, не только я.
Еще больше суровости и мужественности искателю правды придавала его лысая голова. Огюст, как и я, брил голову налысо, но, в отличие от меня, по другой причине. Он выполнял один из своих обетов.
Бывает так, какой-нибудь монах обреет голову, а затем весь монастырь за глаза потешается над ним. Потому как обычно голова без растительности на макушке выглядит нелепо. С Огюстом же все было наоборот. Как я уже сказал, ему выбритый до блеска череп придавал еще более грозный вид.
Завершал образ непримиримого борца с врагами Веры приличных размеров боевой молот, что висел у искателя правды на поясе. Надо сказать, что немногие его партнеры по цеху выбирают себе такое массивное и тяжелое оружие. Что это, не любовь к мечам или очередной обет?
Вторым инквизитором в отряде и главным помощником Огюста являлся Ганс Вебер. Лично мне Ганс казался жутким карьеристом и подхалимом, хоть и не принято так думать, а тем более говорить, об орденских чинах. Поэтому свои мысли я держал при себе. Вполне может статься так, что парень просто был чрезвычайно вдохновлен своим непосредственным начальником и старался всячески на него походить. Другими словами, выбрал его в качестве примера для подражания. Все, начиная от обетов, прически, пристрастий в одежде и заканчивая жестикуляцией и манерой говорить, он старался копировать со старшего инквизитора. Даже оружие он себе подобрал того же типа — дробящее. Правда, намного меньше и легче — обыкновенный шестопер.
Подрожать начальнику получалось у него не сказать чтобы хорошо. Отыскать нужную одежду, удалить волосы с головы и использовать заученные движения не составит большого труда, вот только это все не сделает тебя тем человеком, на которого ты равняешься. Гансу чтобы походить на Огюста не хватало ни фактуры, ни харизмы. А без таких важных аспектов все старания Вебера смотрелись какой-то карикатурной пародией. Тощий, лысый, нелепый монах, который изо всех сил старается выглядеть внушительно.
Несмотря на все это навязчивое подражание сам Огюст к потугам своего помощника относился абсолютно спокойно. Вполне возможно, что ему банально льстило такое поведение подчиненного, или же попросту было все равно.
Кроме всего прочего еще одна деталь различала этих двух искателей правды. Ганс, в отличие от своего начальника, никогда не упускал возможности подчеркнуть свое положение в ордене перед простым людом, и всегда кичился своей возвышенностью. Обычно это проявлялось в нарочито небрежно брошенной фразе о возможной низости присутствующих. Именно этот инквизитор еще в первую ночевку подобным высказыванием напугал одну из официанток. Для некоторых, чужой страх — самое верное средство, чтобы укрепить самомнение и обозначить свой статус.
Огюсту, чтобы вызвать у людей беспокойство, не нужно было ничего говорить. Он был способен вызвать это чувство одним своим появлением. Как и третий инквизитор отряда.
Третьего искателя правды звали Корвут Брут. И, думаю, любой, кто встретиться с этим человеком взглядом, тут же поймет — перед тобой специалист по допросам. По крайней мере я понял это сразу же, после того как заглянул ему в глаза.
В отличие от своих коллег Корвут одевался совершенно неброско и вид имел довольно неопрятный. Потертый балахон, старый плащ и уж пару лет как стоптанная пара сапог — вот и весь его гардероб, если не считать еще кожаной сумки, которую он постоянно таскал с собой, теребя и поглаживая руками. Видимо, очень дорожил содержимым. Лохматые волосы, что клочьями лезли ему на глаза, и неряшливая бороденка, что ложилась на грудь дополняли образ, делая его больше похожим на какого-то бродягу или босяка, чем на возвышенного господина инквизитора. Он даже оружия при себе не носил, по крайней мере на виду. Но стоило заглянуть этому человеку в глаза, как позвоночный хребет сковывало льдом.
Есть люди, которые мыслят иными категориями и руководствуются другой логикой, чем остальные представители общества. Обычно это самое общество именует таких людей сумасшедшими и прячет в местах, подальше от глаз добропорядочных граждан, из которых не так-то легко выбраться. Но бывают и исключения.
Я не говорю, что Брут являлся настоящим сумасшедшим, вряд ли бы он в таком случае получил свою должность. Но этот странный блеск в его глазах точно нездоровый. Словно фанатичный огонь ярко горит у него в голове, бросая наружу блики через глазницы. И это явно не тот фанатичный огонь, которым светятся глаза того же сира Ричарда. Нет в нем ничего задумчиво-возвышенного. Это скорее фанатичная, извращенная любовь к своему ремеслу. Настолько сильная, что тяга к нему вышла на первый план, отодвинув все остальное. Одержимость делом, которая не должна приносить удовольствие нормальным людям.
